Эмир Кустурица - Смерть как непроверенный слух

• Название: Смерть как непроверенный слух
• Автор: Эмир Кустурица
• Жанр: Современная проза
• Год: 0101

---

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

Эмир Кустурица

Смерть - непроверенный слух.

Яну, Дуне, Стрибору и Майе.

Человек склонен к забвению, и техника его, со временем, стала просто таки примером человеческой изворотливости. Если бы забвение не притупляло так повелительно пугающие мысли, давая разуму возможность с ними разобраться, мозг превратился бы просто в помойку. Да и, без забвения, смог бы следующий день вообще наступить? Что, если б нам приходилось переживать страдание как непрерывный поток из сердцевины души, и забвение не окутывало бы тяжелые моменты нашей жизни, будто облако, затмевающее солнце? Не пережить бы нам такого никак. Так же и с вещами, доставляющими великую радость. Без анестезии забвения, мы б просто дурели от счастья. Только забвение может постепенно смягчить боль потерянной любви. Допустим, засветит вам соперник затрещину на школьной перемене и завоюет симпатию девочки, в которую вы оба влюблены, ведь только забвение сможет потом излечить безвозвратную любовную потерю? Рана излечится так же, как на фотографии со временем тускнеет глянцевый блеск фотобумаги. А как переживает человек исторические потрясения? И до и после них царит забвение. Готовность толпы забывать причины великих исторических поворотов и принимать реваншистские идеи за истину побудила меня для понимания причинно-следственных связей учитывать забвение. Когда я, перед войной в Боснии, видел, как клерикал-националистов называют главными борцами за многонациональную Боснию, лишь для того, чтобы осуществить военно-стратегические цели великих сил, наплевав на потери всех, кроме стороны, эти цели обслуживающей, то понял я истину, что забвение это запруда, куда стекаются беглые мысли из прошлого, и из будущего тоже. Так происходит, потому что мало что в содержательном смысле меняется в человеческой жизни.

После мучений балканских войн и ближе к концу бомбардировок Сербии, я тоже начал практиковать забвение, или, по крайней мере, стараться выдавливать угнетающие мысли. Как раз тогда я начал читать первые лекции и гостил у меня один продюсер, в девяностые годы работавший в Голливуде. Он напомнил мне о существовании такого рода забвения, которое ведет к отрицанию истины. Когда Джонатан, во время Кустендорфского кинофестиваля, включил телевизор и посмотрел русскую программу на английском языке, то пришел человек в большое смущение. Увидел он по телевизору документальный фильм, показанный к годовщине борьбы против нацизма. Сильно взволнованный, пришел он в мой дом и сказал:

- Я думал, что это мы, американцы, освободили Европу от нацизма, а из того, что показывает русское телевидение, следует, что это освобождение без них никак не произошло бы?

- Так ведь не то, чтоб много народу потеряли русские в войне против нацизма, всего каких-то двадцать пять миллионов человек, ерунда, - попытался я донести приятелю эту историческую истину в анекдотическом, преуменьшенном виде.

Боялся я, как бы уважаемый гость не обиделся и не подумал, что тем самым я указываю на пробел в его образовании. Ну, то есть, было очевидно, что пробел этот в его голове произвела пропаганда, и привычку, созданную постоянной обработкой, уже не сломить. Ведь, захоти он выбраться из этой пропасти, то начал бы сомневаться во всем, может, даже и в ценности кока-колы, гамбургера, да и самого Голливуда.

- Лучше забудь все, что услышал, ведь если признаешь этот несомненный факт, придется тебе пойти на переоценку всех своих знаний и представлений, а оттуда уже и до помешательства недалеко. Лучше уж живи с теми представлениями, к которым привык, - сказал я ему по-дружески, а он так меня и не понял, и только улыбнулся.

- Хорошо все же, что я пишу эту книгу, - подумал я после этого. - Пусть останется хоть какой документ о моей жизни. А то получится, как с участием русских в борьбе против нацизма, и кто-нибудь вспомнит обо мне как о пекаре, или, не дай боже, слесаре.

