Исократ - Собрание речей

• Название: Собрание речей
• Автор: Исократ
• Жанр: Античная литература

Как мастер красноречия, Исократ считался в древности высшим авторитетом — о популярности его произведении говорит большое количество отрывков из его речей, найденных на папирусах. Его литературное наследие ближе всего стоит к тому, что мы сейчас называем публицистикой. Бесспорная заслуга Исократа состоит в совершенствовании стиля письменной речи, отличия которой от устной подчеркивает Аристотель: «Один слог для речи письменной, другой для речи в споре, один для речи в собрании, другой для речи в суде. Надо владеть обоими». Но крупнейший римский теоретик красноречия Квинтилиан сознавал недостатки, свойственные литературному творчеству Исократа, о чем говорит его оценка: «Стиль Исократа полон многочисленных украшений и отличается большой гладкостью в различных жанрах ораторского искусства… Он тренирован скорее для арены, чем для поля боя…» В какой-то мере это понимал и сам оратор, когда писал в речи «Филипп»: «Для меня не осталось скрытым, насколько большей убеждающей силой обладают речи произносимые по сравнению с речами, предназначенными для чтения…»

Книга создана в Кузнице книг InterWorld'а.

http://interworldbookforge.blogspot.ru/. Следите за новинками!

---

Я настолько далек от того, чтобы относиться с презрением к системе воспитания, оставленной предками, что одобряю и ту систему, которая установлена в наши дни. Я имею в виду изучение и геометрии и астрономии и так называемые споры по научным вопросам, которые младшее поколение хвалит больше, чем это необходимо, а из старших все утверждают, что они непереносимы. Но тем, кто стремится к подобным занятиям, я все же советую усердно трудиться и направить на это все силы своего ума, так как я полагаю, что если эти науки и не приносят пользы, они все же отвлекают молодое поколение от многих других ошибок. Молодые люди, по моему глубокому убеждению, никогда не найдут более полезного и подходящего занятия. Но для тех, кто постарше, и для мужей, достигших совершеннолетия, такие упражнения — утверждаю я — более не подходят. Ведь среди тех, кто настолько понаторел во всех этих науках, что уже обучает других, я знаю людей, которые не в состоянии правильно пользоваться приобретенными знаниями. А в остальных жизненно важных делах они неразумнее не только своих учеников, но и — боюсь сказать — своих слуг. То же я думаю и о тех людях, которые в целом обладают способностями к публичным выступлениям, и о тех, кто славится сочинением речей, короче — обо всех тех, кто отличается мастерством, познаниями и талантами. Я знаю, что даже и среди них многие плохо устроили и свои личные дела и невыносимы в домашней жизни. Они пренебрегают мнением своих сограждан и обременены также многими другими недостатками. Так что я считаю, что и эти люди не обладают такими свойствами ума, о которых я в данный момент говорю. Кого же в таком случае я называю воспитанными людьми, если мастерство, познания и таланты я отклоняю? Это прежде всего те, кто хорошо справляется с повседневными делами, а также пользуется репутацией людей, умело применяющихся к обстоятельствам и способных как можно лучше добиваться того, что полезно. Затем воспитанные люди — это те, кто достойно и справедливо общаются с близкими себе людьми, легко и терпеливо переносят неласковое обращение и тяжелый нрав других и выказывают себя, насколько это возможно, самыми кроткими и сдержанными в отношении к домашним. Наконец, это люди, которые всегда одерживают верх над жаждой наслаждений, не слишком сильно поддаются несчастьям, но ведут себя в них мужественно и достойно тех природных свойств, которыми и я как раз располагаю. В-четвертых, — что самое важное, — это те, кого не развращает успех. Они не меняются, не становятся высокомерными, но остаются в границах, свойственных благоразумным людям. Благам, дарованным судьбой, они радуются меньше, чем дарованным изначально их собственными природными данными и здравым смыслом. Я утверждаю, что люди, чьи свойства души соответствуют не одному только из указанных достоинств, но каждому из них, это — мудрые и совершенные, мужи, обладающие всеми добродетелями. Вот какого мнения я держусь о людях воспитанных! Я бы охотно поговорил также и о поэзии Гомера, Гесиода и других поэтов, так как думаю, что заставил бы умолкнуть тех, кто в Ликее твердит наизусть их стихи и несет о них всякий вздор. Но я вижу, что вышел за пределы, установленные для вступления. Ведь разумному мужу не следует увлекаться своими возможностями, даже если он и может сказать на эту тему больше, чем другие ораторы, но вместе с тем он должен пользоваться удобным случаем для того, чтобы сказать то, о чем говорит всегда. То же самое надлежит сделать и мне. Так что о поэтах мы будем говорить позже[165], если прежде меня не сведет в могилу старость и если мне нечего будет сказать о делах более важных, чем эти.

