Стэн Барстоу - Любовь... любовь?

• Название: Любовь... любовь?
• Автор: Стэн Барстоу
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Уилли нет дома, и я спрашиваю его мамашу, не знает ли она, где он обретается.

— Нет, — говорит она, стоя на крыльце и сложив руки под засаленным передником. — Откуда мне знать? Он никогда не говорит, куда идет. А ты бы поискал его в пивных, он больше там околачивается.

— Я его еще нигде не искал. Пришел прямо сюда.

— А ты знаешь, куда он ходит?

— Знаю одну-две пивные, где он любит пропустить кружку пива.

— Ну вот, поищи там. А может, он в кино пошел. Этот малый почитай что каждый вечер торчит в кино. Кончит тем, что ослепнет раньше времени. Я уж ему сто раз говорила.

— Пойду поищу, пожалуй.

— Ну да, пойди поищи. — Она оглядывает меня с головы до пят, рассматривает, что на мне надето. Я вижу, она меня не узнает. — А что, он тебе так больно нужен?

— Да нет. Просто мы с ним учились вместе. Давно его не видал, ну и решил заглянуть.

Она кивает.

— Понятно. Ну что ж, ступай поищи в пивных. Где-нибудь наскочишь на него.

Я иду по улице, а она смотрит мне вслед, стоя на крыльце. Потом окликает меня.

— Мне что-то помнится, — кричит она, — он вроде как поминал насчет бильярда! Ты знаешь, где здесь бильярдная-то?

Я говорю ей, что это мне известно, и что я попробую заглянуть сначала туда. И ухожу, думая о том, что ей ровным счетом наплевать, где шляется Уилли, лишь бы он не вертелся под ногами. Интересно, думаю, как бы я себя чувствовал, будь у меня такая мамаша. Да, уж моя в миллион раз лучше, хоть и любит совать нос в чужие дела.

Поднимаюсь по деревянной лестнице в бильярдную, которая помещается на Рыночной площади, на углу Кооперативной улицы. Отсюда в базарный день хорошо видны все парусиновые навесы палаток, вплоть до стеклянной крыши главного рыночного здания. Уилли, скинув пиджак, играет на одном из четырех бильярдов под яркой лампой с круглым абажуром.

— Привет, Уилли!

— А, Вик, старый хрыч! Как жизнь?

— Помаленьку.

Уилли натирает мелом кончик кия и наклоняется над бильярдом.

— Хочешь сыграть? — спрашивает он.

— Нет, я искал тебя. Заходил к тебе домой. Твоя мать сказала, что ты, верно, здесь.

— У тебя срочное дело?

— Нет, просто хотел тебя проведать. Давно не видались.

— Тоже правильно, — говорит Уилли.

В зале еще человек пять каких-то парней, и этот малый, с которым Уилли играет, тоже мне не знаком. Они играют в американку. Уилли посылает шар, и он с треском ударяется о борт.

— Я сейчас, только утру Фреду сопли, отправлю его домой к мамочке, и мы с тобой пойдем выпьем пива, ладно?

Парень, которого зовут Фредом, ухмыляется.

— Ну, такими ударами ты не скоро отправишь меня домой к мамочке, Уилли, — говорит он.

— А! — невозмутимо бросает Уилли.— Вся соль не в том, как играть, а в том, чтобы получать от этого удовольствие. Я вот получаю больше удовольствия, чем ты, потому что ты играешь, чтобы выиграть, а мне интересно и так.

Я расстегиваю плащ, закуриваю и сажусь — жду, когда они кончат. Этот малый, Фред, вчистую обыгрывает Уилли, и тот ставит кий на место, улыбается и подмигивает мне.

— Порядок. Теперь пойдем выпьем. Пойдешь с нами, Фред?

Фред отказывается — он хочет сыграть еще разок, и я очень этому рад, потому что мне надо поговорить с Уилли с глазу на глаз. Мы спускаемся по лестнице и заходим в «Корону», которая помещается рядом. В этот вечер здесь тихо и пусто — мы с Уилли чуть ли не одни во всем зале. Мы пьем пиво и болтаем о том о сем, прежде чем я решаюсь приступить к делу.

— Послушай, Уилли, когда у тебя дела с девушкой, ну, понимаешь, когда они идут уже на полный ход, где ты достаешь свои принадлежности?

— Ого! — говорит Уилли. — Так вот оно что! Тебе это понадобилось?

С Уилли надо говорить напрямик, и я выпаливаю:

— Ну да, у меня есть девушка, и у нас с ней все на мази, только я не хочу рисковать.

— А может, возьмешь меня в долю? — спрашивает Уилли. — Расходы пополам.

— Она не шлюха, Уилли. Просто она любит меня. Мы с ней уже давно встречаемся.

— А как ее зовут? Я ее знаю?

— Нет. Она не в нашем районе живет... Понимаешь, мне только бы достать эту штуку, и у меня будет полный порядок.

— Везет тебе, — говорит Уилли.

— А ты где это достаешь? Есть у тебя при себе?

