Густав Даниловский - Мария Магдалина

• Название: Мария Магдалина
• Автор: Густав Даниловский
• Жанр: Исторические любовные романы
• ISBN: 978-5-906-13743-2

История Магдалины в чувственном и откровенном историческом романе Густава Даниловского – в высшей степени красочное, увлекательное и трогательное повествование о возвышенной и очищающей любви.

Как получилось, что Иисус Христос предпочел бывшую блудницу? Странное пристрастие Спасителя к Марии Магдалине заставило многих ученых, исследовавших Библию и искавших доказательства произошедших в ней событий в истории, внимательнее присмотреться к Магдалине.

---

На руках блестели золотые, в форме змей, усаженные рубинами запястья, а на голове сетка из тонкой золотой проволоки, поддерживавшая наскоро собранные в крупные букли волосы.

Лицо ее было еще розово от танца, и вздутые молочно-белые груди колыхались от еще не улегшейся усталости.

Она с любопытством озиралась кругом, ища, кто словил ее цветы, и сердце ее дрогнуло, когда она увидала их на гордой голове патриция, который, завидев ее, встал, по-рыцарски поклонился и подал вино, а когда она смочила уста, залпом выпил оставшееся и разбил драгоценный бокал, чтоб никто из него больше не пил.

– А теперь прошу за мной, – пригласил Марий гостей на террасу, спускавшуюся мраморными ступенями в сад, где среди иллюминованных разноцветными лампионами деревьев звучали баркитоны, звенели тамбурины, шмыгали вакханки, сирены и сновали косматые фигуры фавнов, которые, пронзительно дуя в свои дудки, приглашали гостей принять участие в общей забаве.

– Догоняйте меня! – бросилась со ступеньки первая, разыгравшись, Коринна, за нею и остальные девушки, а вслед за ними мужчины, и вскоре стали раздаваться крики, взвизгивания, возбужденное хихиканье, барахтанье в кустах, чмоканье поцелуев.

А в то время как в тени деревьев бушевала оргия, вверху, над их кронами, мелькали зеленоватые огоньки. Это, по приказу Мария, начали пускать голубей с запалами из серы, а для того, чтоб птицы не улетали далеко, крылья их были обмазаны смолой, от чего они загорались сами и в виде пылающих шаров падали на землю.

Магдалина с Муцием остались на терассе. Отзвуки бушевавшей в саду оргии, сильный запах гари, музыка, сверкание огней привели и ее в состояние чувственного возбуждения. Она позволила Муцию обнять себя за талию и, чувствуя, как под его рукой, которую он положил ей на грудь, поднимается в ее сердце сладостная волна упоения, она слушала, словно сквозь туман, его тихий, сдержанный шепот:

– Мне много рассказывали о твоей красоте, но теперь только я вижу, что она действительно изумительна! Когда я покидал Рим, я видел толпу привезенных со всех концов света прекраснейших девушек, которыми, по приказу Цезаря, будут заселены для его удовольствий рощи, луга и пруды на острове Капри, но нынче, рядом с тобой, они мне представляются точно дикий шиповник перед пышной махровой розой.

– А Паулина? – промолвила она, очнувшись от задумчивости.

– Паулина, – улыбнулся он, – бледна, как луна при восходе солнца, хотя я ей должен быть все-таки благодарен, потому что благодаря ей я очутился рядом с тобой, – он прижал ее крепче к себе и утопил пылающие губы во влажной чаше ее уст.

– Моя гостиная к вашим услугам, – бросил вскользь Марий, проходивший в эту минуту через террасу.

Но Деций, точно не слыша его, коснулся нежным поцелуем ее опущенных век и продолжал:

– Я завидовал тем покрывалам, в которых ты танцевала, я люблю этот венок, потому что ты носила его на себе, люблю это маленькое зеркальце, потому что оно хранит отражение твоего дивного облика.

– Так возьми его, если любишь, – шепнула Мария, отстегивая пряжку.

– Я буду носить его, как амулет счастья, а ты возьми вот это взамен, – он снял и надел ей на палец перстень с восхитительным изумрудом и потом прибавил как будто между прочим – Ты слышала, что предложил Марий?

Мария молчала; она чувствовала, что если он скажет «пойдем», она не будет даже пытаться противиться, пойдет, отдастся ему со всею страстью, раскроет ему широко руки, груди, колени, но в то же время в ее клокочущей крови рыдала какая-то затаенная, непонятная печаль, что так будет. Муций, однако, точно видя насквозь, что в ней происходит, промолвил:

– Нет, Мария, пусть себе так кончают эту сегодняшнюю оргию куртизанки, эти вакханки, которых мы видели, вся эта ватага платных комедиантов и те, кто пьяны, но не мы. Через несколько дней я уезжаю в Сирию, куда меня вызывает проконсул Вителл, но вскоре я вернусь… Я приобрел здесь, на Офеле, дом, знаешь, там, неподалеку от дворца Гранты; я все велю там переделать и устроить, как нужно для нас. Когда он будет готов, я пришлю доверенного невольника и велю внести тебя, как царевну, в мои чертоги. Я покажу тебе все свои прекрасные коллекции и всевозможные диковины, мы наслушаемся журчанья фонтанов, щебета всевозможных птиц в клетках, наглядимся на игры золотых рыбок в бассейнах, примем душистую ванну, наскоро поужинаем, нарвем роз, и если будет холодно, так в горнице, на великолепном ложе с пурпурным балдахином, а если жарко, так в тенистой беседке, на постели из тигровых кож мы будем любить и ласкать друг друга до самого утра. Ты вернешься к себе, а когда увянут розы, я пришлю опять за тобой, чтоб ты нарвала свежих своей жемчужной рукой.

