Генрик Сенкевич - Огнем и мечом

• Название: Огнем и мечом
• Автор: Генрик Сенкевич
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-066617-1, 978-5-271-30996-0

Самый прославленный роман Генрика Сенкевича, признанный классикой историко-приключенческой литературы, не однажды положенный в основу талантливых и увлекательных фильмов и многосерийных саг…

История смутного времени по-польски.

История жестокого и беспощадного противостояния народов Речи Посполитой – поляков, литовцев, украинцев…

История юного польского дворянина, его великой любви, личностного становления в лихую годину перемен и опасных приключений.

История, в которой реально существовавшие и вымышленные гением Сенкевича персонажи и события переплетены настолько плотно, что различить их не сможет даже самый придирчивый читатель…

---

– Помогай тебе Бог, – сказала княгиня.

– Вы люди некриводушные, и я благодарен вам. Но прежде чем на войну идти, хотелось бы еще разок услышать, что доню мне отдадите и слова не нарушите. Шляхетское слово не дым, а вы же шляхта, вы князья.

Атаман говорил неторопливо и торжественно, но в словах его слышалась как бы угроза, как бы предупреждение, что надо соглашаться на все, чего он ни потребует.

Старая княгиня поглядела на сыновей, те – на нее, и некоторое время все молчали. Внезапно кречет, сидевший на шесте у стены, запищал, хотя до рассвета было еще долго, а за ним подали голоса и остальные птицы; громадный беркут проснулся, встряхнул крылами и принялся каркать. Лучина, пылавшая в печном зеве, стала догорать. Сделалось темновато и уныло.

– Миколай, поправь огонь, – сказала княгиня.

Молодой князь подбросил лучины.

– Ну как? Обещаете? – спросил Богун.

– Надо Елену спросить.

– Пускай она говорит за себя, а вы за себя. Обещаете?

– Обещаем! – сказала княгиня.

– Обещаем! – повторили князья.

Богун внезапно встал и, обратившись к Заглобе, сказал громким голосом:

– Любезный Заглоба! Попроси и ты девку, может, тебе тоже пообещают.

– Ты что, казаче, пьян? – воскликнула княгиня.

Богун вместо ответа достал письмо Скшетуского и, поворотясь к Заглобе, сказал:

– Читай.

Заглоба взял письмо и в глухой тишине стал читать. Когда он закончил, Богун сложил на груди руки.

– Так кому же вы девку отдаете?

– Богун!

Голос атамана сделался похож на змеиный шип:

– Предатели, собаки, негодяи, иуды!..

– Гей, сынки, бери сабли! – крикнула княгиня.

Курцевичи разом бросились к стенам и похватали оружие.

– Милостивые государи! Спокойно! – закричал Заглоба.

Но прежде чем он договорил, Богун выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил.

– Иисусе! – охнул Симеон, шагнул вперед, начал бить руками по воздуху и тяжело упал наземь.

– Люди, на помощь! – отчаянно завопила княгиня.

Но в ту же секунду во дворе со стороны сада ударили еще выстрелы, двери и окна с грохотом распахнулись, и несколько десятков казаков ворвались в сени.

– На погибель! – загремели дикие голоса.

С майдана послышался тревожный колокол. Птицы в сенях беспокойно заверещали, шум, пальба и крики нарушили недавнее безмолвие спящей усадьбы.

Старая княгиня, воя, точно волчица, бросилась на тело Симеона, дергавшееся в предсмертных судорогах, но сразу же два казака схватили ее за волосы и оттащили в сторону, а молодой Миколай тем временем, припертый в угол сеней, защищался с бешенством и львиной отвагой.

– Прочь! – внезапно крикнул Богун окружившим княжича казакам. – Прочь! – повторил он громоподобным голосом.

Казаки расступились. Они решили, что атаман хочет сохранить молодому человеку жизнь. Однако Богун с саблей в руке сам бросился на Миколая.

Закипел страшный поединок, на который княгиня, разинув рот, глядела горящим взором, удерживаемая за волоса четырьмя железными руками. Молодой князь обрушился на казака как вихрь, а тот, медленно пятясь, вывел его на средину сеней. Внезапно он присел, отразил могучий удар и перешел из обороны в нападение.

Казаки, затаив дыхание, поопускали сабли и, замерев, следили за схваткой.

В тишине были слышны только дыхание и сопение сражавшихся, скрип зубов да свист или резкий звон состукнувшихся клинков.

Какое-то время казалось, что атаман дрогнет перед громадной силой и натиском юноши, – он снова начал пятиться и отшатываться. Лицо его напряглось, словно бы от чрезмерных усилий. Миколай же удвоил удары, сабля его окружила казака беспрерывными петлями молний, пыль поднялась с пола и заволокла противников, но сквозь клубы ее казаки заметили на лице атамана кровь.

Внезапно Богун отпрыгнул в сторону, и клинок Миколая угодил в пустоту. Миколай качнулся вслед промаху, подался вперед, и в ту же секунду казак так страшно полоснул его сзади по шее, что княжич рухнул, словно пораженный громом.

Радостные крики казаков смешались с нечеловеческим визгом княгини. Казалось, от визга этого рухнет бревенчатый потолок. Бой был закончен, казаки кинулись к оружию, висящему на стенах, и начали его сдирать, вырывая друг у друга драгоценные сабли и кинжалы, наступая на трупы князей и собственных товарищей, полегших от руки Миколая. Богун им не препятствовал. Он стоял, загородив дорогу к дверям, ведущим в покои Елены, и тяжко дышал от усталости. Лицо его было бледно и окровавлено, ибо клинок княжича дважды все же коснулся его головы. Взгляд атамана переходил с трупа Миколая на труп Симеона, а иногда падал и на посиневшее лицо княгини, которую молодцы, держа за волосы, прижимали коленями к полу, ибо она рвалась к телам детей своих.

Вопли и суматоха в сенях усиливались с каждою минутой. Казаки волокли на веревках челядь Курцевичей и безжалостно ее приканчивали. Пол был залит кровью, сени заполнились трупами, пороховым дымом, со стен было все содрано, и даже птиц перебили.

Внезапно двери, которые заслонял собою Богун, отворились настежь. Атаман поворотился и отшатнулся.

В дверях возник слепой Василь, а рядом с ним Елена, одетая в белую рубаху, бледная, как эта самая рубаха, с расширившимися от ужаса глазами и полуоткрытым ртом.

Василь держал в обеих руках на высоте лица крест. И в сумятице, царившей в сенях, рядом с трупами, с растекшейся по полу кровью княжичей, вблизи сверкавших сабель и бешеных очей, на удивление торжественно выглядела его фигура, высокая, исхудалая, с седеющими волосами и черными провалами вместо глаз. Казалось, это призрак или труп, оставив могилу свою, грядет покарать злодейство.

Крики смолкли. Казаки в ужасе расступились. В тишине раздался спокойный, но горестный и стенающий голос Василя:

– Во имя Отца и Спаса, и Духа, и Святой-Пречистой! Мужи, идущие из дальних краин, грядете ли вы во имя Божие? Ибо сказано: «Благословен муж в пути, который несет слово Господа». А вы благую ли весть несете? Вы ли апостолы?

Мертвая тишина настала после слов Василя. Он же медленно повернулся с крестом в одну сторону, затем – в другую и продолжал:

– Горе вам, братья, ибо на веки будут прокляты корысти или мести ради войну начинающие… Помолимся же, дабы сподобиться милосердию. Горе вам, братья! Горе мне! О-о-о!

Стон вырвался из груди князя.

– Г о с п о д и п о м и л у й! – отозвались глухие голоса молодцев, начавших в неописуемом страхе истово креститься.

Вдруг раздался дикий, пронзительный крик княгини:

– Василь, Василь…

Голос ее был душераздирающ, словно последний вопль уходящей жизни. Молодцы, прижимавшие коленями старуху к полу, почувствовали вдруг, что она больше не пытается вырваться.

Василь вздрогнул, но тотчас же как бы отгородился крестом от отчаянного вопля и промолвил:

– Душа обреченная, взывающая из бездны, горе тебе!

– Г о с п о д и п о м и л у й, – повторили казаки.

– Ко мне, хлопцы! – закричал вдруг Богун и зашатался.

Подбежавшие казаки подхватили его под руки.

– Б а т ь к у! Ты раненый?

– Раненый! Но это пустяки! Крови много убежало. Гей, хлопцы, стеречь мне эту доню как зеницу ока… Дом окружить, никого не выпускать… Княжна моя…

Более он говорить не мог, губы его побелели, а глаза застлались пеленою.

– Перенести атамана в комнаты! – закричал пан Заглоба, появившийся вдруг из какого-то закутка и очутившийся рядом с Богуном. – Это пустое, это пустое, – сказал он, ощупав раны. – К завтрему здоровый будет. Я им сейчас займусь. Ну-ка намять мне хлеба с паутиной. Вы, хлопцы, убирайтесь отсюда к дьяволу, с девками в людской погуляйте, потому что вам тут делать нечего, а двое берите его и несите. Вот так. Валяйте же к чертовой матери, чего стали? А дом стеречь – я сам проверю.

Двое казаков понесли Богуна в соседнюю комнату, остальные из сеней ушли.

Заглоба подошел к Елене и, усиленно моргая глазом, сказал быстро и тихо:

– Я друг Скшетуского, не бойся. Уведи-ка этого пророка спать и ожидай меня.

Сказав это, он пошел в комнаты, где два есаула уложили Богуна на турецкую софу. Заглоба тут же послал их за хлебом и паутиной, а когда они принесли из людской и то и то, занялся перевязкой Богуновых ран со знанием дела, свойственным в те времена каждому шляхтичу, понаторевшему в склеивании голов, разбитых в поединках или на сеймиках.

– Скажите молодцам, – велел он есаулам, – что к утру атаман здоров как бык будет, так что пускай о нем не печалятся. Достаться-то ему досталось, но сам он тоже красиво действовал и завтра его свадьба, хотя и без попа. Ежели в доме погребишко имеется, можете себе позволить. Вот уже ранки и перевязаны. Ступайте же! Атаману покой нужен.

Есаулы двинулись к двери.

– Только весь погреб не выпейте! – напутствовал их пан Заглоба.

И, усевшись в изголовье, внимательно вгляделся в атамана.

– Ну, черт тебя от этих ран не возьмет, хотя досталось тебе славно. Дня два рукой-ногой не шевельнешь, – бормотал он себе под нос, глядя на белое лицо и закрытые глаза казака. – Сабля у палача хлеб отбивать не стала, ибо ты – добыча палачова, и от него не отвертишься. А когда повесят тебя, сам сатана из твоей милости куколку для щенков своих сделает, потому что ты у нас пригожий. Нет, брат, пьешь ты славно, но со мною пить больше не будешь. Поищи себе компанию среди живодеров, ибо душегуб ты, как я погляжу, знатный, а я с тобою на шляхетские усадьбы по ночам нападать не собираюсь. Пускай же тебя палач тешит! Кат веселит!