Теперь же я перейду к речи о благодеяниях нашего города по отношению к эллинам. Хотя я уже воздал ему хвалу, большую, чем все те, кто заняты поэзией и сочинением речей, но теперь я буду говорить не так, как раньше. Ведь прежде я только упоминал о нашем городе в речах, посвященных другим делам, а теперь я сделал это основной темой своей речи. Я хорошо сознаю, к какому огромному труду я приступаю в столь преклонном возрасте. Ведь я точно знаю — и часто это говорил, — что в речах легко преувеличивать значение мелких дол, а деяниям, выдающимся своим величием и красотой, трудно воздать равную их заслугам хвалу. Но тем более не следует отказываться от этого замысла, а нужно довести его до конца, если только мне удастся прожить еще некоторое время. Это особенно важно потому, что многие соображения побуждают меня написать эту речь. Прежде всего то, что у некоторых вошло в привычку поносить наш город; затем то, что некоторые хвалят наш город в изящной форме, но без знания дела и поэтому крайне слабо. Есть еще и третьи — те, кто осмеливается хвалить его больше, чем это подобает человеческим делам, и притом настолько, что многие вступают с ними в спор. Но более всего вынуждает меня писать мой теперешний возраст, который обычно других удерживает. Ведь я надеюсь в случае удачи стяжать себе славу большую, чем та, которой я обладаю сейчас. А если бы оказалось, что мое выступление неудачно, то я рассчитываю на снисхождение слушателей к моим годам.

Именно это я и хотел в виде вступления сказать о себе и о других ораторах, подобно хору перед состязанием. Что же касается тех, кто желает, оставаясь точным и справедливым, прославить какой-либо из городов, то им, по моему мнению, необходимо говорить не только о нем одном; ведь о пурпуре и золоте мы судим и проверяем их качество, сравнивая с какой-нибудь из тех вещей, которые и внешне выглядят одинаково, и имеют ту же самую ценность. Поэтому также нельзя сравнивать малые города с великими, города, постоянно находящиеся под властью других, с такими, которые привыкли господствовать, города, нуждающиеся в спасении, с теми, кто в состоянии спасти других; следует сравнивать города, имеющие одинаковые силы, свершившие равные деяния и располагающие равными возможностями. Только так и можно лучше всего добраться до истины. Ведь если кто-либо подобным образом рассматривал бы Афины и сравнивал их не с каким-либо случайным городом, а со Спартой, которую многие хвалят умеренно, но некоторые[166] вспоминают о тамошних правителях, как о полубогах, — то оказалось бы, что мы и по силе, и по нашим подвигам, и по благодеяниям в отношении эллинов опередили спартанцев больше, чем они — всех остальных.

О древних сражениях в защиту эллинов мы скажем позднее; теперь же я буду говорить о спартанцах, начав с того времени, когда они захватили ахейские города и поделили страну с аргосцами и мессенцами. Ибо именно отсюда следует начинать рассказ о спартанцах. В самом деле, наши предки явно показали и свое единодушие с эллинами и унаследованную со времени Троянской войны вражду к варварам; этому они оставались постоянно верпы. Прежде всего наши предки захватили Кикладские острова, из-за которых еще в период правления Миноса на Крите шли многочисленные раздоры: этими островами в конце концов завладели карийцы. Изгнав карийцев, наши предки воздержались от захвата этих земель, но заселили их эллинами, наиболее остро нуждающимися в средствах к жизни. После этого они основали много больших городов на обоих материках[167]. Варваров они оттеснили от моря, а эллинов научили, каким образом управлять своими собственными странами и с кем следует воевать, чтобы сделать Элладу великой. В это же время лакедемоняне не только не свершили ничего подобного тому, что сделали паши предки, — не воевали с варварами и не оказывали благодеяний эллинам, но даже не пожелали воздержаться от завоеваний. Хотя они владели чужим городом и земли у них было не только достаточно, но так много, что равных владений не имел ни один из эллинских городов, — они не удовольствовались этим. Напротив, они убедились на собственном опыте, что, по закону, города и земли считаются собственностью тех, кто владеет ими справедливо и законно, а в действительности достаются тем, кто больше всего приучен к военному делу и способен побеждать своих врагов в битвах. Обдумав все это, они вместо того, чтобы заниматься земледелием, ремеслами и всем прочим, не прекращали осаждать в Пелопоннесе один город за другим, творя над ними насилия, пока не покорили всех, кроме аргосцев. В результате, благодаря нашим деяниям, Эллада усиливалась, Европа становилась сильнее Азии, кроме того, беднейшие из эллинов получали города и земли, а варвары, привыкшие нагло вести себя, были выброшены из своих земель и мнили о себе уже гораздо меньше, чем прежде. А вследствие политики спартанцев только один их город стал могущественным; он господствовал над всеми городами Пелопоннеса, остальным же внушал страх и добился от них полной покорности. Справедливо, однако, хвалить город, ставший причиной многих благодеяний для других; город же, который добивался пользы только для себя, справедливо считать опасным. С теми, кто делает для других то же, что и для себя, нужно дружить; тех же, кто свои собственные дела устраивает как можно лучше, а по отношению к другим ведет себя недоброжелательно и враждебно, следует страшиться и опасаться. Таково было начало, заложенное тем и другим городом.