Он оборвал и стал порывисто, то слегка, то изо всех сил целовать плечи, шею и спину, и от этих поцелуев трепетала кожа, дрожь пробегала по всему ее телу и сжимались плечи.

Деций все время владел собою, и только вздрагивающие, хищные нотки в его голосе выдавали чувственное возбуждение.

– Не будет наслаждения, – продолжал он, прикасаясь рукой снизу к ее грудям, – через которое не пролетел бы вихрь нашей любви. Я буду становиться тобой, а ты мной, я поплыву на тебе в бездну порыва, ты понесешься на мне в сладостную беспредельность забытья… Мы будем упиваться друг другом так, как нам будут нашептывать ночи сладострастия. Вместе с одеждой мы снимем с себя смешную робость стыда, которая чужда богам и героям, не правда ли, Мария? – Он расстегнул ее тунику и выхоленной рукой стал лихорадочно блуждать по атласному ее телу.

– Да! – не различая уже как следует значения слов, шептала Мария, сладостно опьяненная, бледная от охватывавшего ее упоения.

Ее шатающаяся, как будто одурманенная наркозом, золотистая голова упала на его плечо, и она видела только огни, его глаза и где-то высоко горящие звезды.

Деций вдруг вздрогнул, выпустил ее, обессилевшую, из объятий, вскочил и глухо промолвил задыхающимся голосом;

– Тебя клонит ко сну, ты устала, я велю отнести тебя домой.

Когда же Мария пришла в себя, лектика была уже подана.

Муций окутал ее теплым, из тонкой шерсти, цветным гиматноном и, когда она была уже в атриуме, попросил, чтоб она обняла его за шею, а когда она обвила его руками, подхватил ее в изгибах под коленями и понес. Проходя остиум, он еще раз покрыл ее многократными поцелуями, а в вестибюле, указывая на мозаическую надпись «Salve», сказал:

– А у себя я прибавлю: Мария! Хорошо?

– Хорошо!

– А стены я изукрашу разными картинами, знаешь, такими… – он шепнул ей в розовое ушко несколько легкомысленных тем.

– Хорошо, – шаловливо засмеялась она и, сидя уже в лектике, крикнула: – Поскорей только возвращайся!

– Постараюсь, как только смогу, скорее, – ответил он и вернулся в дом, где продолжалось пиршество.

– Сказать по правде, я не понимаю тебя, – встретил его чуть ли не с укором Марий. – Почему ты сегодня не овладел ею до конца, ведь было, кажется, совсем уж недалеко от этого?

– Совсем близехонько, – улыбнулся Муций, – но, видишь ли, мой друг, только простак выпивает залпом самое дорогое вино. Тонкий знаток пьет по каплям. А она, в самом деле, лучшее вино, какое я когда-нибудь встречал.

– Прибавь: и пробовал…

– Да, это верно. Но я учился не только практике, я изучал еще и теорию и знаю наизусть целые строфы из Овидиевых «Арс аматориа» и «Ремедиа аморис». А из того, что я слышал и сумел сам подметить, я понимаю, что она не из числа этих платных куртизанок, а скорее одержимая Эросом женщина. Астарта обуревает ее тело, а сердце спит, и если б я сегодня не совладал с собой перед нею, завтра она не захотела бы на меня взглянуть. Теперь я рассчитываю, что ожидание распалит в ней кровь ко мне надолго, а может быть, и навсегда. – Он задумался и прибавил более серьезно: – Кто знает, может быть, я войду с ней в гражданский брак; эта женщина дышит неисчерпаемым упоением.

– Может быть, ты и прав, но я бы не выдержал, – перебил его Марий. – Пойдем, однако, к остальным, там веселье идет горой.

– Ладно, – оживился Муций, – а то, знаешь, пришли-ка мне лучше прямо сюда ту белобедрую нимфу; надо же мне как-нибудь возместить себе эту поистине тяжелую победу.

– Вот ты какой! – рассмеялся Марий и ушел.

Через минуту в атриум вбежала, запыхавшись, нагая, с распущенными светло-русыми волосами, стройная, хорошо сложенная девушка и покорно остановилась перед Муцием.

– А что ж сатиры? – весело спросил он, беря ее за подбородок.

– Ни один не словил меня, – ответила она и, осмелев при виде свободного обращения патриция, прижалась к нему полною грудью, а синие глаза ее заискрились сладострастными огоньками.

У Муция затрепетали мускулы. Он потрепал ее по щекам и вдруг ни с того ни с сего крепко шлепнул ее сзади и ущипнул так сильно, что она взвизгнула. Потом он стал неистово ее щекотать, так что она вся изогнулась, а когда частое порывистое дыхание, от которого вздрагивал ее живот и набухшие вздутые груди, превратилось в какой-то нервный спазм, толкнул ее к двери спальной комнаты и коротко бросил: