Ангелика Мехтель - Но в снах своих ты размышлял...

• Название: Но в снах своих ты размышлял...
• Автор: Ангелика Мехтель
• Издательство: Известия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-206-00036-1

Рассказы сборника разнообразны по тематике, но объединены общей мыслью: современное западное общество остается обществом отчуждения. Для многих людей жизнь в нем нередко оборачивается стрессами, ведет к трагическим развязкам.

---

И все-таки Марнина мать купила ребенку к конфирмации волнистого попугайчика, в клетке, конечно.

— Я его выпустила, — сообщает Марни. — А после его заела соседская кошка. Живот ему прокусила.

Утром Марни нашла пичугу на подоконнике. Попугайчик был еще жив, и Марни сунула его себе за пазуху, под ночную рубашку.

Потом ей подарили хомячка. По ночам он шуршал.

— Я же не виновата, — говорит Марни, — что однажды утром клетка оказалась открыта, а хомяк исчез! Он прогрызся в отцовском кабинете под паркет.

В конце концов Марни притащила домой голубя, ей дали его в обществе защиты животных.

— Его в клетке держать нельзя, он слишком велик, — рассказывает Марни. — Вот и спал на карнизе в детской А наша прислуга все твердила, что ходит к нам убирать только ради мамы… Нет, все-таки хорошо, когда дома есть животные. После Ральф подарил мне другого попугайчика, самочку. Но самочки не разговаривают.

А еще до этого появилась Инга. Она присматривала за Марни и ее младшей сестрой, когда мать вечерами ходила на публичные лекции.

— Как только все уходили, Инга начинала с нами играть. Платили ей пять марок.

Инга была всего тремя годами старше Марни. Марнина мать говорила, что она очень толковая. Жила она с родителями, на первом этаже, в привратницкой.

Один раз Марни спросила у нее, как это бывает, когда женщины себя плохо чувствуют, и Инга ей объяснила.

— От нее пахло какой-то кислятиной, — говорит Марни.

Мать Марни ходила в университет слушать Гуардини[1].

— Эти пять марок были ей очень кстати, — добавляет Марни.

Всего два года назад Инга училась в школе, но выпускные экзамены так и не сдала.

А Марни пошла тогда с Ральфом просто потому, что им было по дороге.

— По-моему, — говорит Марни, — он не принимал меня всерьез. Однажды, — продолжает она, — мне тоже стало нехорошо, прямо на лестнице. Я как раз шла домой обедать. Правда-правда. Ни с того ни с сего голова ка-ак закружится!

«Быть не может!» — сказала Марнина мать.

А отец заметил: «С ума сойти».

— Мне было десять лет, — рассказывает Марни. — В тот день меня больше не пустили гулять.

Так она и сидела в четырех стенах, воображая, как другие ребята кувыркаются во дворе на стойке для выбивания ковров. Еще они собирались привязать одного из соседских мальчишек к пыточному столбу. Когда в дверь позвонила подружка, Марни открыла только щель почтового ящика. Сквозь нее был виден подружкин живот да ноги если посильнее скосить глаза вниз.

«Я не выйду. Нельзя, — сказала Марни. — У меня голова болит».

После голубя Марни завела себе лягушку в банке.

— Я ловила ей помойных мух, — рассказывает она. — А зимой она вся высохла и подохла.

— Тебе очень повезло, — говорит старшая, — что у тебя были животные.

— Папа сердился, — говорит Марни. — Хомячок по ночам бегал по нему.

— Мы запишем, что ты рано созрела физически.

Каждый вечер, когда Марни сидела в ванне, мать говорила отцу: «Ребенок растет как на дрожжах».

— Я росла не по дням, а по часам.

— Видишь ли, — говорит младшая, — к сожалению, мы хотели бы поговорить с тобой о другом. Вспомни, Марни, что ты должна нам сообщить.

Марни видит, что старшая смотрит на часы, украдкой, чтоб Марни не заметила; часы у нее повернуты внутрь запястья. Ручку она отложила в сторону.

Младшая сотрудница скрестила руки на груди и потирает плечи, будто замерзла.

— Что случилось? — спрашивает Марни.

— Мы, конечно, понимаем, у тебя свои заботы, деточка, — говорит старшая.

— Ага, — отзывается Марни.

— Знаешь, — предлагает молодая, — мы можем встретиться как-нибудь и после работы, если хочешь. Тогда ты, Марни, расскажешь мне обо всем. А сейчас нам нужно только узнать, что произошло во вторник три недели назад.

— Ты помнишь, Марни?

— Мне всегда невтерпеж, — говорит Марни.

— Может, съешь что-нибудь? — спрашивает старшая. Теперь она вертит в руках карандаш.

— Спасибо, — благодарит толстушка Марни. — Я никогда не переедаю.

Она отлично понимает, что обе стараются скрыть удивление.

— Скоро обед, — предупреждает старшая.

— Слушай, Марин, расскажи нам четко и ясно обо всем, что видела. Ты ведь уже рассказывала полицейскому, который приходил к вам домой.

— Да, — кивает Марни.

Она следит, чтобы выражение лица у нее не менялось.

Интересно, кто вытирает пыль с фикуса возле окна? Такое страшилище, думает Марни.

— Видите ли, — говорит она, — я все написала, а очки забыла дома.

— В наших документах нет ни слова о том, что ты носишь очки.

— В детстве, — объясняет Марни, — я косила. В скверные послевоенные годы у меня были зеленые волосы и косые глаза. Мама целых пять ведерок повидла отдала за оправу для очков. А я ее сломала, когда мама выволакивала меня из трамвая.

— А зачем она это сделала, Марни?

— Я не хотела выходить, — отвечает Марни.

Марнина мать любит рассказывать, как Марни в довершение всего улеглась на трамвайные рельсы. «И вы знаете, моя сестра наотрез отказалась погулять с Марни, когда я ее попросила: мол, с таким ребенком она ни за что гулять не станет».

— Ну хорошо, — говорит старшая. — Давай-ка вернемся к Инге Мозер.

Марни видит, как она резким движением — так получилось нечаянно — выхватывает из скоросшивателя лист бумаги и приподнимает его, чтобы прочитать.

— Дело в том, — говорит Марни, — что ребенком я несколько раз падала. С лестницы.

— Марни, — увещевает младшая, пытаясь придать своему голосу мягкость.

— Сейчас я тебе прочту, что мы выяснили, — говорит старшая.

Марни тоже говорит мягким голосом:

— Это все из-за глаз. Окулист сказал маме, что первые три года жизни я видела только расплывчатые контуры предметов.

— Ну ладно, хватит об этом, — перебивает сотрудница, сидящая за письменным столом.

— Это наследственное, — объясняет Марни. — От отца.

Молодая опускает руки, подходит к Марни и хочет обнять ее за плечи. Марни вздрагивает.

— Девочке холодно, — говорит та. — Ты устала, да Марни?

Она наклоняется, и Марни чувствует запах лака для волос, мыла и одеколона. Если скосить глаза, то видно воротник блузки, кусочек кожи, испещренный тоненькими бороздками и порами, и совсем чуть-чуть — темную ложбинку между грудей.

— Дело в том, что теперь я не ношу очков. С тех пор как Ральф обратил на меня внимание.

— «В среду, двадцать пятого апреля, — читает старшая, — у железнодорожной насыпи, на двадцать третьем километре, был обнаружен труп Инги Мозер».

— Без очков я вижу точно так же, как в очках.

— «Тогда влезай на „керосинку“», — сказал Ральф. Мы поехали к насыпи, — рассказывает Марни. — Ральф обратил на меня внимание, когда мне исполнилось одиннадцать.

Она села к нему за спину, обхватив коленками мотоцикл и упершись ступнями в педали.

«Держись крепче, очковая змея», — сказал Ральф.

Марни обеими руками ухватилась за его кожаную куртку.

«Не так». Ральф разжал ее пальцы и сцепил их у себя на груди.

— Я повисла на нем, как лягушка на стенке банки, — говорит Марни.

Она упиралась головой ему в лопатки, прижималась щекой к кожаной куртке, вдыхала запах ветра, кожи, бриолина и чувствовала, как напрягаются его мышцы.

— Мне было страшно, — говорит Марни. — А вдруг я упаду! Руки и ноги затекли, внутри все прямо огнем палит. Как на «американских горах»: в животе как будто что-то обрывается… Он был со мной очень ласков, — продолжает она, — а возле насыпи не было ни души.

Мы сидели на траве, изредка переговаривались.

Кругом раскиданы банки от кока-колы, а трава высокая, но уже пожелтевшая. Марни сидела на земле рядом с Ральфом; он прислонился к своему «кавасаки», вытянул ноги, закинул их друг на дружку и скрестил руки на груди, подставив лицо солнечным лучам. Черный шлем он повесил на руль.

— Свои потные руки я прикрыла юбкой, — говорит Марни.

Она видела, как Ральф дышит, волосы у него слиплись прядями и блестели. Зачесаны они были назад. А на подбородке у Ральфа торчали крохотные щетинки.

— Я почти что не дышала, — рассказывает Марни, — и сидела тихо-тихо. Главное — не шевелиться. Я старалась помалкивать, только на его вопросы отвечала.

«Тебе нравится у скаутов?» — спросил Ральф.

«С девчонками скучно, — сказала Марни. — Лучше бы я была с волчатами. Тогда можно было бы ночевать в лесу, у костра».

«Да брось ты! — сказал Ральф. — Ты ж сама девчонка».

— На мне были белые носочки и красные сандалии, — вспоминает Марни. — Как было здорово, — продолжает она. — Один раз он даже брал меня на речку купаться.

Он знал одно местечко за городом. Марни тем временем перестала бояться крутых виражей.

— Он плавал как рыба, — рассказывает она. — И носил черные плавки с завязками на боку.