Пэтси Адам-Смит - Охотники на лунных птиц

• Название: Охотники на лунных птиц
• Автор: Пэтси Адам-Смит
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1983

Известная австралийская очеркистка Пэтси Адам-Смит шесть лег плавала в качестве матроса и повара вдоль берегов Тасмании на маленьком торговом суденышке и четыре года путешествовала по островам группы Фюрно в Бассовом проливе, присоединившись к научно-исследовательской экспедиции, изучавшей флору и фауну островов. Впечатления, накопленные за это время, легли в основу этой книги. Автор в живой и занимательной форме рассказывает об истории островов, природе, животном мире и быте островитян.

---

Через несколько дней после нашего приезда на остров Кэт, как-то вечером, пришел Джонни и принес нам мешок рыбы. Раков было мало. Когда он ушел к своей лодке, стоящей на якоре в заливе, я рассказала членам нашей экспедиции о его неудаче. Тас Драйсдейл ничего не сказал, а позже, когда пора было идти к гнездовьям, чтобы наблюдать за вылетом птиц, он принялся вырезать каракатицу. В течение дня он уже сделал их несколько. Теперь он трудился над продолговатым, как у тики, грозным лицом со свисающими вдоль шеи волосами. Трое из нас собирались отправиться утром на лодке Джонни, чтобы проверить его ловушки.

— Возьми и передай это ему, — сказал Тас. — Скажи, чтобы бросил его в море там, где ставит свои ловушки.

Я с удовольствием оставила бы эту штуку у себя. Я долго вглядывалась в каракатицу, успокаивающе действующую на жестокого, своенравного и капризного бога. Утром я отдала ее Джонни, и он бросил ее в море, когда забрасывал ловушки. Вечером, когда мы шли возле континентального шельфа, где флажки маркерного буя полегли от налетающего ветра, нам пришлось помогать Джонни справиться с добычей: все ловушки были полны с верхом отборной рыбой.

На заре счастливый Джонни приплыл в наш залив и вышел на берег, чтобы помочь нам перенести вещи. С ним нам предстояло обратное путешествие на Леди Баррон, через отмели Ванситтарт и Кипящий Котел. Джонни чувствовал себя счастливым, а бедный Доменик лежал внизу на койке. Вокруг бушевало море.

Глава XIII Лучше всех запахов запах корабля

Когда я училась в маленькой лесной школе, в нашем учебнике было одно стихотворение, которое мы очень любили, возможно потому, что жили далеко от моря. Теперь я понимаю, что автору неведомо было то, о чем он писал. Стихотворение называлось «Запахи».

В нем поэт описывал свои любимые запахи, но последнее четверостишие приводило нас в экстаз:

Камфора, скипидар и чай,
Бальзам рождественского дерева —
Это все души умерших.
По мне запах корабля лучше всего.

Когда диких быков острова Пэссидж сняли с борта «Шиэруотера», у нас уже не осталось времени навести после них порядок, так как начинался сезон перелета птиц. Быки пробыли под палубой несколько дней, и ребятам пришлось целый день выгребать навоз лопатами. К сожалению, шлангами там промыть оказалось невозможно, пришлось набросать опилки и уже на них ставить бочки с тушками птиц. Бочки протекали, рассол капал, а одна огромная бочка и вовсе рассыпалась, залив весь пол густой маслянистой жидкостью.

Погода стояла теплая. И несмотря на то что ветер завывал и море бесновалось, солнце припекало нещадно.

Стоя на якоре или спеша укрыться в гавани, мы целыми днями пропадали на судне и понятия не имели, что у нас что-то неладно, пока к нам не подошел «Роберт Джон».

Когда судно приблизилось к нам с подветренной стороны, ребята открыли дверь рубки. Мы сгрудились, всем хотелось поговорить, но, прежде чем обменяться любезностями, они почему-то стали принюхиваться и спросили:

— Откуда так сильно пахнет?

Мы никакого запаха не чувствовали, но тут они запустили моторы и отплыли в сторону.

— Да ведь от вас несет этим, как его… — Они затруднялись подобрать слово. — Черт знает чем.

— Не машинным ли маслом? — забеспокоился Лес.

— Да нет, не таким приятным. Неприятное, отвратительное зловоние. Да неужели вы сами не чувствуете? Вы же окутаны им, как туманом, — говорили они.

Но мы ничего не ощущали, да и думать об этом забыли, пока разыгравшаяся непогода не загнала нас в укрытие. Лес оттягивал паше возвращение в гавань, пока не стало совершенно ясно, что погода не улучшится, поэтому большинство рыбачьих судов добрались туда раньше нас, собрались в кружок. Люди на палубе перекидывались новостями и ругали погоду. Поначалу мы шли с надветренной стороны, а когда стали подходить ближе к ним, они начали оглядываться на нас. Люди на «Фюр Венчэр» принялись выбрасывать содержимое коробок с наживками за борт. Очевидно, они подумали, что кое-что успело протухнуть.

