Вячеслав Курдицкий - Любовь

• Название: Любовь
• Автор: Вячеслав Курдицкий
• Издательство: Журнал «Ашхабад» 1962 г., №6
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1962

Журнал «Ашхабад» 1962 г., № 6 (ноябрь-декабрь)

---

«Следуй сердцу своему, пока ты жив».

Песня арфиста. XXI в. до н. э., Древний Египет.

Достаточно было одного взгляда, чтобы сделать печальный вывод: кинетическая энергия метеорита оказалась слишком большой. Энергетики утверждали, что при любой практически допустимой скорости тело, прошедшее сквозь вихревую зону, не сможет причинить существенного вреда установке. И вот — трехсотметровая пасть воронки с рваными краями и натеками расплавленной породы.

Оскользаясь на стеклянной корке оплавленного андезита, Сетдар подошел ближе. Взгляд безнадежно тонул в смоляной черноте тени, и не было никакой возможности определить глубину кратера.

— Так-то, товарищи теоретики! — с сердитым вызовом сказал Сетдар. — Гипотезы хороши для лабораторий. Добро еще, что Станцию согласились отнести на несколько километров от силовой, а то бы…

Пот попал ему в глаз. Досадливо моргнув, он посмотрел на тумблер охлаждающей системы — тот стоял как обычно, в среднем положении, однако температура в скафандре перевалила за 313 градусов по Кельвину. Для легких это было почти незаметно из-за действия озонатора, но признавать такое положение нормальным не приходилось.

Следя за стрелкой указателя локальной температуры, Сетдар перевел тумблер на минимум теплоотдачи. Стрелка дрогнула, заколебалась и остановилась на индексе… 315. Одновременно Сетдар ощутил неприятную, как оскомина, микровибрацию скафандра и тревожно глянул на указатель радиационной защиты. Индикатор показывал две и пять десятых оптимального напряжения, а на шкале наружного «гейгера» творилось такое, что Сетдар тихо присвистнул. Эрголятор работал на третьем, последнем пределе мощности. Биоэлектронный распределитель, учитывая степень всех проникающих влияний, автоматически отдавал почти всю энергию на лучевую защиту. Вот почему температурный датчик не удерживал заданной величины — ему попросту не хватало энергии,

Оставаться на месте было равносильно самоубийству. Работать на таком режиме эрголятор мог не больше шести часов при условии полной зарядки. А ее Сетдар не производил ни разу, следовательно — энергетические емкости были исчерпаны на добрых три четверти.

Еще до Станции не успеешь дойти, подумал Сетдар, торопливо шагая к ориентиру параболической антенны. Откуда взялась такая радиация? Простой взрыв реактора должен дать значительно меньшую величину. А может быть, опять теория говорит одно, а практика — другое? Сюда бы их, поклонников математических абстракций! На полчасика в эту яму…

Антенна четко блестела на темно-фиолетовом небе, раскрапленном звездами. До нее было не так уж далеко, но откажи эрголятор — и последние сто шагов не пройти и за биллионы лет. Если не успеет доконать температура, прикончат жесткие излучения.

Нога ушла в вязко податливую массу. В дрогнувшем зеркале расплавленного олова Сетдар увидел кургузое, неуклюжее, громоздкое существо. Обычно в периоды затишья оловянные и свинцовые лужи покрывались мутной пленкой окиси: атмосфера здесь была довольно приличная, вопреки скептическим предположениям многих астрофизиков. Сейчас пленка окиси была, конечно, сорвана взрывом силовой установки.

Сетдар поморщился и без разбега прыгнул. На Земле в своих доспехах из легированного титаном циркония он весил бы ровно два центнера. Здесь же тренированные мускулы ног легко перебросили пятьдесят два килограмма через трехметровую лужу. Вообще можно было не прыгать, но Сетдар еще не успел привыкнуть к тому, что вес предметов здесь уменьшился в четыре раза. Прыжок доставил ему удовольствие. В конце концов это извинительно для человека, которому едва исполнилось тридцать. Правда, у этого человека было…

— Ладно, — сказал Сетдар, сдувая с кончика носа щекочущую каплю пота. Термоуказатель опустился уже на семь делений, — значит, энергия с радиационной защиты переключается на тепловую. — Ладно! Бывали у нас случаи и похуже.

Звуковой кристалл обертонного диктофона создавал неотразимое впечатление живых голосов.

— «…очень настаивал, но все же согласился с моими доводами. Мне кажется, он и возражал только для того, чтобы я не раздумал лететь.

— Нет, милый, не потому. Для тебя риск очень велик — и твой отец это прекрасно понимает.

— А для других? Для Валентина, например? Кстати, он меня крепко поддержал на Ученом Совете. А я — его.

— Ну для кого же секрет, что вы с Петровым друг без друга никуда!

— Не в этом дело, родная, Ведь Валентин в сингулярной механике почти не имеет себе равных. Совершенно необходимо, чтобы он принял участие в экспедиции.

— А Бекиев?

— Что ж Бекиев? У него большая работа в Икстауне. И возраст. Поэтому его кандидатуру отклонили.

— Я бы все-таки послала молодых и здоровых. А то у Валентина — одно легкое, у тебя…

— Лю, ты же добрый и умный человек! Зачем говорить не то, что думаешь?

— Я люблю тебя. Помнишь, были философы, которые утверждали: мир существует постольку, поскольку я его ощущаю; погибну я — не станет и мира. Помнишь? А для меня мир существует потому, что в нем есть ты…

— Сегодня твои волосы пахнут совсем по-особому. Знаешь, как альпийские эдельвейсы — свежестью и чуточку горечью.

— Не надо, милый, я сейчас заплачу…

— Ну что ты! Ты не плакала, когда провожала меня в город Железных Пещер, когда отправляла в третью Лунную, — разве там меньше было неожиданностей и опасностей?

— Мне что-то холодно. Обними меня крепче. Вот так я прожила бы всю жизнь. Все-таки я — только женщина.

— Ты очень красивая, умная и сильная женщина. А я, наверное, самый счастливый человек во всей вселенной! И знаешь, когда я впервые узнал это? На ракетодроме Икстауна. В твоих глазах было столько чувства и столько силы!

— Нет, мой хороший, я слабая и беспомощная… Когда назначен старт?

— В первый день второй декады месяца Равенства. Но я должен буду с завтрашнего дня поселиться в санатории Института Биокосмоса: месячный курс спецподготовки.

— Все равно мы еще успеем слетать на Гаити, повидать нашего маленького. Чудесный у них интернат… Подожди минутку. Я сегодня должна сказать тебе все. До конца. Вот — видишь?

— Девочка! Это неосторожно. Какая-нибудь случайность, нарушится экранировка капсулы — а она у тебя в кармане!

— Я врач, у меня не будет случайностей. Не волнуйся. Я простохотела сказать, что эта ампула была со мной и тогда, на ракетодроме. Мою выдержку хвалили все члены Совета, а я была — сгусток заледеневшего ужаса. И если бы что-то случилось с ракетопланом…

— Но ведь эта тихоходная, стабильная и выверенная система полностью гарантирована от всяких «вдруг».

— А экипаж Саши Караджаева?

— Саша? Сашка… То была подлая диверсия. Укус последнего скорпиона.

— Не последнего, милый. Уже пятьдесят лет на Земле единый социальный строй, но еще не все камни мы перевернули. Могло случиться и с тобой…

— Смешной ты мой сероглазый глупыш! Дай-ка мне свою ампулу. На память. Идет Великое Общественное Устройство, царит электроника, проложены постоянные космические трассы, а послушаешь тебя — словно на два столетия назад заглянешь.

— Твоя трасса новая.

— Любая дорога начинается с первого шага. Так говорит старая пословица. Поэтому я и настаивал на своем участии в экспедиции. У меня солидный опыт работы в пустынях, в условиях высоких температур.

— Но ведь у тебя же…

— Это не мешает мне любить тебя. Не помешает и работать на Станции… Ба! Телефон? У нас что, селекторный телеканал неисправен?.. Алло! Да, я. А-а, здравствуй, Валентин! Какое место? На Гаити?! Ты слышишь, Лю, этот долговязый уже заказал специальный рейс на Гаити. Что? Не ты заказал? Ружена? Привет ей и спасибо. Ну ладно, ладно, у меня тоже силенка есть на случай… Добро, Валя, сейчас будем. Вот черти догадливые, а?

— Просто чуткие люди.

— Они ждут нас у аэровокзала Академии. Вон Руженка тоже любит Валентина, а работает в его отсутствие спокойно. Она верит и в человека и в технику.

— Вероятно, она более современная женщина. Когда ты рядом, я могу делить себя на десятки дел и впечатлений. Но стоит тебе уехать, ты забираешь с собой все. Я пуста, понимаешь: в моей оболочке только ожидание…»

Колебания в звуковом кристалле затухли, голубая чашечка резонатора замолчала. Несколько секунд в ней тихо и суетливо, как мыши, шуршали остаточные токи. Потом певуче щелкнуло реле, и обертонный диктофон автоматически выключился. Так же автоматически он включится через пять минут, и снова в металлической комнате, сплошь заставленной аппаратами и приборами, зазвучат живые голоса: тоскующий, страстный — женщины и энергичный, сдержанный — мужчины. Потом прозвенит реле выключателя, и после пятиминутного перерыва опять колебания кристалла нарушат тишину помещения. Так будет продолжаться очень долго, потому что для работы экономичной схемы диктофона вполне хватает энергии света, проникающего в комнату через силиконовое стекло. И я не знаю, чья рука поднимется выключить диктофон совсем. Одно несомненно: не та, которая включила его и сейчас неподвижно лежит на панели сингулярного регистрира.