— Признаться, я сам сейчас сижу на мели. Ну, да ты можешь купить. Пойди в аптеку и спроси.

— В какую аптеку?

— Да в любую. А разве твой парикмахер не держит их для своих клиентов?

— Я не знаю.

— Почти все они это делают.

— Наш-то парикмахер, видишь ли, друг-приятель моего Старика.

— Да мало ли где можно достать.

— А представь, зайдешь в аптеку, и продавец там — девушка?

— Ну и что? Она не хуже других знает, для чего это предназначается.

— Я не смогу спросить это у девушки, Уилли. Мне будет стыдно. — Я глотаю пиво. — Послушай, Уилли, может, купишь для меня? Денег я тебе дам.

— А сам-то ты почему не можешь? Придется же тебе когда-нибудь самому.

— Мне кажется, я не смогу, Уилли. Я буду бояться, что они станут спрашивать, сколько мне лет или еще что-нибудь.

— Ну и пусть, ты совершеннолетний.

— Ну да, но мне будет стыдно.

— А, чепуха все это!

Я вижу, что он увиливает, и у меня закрадывается подозрение, не заливал ли он всегда малость.

— Кто была эта девчонка — первая, с которой ты гулял, Уилли?

— Да так, одна чувиха.

— А когда последний раз это у тебя было?

— На прошлой неделе.

— Но только в твоем разгоряченном мозгу, верно, Уилли?

— А какое твое собачье дело? — говорит Уилли.

Я ухмыляюсь во весь рот и протягиваю руку к пустой Уиллиной кружке.

— Не сердись, давай выпьем еще.

IV

— Ты что-нибудь достал?.. Ну, ты понимаешь...— спрашивает она.

— Нет. В субботу я был в городе, но так и не решился зайти в аптеку и спросить.

— Тогда нам... Пожалуй, тогда нам не следует заходить слишком далеко, правда?

— Нет, мы не будем заходить слишком далеко.

Я подталкиваю ее на мой плащ, расстеленный на земле, целую ее, прижимаюсь к ней всем телом, и... Какой же я кретин несчастный! — думаю я. Вот здесь наконец-то все к моим услугам, а я из-за какой-то дурацкой застенчивости упускаю это.

А потом опять все, как всегда, как было прежде, и мне кажется, что на этот раз я уже покончил с этим навеки, даже ни на одну женщину больше не взгляну. Вот в такие минуты, только в такие минуты, когда все как-то проясняется у меня в голове, я чувствую себя так, словно меня выпустили на волю из тюрьмы, и впереди — простор и столько всяких замечательных вещей, и ничто уже не мешает этим пользоваться, не зудит тебя, как прежде, когда, что ты ни делаешь — читаешь ли книгу, слушаешь ли музыку, сидишь ли в кино, — мысль о какой-то девчонке ни на секунду не оставляет тебя в покое, и ты только и думаешь о ней и о том, что тебе хочется ее касаться и чтобы она касалась тебя. Однако для того, чтобы совсем, полностью освободиться от этого наваждения, я должен быть далеко от нее, потому что, пока я здесь, я не могу не чувствовать себя последним подонком из-за того, что так обхожусь с ней. Мне кажется, что люди порой ведут себя совсем как животные, как бродячие псы, которые занимаются своим делом прямо на улице и плевать хотят на то, что мимо них взад и вперед снует народ. Только животные куда разумнее: покончив с этим, они просто расходятся в разные стороны, а людям непременно нужно еще поговорить. А мне не хочется ни о чем говорить с Ингрид, мне хочется встать и уйти и чувствовать себя свободным. Я не хочу торчать здесь, и слушать ее глупую трескотню, и говорить «да» и «нет» и «я думаю так» да «я думаю этак», в то время как я не думаю ничего, кроме того, что мне хочется убраться куда-нибудь подальше, где бы я мог почувствовать себя свободным и от нее и от всех женщин на свете и никогда больше не пожелать ни одной из них. Только вот какая штука — я ведь вовсе не хочу совсем никогда не желать женщин, я только не хочу, чтобы это было вот так. Может же быть и по-другому, и с той, единственной, девушкой, о которой я всегда мечтал, это и будет по-другому, и мне захочется остаться возле нее, и разговаривать с ней, и шутить, и смеяться, и, быть может, даже касаться ее — только бережно, нежно. И когда я об этом думаю, у меня щемит сердце, и я со страхом спрашиваю себя, встречу ли я такую девушку когда-нибудь.

Я сажусь и оглядываюсь по сторонам. Смотрю на травянистый склон холма, и на белеющую внизу тропинку, и на край открытой эстрады, чуть проглядывающей в просвете между деревьями, и внезапно такое острое чувство одиночества охватывает меня, что я пугаюсь и говорю первое, что подворачивается на язык:

— Что-то прохладно становится. Как тебе кажется?

Она все еще лежит на плаще, и меня удивляет, почему она так молчалива, в то время как обычно у нее наготове целая куча новостей.

— Может, погуляем немного? — Мне хочется двигаться. Я просто не в силах больше торчать здесь.