Однако вскоре все поняли, что причина в нас, и поэтому те, кто еще не успели бросить якорь, обходили наше судно с надветренной стороны.

Самым вежливым образом они объяснили нам, что мы им действуем «на нос».

— Вы как в облаке, — кричали нам Билли и Тэд с «Роберта Джона».

Лес решил проверить, в чем дело. Сняли брезент и подняли крышку люка, чтобы спуститься, но оказалось, что в этом не было надобности. Все выяснилось, как только подняли брезент.

— Не трогай его, Пит! — приказал Валлаби.

Брезент положили на место, и запах исчез, мы его не ощущали, зато рыбаки громко роптали.

На корме запаха не ощущалось, да и на баке ребята его не чувствовали. Пит его тоже не почувствовал, даже когда открыли люк! Наступила влажная, душная ночь. На корме нечем было дышать. Труба проходила от двигателя через каюты и так сильно накалилась, что прислонись — и одежда вспыхнет. Да и никому не нужная печь тоже накапливала в себе тепло, и находиться между камбузом и каютами было невыносимо.

Честный Том страдал бессонницей, а в такую душную ночь он и вовсе не мог заснуть. Поэтому Том решил отоспаться на полубаке.

Однако минут через десять он вернулся позеленевшим, его тошнило. Он не мог промолвить ни слова, пока не принял желудочные таблетки.

— Заснешь тут, — выдохнул он. — Стоит раза два глубоко вдохнуть, и можно потерять сознание.

Через люк трюма шел одуряющий запах, а ребята словно ничего не замечали.

Когда Лес обмолвился об этом, один из парней сказал:

— Вот оно что! Я ощущал это запах, но не хотел признаваться. До этого мне не приходилось выходить в море, и я понятия не имел, чем должно пахнуть на корабле.

Впрочем, во время следующего рейса в Лонсестон обоняние нас не подводило. Ребята вычистили как следует «хранилище запахов», а я улетела самолетом из Лонсестона в Мельбурн, чтобы успеть на гастроли балетной труппы мадам Рамберт и посмотреть Салли Гилмор в партии жены морехода.

Я вылетела первым рейсом. Мне так хотелось поскорее купить себе новое белое с нежно-розовыми бутонами шелковое платье. Я мечтала о таком. К тому же плечи у него должны были быть открытыми, а длина до колец. Нижние юбки у него были розовая, кремовая, нежно-зеленая и белая. В то время, это было очень модно. Много месяцев я носила брюки и темные свитеры. И теперь мне особенно захотелось быть женственной. В какой-то мере мне это удалось, так по крайней мере я думала до тех пор, пока не увидела свою фотографию в разделе новостей, на которой из-под короткого платья виднелись мои израненные и заклеенные пластырем ноги.

Несмотря ни на что, балет мне понравился. А как мне обрадовалась мама, когда встречала меня в аэропорту.

— Не знаю, чем ты там занималась, но ты просто пышешь здоровьем. Наверное, сказался твой отдых на море, — воскликнула она.

Я не стала возражать и объяснять, что такое морское путешествие. Да и как описать, что такое «Шиэру-отер». Всего каких-то несколько месяцев назад я понятия не имела о той необычной жизни, которой жила теперь. Тогда я была поглощена повседневными заботами театра, художественного совета, деятельностью Международного Красного Креста. Теперь мне стало ясно, что от меня ждут те, кто, как и я раньше, многого не понимали.

Инстинктивно чувствуешь, что о постоянной опасности, лишениях и суровых испытаниях, выпавших на вашу долю, о страшных штормах, на которые моряки молча приучали вас не обращать внимания, о грязи, пропитавшей вашу одежду и прилипшей к телу, о людях, которые старались не говорить о своих предках, чтобы после смерти возродиться уже белыми людьми на островах Бассова пролива, о тяжелом рабском труде, способном излечить и ум, и сердце, и душу, и все, что поддается боли, рассказывать не стоит. Всего этого не объяснишь.

Когда я вернулась на корабль, Алек сказал мне:

— У моряков такая репутация. Они получили ее у девиц на берегу, и все из-за того, что не умеют болтать. Если не умеешь разговаривать, нужно действовать, ты понимаешь, что я имею в виду — сказал Алек.

В течение довольно длительного времени многое на берегу вызывало во мне раздражение: люди, места, которые я посещала, и даже само время. Когда-то я любила музыкальные вечера. Теперь же их напыщенная атмосфера, условность при передаче предметов друг другу, маленькие пальцы, держащие бокалы с вином, вызывали во мне неприязнь. Я чувствовала себя в юбке удивительно неловко, приходилось поминутно контролировать себя, так ли поставила ноги, не приняла ли свою излюбленную позу, не закинула ли правую ступню на левое колено. К счастью, у меня было не так уж много времени, чтобы, выражаясь словами Пита, «болтаться без толку».

Как-то раз, когда мы ждали в Лонсестоне прилива, мы с Питом и Алеком отправились в кино на дневной сеанс.