Так, мой голливудский приятель углубил идею о вневременной природе забвения. И это заставило меня задуматься, и как это люди раньше не видели в плесневелом сыре творение истории, раз плесень существует, и дольше самого сыра? Тут важно понять, отчего из великих кризисов происходят войны, а люди, едва выкарабкавшись из исторических изломов, обнаруживают удивительные вещи. Ну так почему антибиотики не были открыты вплоть до Второй Мировой войны? Хотя скрывались в плесени? Потому что это тайное знание искусно скрывалось забвением. Воспоминание, освещающее комнату забвения дневным светом, не открыло двери и не позволило потаенному смыслу пройти коридором памяти и предоставить себя в распоряжение разума.

Кризисы и войны заканчиваются, и забвение, со временем, становится утешением. Потому что, не будь забвения, разве смог бы человек свыкнуться с извращенными идеями современного мира. Как можно, например, согласиться с войной во имя гуманности? Когда принадлежишь к маленькому народу, который отказывается безропотно следовать идеям народов больших, и, в разгар передела мира, слишком часто спрашивает себя: «А где в этой истории место для меня?», то могущественные силы станут бомбить тебя бомбами, и назовут их ангелами милосердия. И забвение, позднее, поможет с этим примириться. Потому что, чем быстрее забудешь о том, как получил по носу, и чем раньше сведешь множество вопросов к одному, то есть, спросишь себя «Где в этой истории я?», тем быстрее сможешь двинуться дальше. Чем скорей забудешь, как был избит на школьном дворе, тем быстрее влюбишься опять. Забвение есть разновидность воспоминания, основа его основ, на него делают ставки и в истории, и в играх. И не только в случае носа, разбитого за плохое поведение.

Когда я был подростком, молодые люди на площадях Нью-Йорка, Лондона и Парижа ждали в очередях появления новых пластинок Битлз, Спрингстина и Дилана. Вместо авторских произведений, сегодня тинэйджеры ожидают I-phone number 4. И тут, снова, помогает забвение. Спрячешь Дилана в забвении, и станет легче жить с тем, что сейчас в центре внимания вещь, а не вызывающие восхищение юноши, которые поют о любви, свободе, и борются с неправдой. Забвение играет решающую роль в понимании основных законов научной культуры, готовой архетипическую культуру спрятать в подвале музейного запасника. Те, кто продвигают I-phone, конечно же, создали свою игрушку не из-за человеческой склонности к забвению, но им помогло то, что человек склонен забывать, и в залах ожидания, где царит забвение, всегда хватает места для молодых людей, раздавленных временем.

Несмотря на то, что я и сам принадлежу к тем, кто верит, что забвение является спасительным для выживания, мне хотелось бы отойти от современной устремленности к забывчивости. Нынешняя толпа следует куриному образу жизни, и помнит лишь происходящее между кормежками. Больше всего потому, что забвение стало основой теории «конца истории», которая овладела миром в девяностых годах прошлого века. Барабанщики либерального капитализма внушали нам, что веру в культуру и национальную идентификацию стоит оставить ради стихии технологической революции, которая станет направлять все течения нашей судьбы, и что рынок станет для нас регулятором важнейших жизненных процессов. Их напористость побудила во мне желание свести счеты с памятью, а заодно и разобраться с забвением.

Хочу написать книгу и постепенно вымести закутки мозга, в которых блуждают воспоминания, те, что, при помощи моих ангелов-писателей, научили меня мыслить и говорить, и высветить в этой мешанине, будто солнцем среди облаков, то, что иначе скрылось бы в безвестности. Не хотелось бы допустить чтобы, после того как я отправлюсь в вечный путь, постукивания души моей оказались навсегда недоступными, пока кто-нибудь из любознательных потомков не попытается установить со мной связь, желая разгадать тайну своего происхождения. Хочу избежать непонимания, и судьбы абонента мобильной связи, которому друзья и родные безуспешно пытаются дозвониться, не зная, что его уже нет среди живых, пока после бесконечных гудков не раздастся голос телефонной барышни, и не скажет: