Анна Богданец - Клуб любителей фантастики, 2004

• Название: Клуб любителей фантастики, 2004
• Автор: Анна Богданец
• Жанр: Научная Фантастика

В антологии собраны рассказы современных российских писателей, опубликованные в разделе «Клуб любителей фантастики» журнала «Техника — молодежи» за 2004 год.

_{Рубрику ведет писатель Анатолий ВЕРШИНСКИЙ}

---

И желание движения вперед, жажда новых открытий и свершений захватывает все мироощущение Человека, делая его в тысячу раз могущественней, не давая его мыслям и чувствам остановиться на сиюминутном, приземленном «здесь и сейчас».

И тогда кончается предыстория и начинается настоящая История цивилизации, ее Звездный путь, и в переносном, и в самом прямом смысле. Путь Свободы, Мысли, Мечты, Разума, Познания, Гуманизма.

Единственный путь, достойный разумного существа.

Единственный путь, дающий цивилизации возможность выжить и стать еще одним форпостом Разума на просторах Вселенной.

Единственный путь, позволяющий преодолеть пропасть Пространства и Времени, разделяющую обитаемые миры.

Так было, так есть, так будет!

ВЕЗДЕ И ВСЕГДА!

Эльвира Вашкевич БЛОКНОТ

Мне подарили этот блокнот в пятом классе. Или в шестом. К первому сентября, вместе с новой сумкой с летящим нарисованным самолетиком на кармане. О, как я им гордился! В кожаном тисненом переплете, с прикрепленной крохотной золотистой ручкой, он так и предлагал раскрыть белые глянцевые страницы и что-нибудь на них написать. И я написал. На самой первой странице, пыхтя от усердия и удерживая внезапно отяжелевшими пальцами скользящую ручку. «Александр Строгичев», — вот что я вывел в блокноте, обдумав каждую буковку и нарисовав в уголке листа замысловатую завитушку, обозначающую подпись. Я чувствовал, что утвердил права собственности на этот блокнот, и он теперь не может быть ничьим больше, только моим.

Но на этом моя фантазия иссякла. Я не знал, что можно писать в таком блокноте. Рисовать потешные картинки? Каких-нибудь чертиков, плывущие облака, символику хард-рока… Нет, для этого существуют обложки тетрадей, учебников. Но тут… Я должен был написать что-то значительное, важное. Может быть, даже сочинить роман, или поэму, или хоть короткий рассказ. Но вот как раз сочинения мне никогда не давались. Даже элементарная тема «Как я провел лето» вызывала нервную дрожь, мои ладони потели, а из головы пропадали все мысли, только где-то на окраине сознания заливался жаворонок, поющий над деревенским полем, да тихо шелестела сминаемая босыми ногами трава, роняя радужные росные капли.

И я придумал сделать из блокнота дневник. А что, прекрасное применение для такой замечательной вещи. Я решил, что буду записывать в блокнот все дела, которые планирую сделать, а потом отмечать, какие из них выполнены, какие нет. Отец похлопал меня по плечу и сказал, что это может приучить меня к порядку. Что ж… «Написать сочинение», — вывел я на чистой глянцевой странице. Потом подумал и для порядка уточнил: «Тема — «Как я провел лето». После чего уныло достал тетрадь, показавшуюся мне совершенно бледной и неинтересной. «Вот если бы тетрадь была похожа на блокнот, — фантазировал я. — Да, тогда бы я мог писать и писать, и сочинения мои были бы лучшими в классе. Да что в классе, во всей школе! Ведь ни у кого нет такого блокнота». И я опять услышал травяной шелест, а звонкая птичья трель сбила с березы пожухший от плавкой жары листок.

Повздыхав и поерзав, я все же открыл тетрадь, готовясь к неизбежным мукам творчества. Но… только представьте, сочинение уже было написано! Моим, несомненно, моим почерком, разлетевшимся по широким бледно-фиолетовым полоскам тетрадного листа. И даже небрежная клякса на полях была именно такой, какую я бы сделал, если бы торопился записать особенно удачную мысль.

«Остролистый куст, усыпанный алыми ягодами, ярко сверкавшими в лучах солнца, выпрыгнул мне навстречу, будто таился долгие годы за старой елью, дожидаясь, пока я пройду этой тропинкой», — прочел я в конце листа, и в памяти разом всплыла поляна, буроватые листья, похожие на копейные наконечники, соседская девчонка, хохочущая во все горло и брызгающая водой из пластиковой бутылки. Я перевернул лист, чувствуя, как перехватывает дыхание. «Она танцевала, легко подпрыгивая, и тонкие руки ее напоминали крылья чайки. Даже голос, взлетающий куда-то вверх, под самые древесные кроны, царапающие животы облаков, был похож на смех-плач морской птицы, неведомо какой судьбой оказавшейся посреди леса». Перед глазами закачалось бледное лицо той девчонки, и алые пятна бутонами распустились на ее щеках, а расцарапанная нога неуверенно пинала трухлявый пень. И пение, смеющееся и плачущее одновременно, вспомнилось без слов, только мелодией, звучанием ломкого голоса, еще неуверенного в своей силе. Пластиковая бутылка, почти пустая уже, валялась под остролистым кустом, и ягоды алыми брызгами ссыпались с веток, потревоженные взмахами тонких рук.

Я закрыл тетрадь, зажмуриваясь. Этого не могло быть. Ни под каким видом. Я же помнил, что только собирался писать сочинение. И даже не представлял, о чем оно будет. Лишь жаворонок, которого я слушал по утрам в деревне, словно настаивал на том, чтобы стать частью этого текста. Значит, мне все померещилось. Придя к такому утешительному выводу, я открыл тетрадь и опять взглянул на лист. Сочинение никуда не делось! Крохотная завитушка в заголовке, клякса на полях, зачеркнутое слово…

«Я бежал, торопясь на ауканье, уводящее меня куда-то вглубь леса или наоборот — выводящее из него. Я не знал, куда бегу, казалось главным — слушать этот голос, пронзительно-тонкий, тянущий меня в неведомое, будто ошейник, сжимающий горло. Корзина била по колену, тяжело впиваясь ивовыми прутьями в незащищенную кожу, расцарапывая ее. Я старательно удерживал корзину двумя руками, уронить казалось невозможным — столько грибов, я никогда не видел так много. Вот мама удивится.

— А-а-а-у! — опять позвали впереди. — Са-а-н-я-а! Сю-у-да!

Голос заливался, как будто жаворонок пел не над полем, а под темными еловыми лапами, звал, заманивал, обещал что-то. Я побежал быстрее, глядя только вперед, почти не замечая ничего вокруг. В боку противно закололо, воздух свистел при дыхании, пот заливал глаза, а я все чаще вминал кроссовки в остро пахнущую палую хвою. И сам упал, со всего размаху, во весь рост вытянувшись на земле и оцарапав щеку о сухую еловую шишку. Корзина отлетела в сторону, но чудесным образом стала ровно на дно, лишь один гриб выпал — зеленая сыроежка с объеденной улиткой шляпкой. Я поднялся на колени, ошарашено тряся головой. Прозрачные звездочки роились в воздухе; в ушах гудело. Ауканье, непрекращающееся, становящееся жалобным, звучало тихим вздохом. А прямо перед глазами два боровика, растущие из одного корня, гордо возносили вверх свои блестящие коричневые шляпки. И березовый листок, прилипший к одной из шляпок, лихо загибался, будто диковинный беретик с хвостиком…» Да, все именно так и было. Я помнил это. И как мама потом чистила грибы, радуясь, что я стал настоящим добытчиком. И как отец пообещал взять меня на рыбалку на следующий день, но пошел дождь, и мы остались дома. Да-да, и это тоже было на бледно-фиолетовых линейках тетрадного листа, приколотое буквами, как диковинная бабочка с золотыми пятнами на шоколадных крыльях, сохраненное навсегда.

Я вновь открыл первую страницу. Расплывающиеся перед глазами крупные буквы слагались в заглавие: «Как я провел лето». Да, в этом сочинении был жаворонок, и шорох леса, и бабушкина корова, которая так потешно косила темным глазом и нервно дергала хвостом, и раскормленный полосатый кот, лениво греющийся на заборе… На десятке листов школьной тетради поместилось все мое лето, и даже плавящемуся в небесной синеве солнцу там нашлось место. Но я никогда не смог бы написать так!

Что ж, подарки судьбы нужно принимать мужественно. Я осторожно вложил тетрадь в сумку, будто боясь, что сочинение исчезнет столь же неожиданно, как и появилось, и вновь открыл блокнот, собираясь сделать отметку о выполнении первого задания. Белая глянцевая страница подмигнула мне солнечным зайчиком. Она была чиста. Я быстро перелистал блокнот. Пусто! Лишь гордо красовалась на титульном листе единственная надпись — мое имя, и ничего больше.

— Ну, подумай головой, — сказал я себе, пытаясь успокоиться. — Если сочинение уже было написано, то зачем об этом нужно писать в блокнот? Правильно? Правильно! Вот ты ничего и не писал. Эх, голова два уха и четыре хвоста. Склероз. Самый настоящий.

Утешившись таким взрослым диагнозом, я доложил маме о выполненном домашнем задании, получил от нее пирожное и, поедая сладость на ходу, отправился к приятелям. Блокнот остался лежать на столе, поблескивая маленькой золотистой ручкой, как будто, дразнясь, высовывал тонкий змеиный язычок…

На следующий день я записал в блокноте: «Сделать математику, выучить стихотворение, решить задачу по физике». На этот раз я писал под копирку, подсунув под нее обычный лист. Мало ли. На всякий случай. Со склерозом не шутят.

Я даже почти не удивился, когда обнаружил в своих тетрадях решенные задачи, а чеканные строфы поэта-классика зазвенели в ушах. Страница блокнота опять была пуста. Столь же чистым оставался и лист, призванный подтвердить или опровергнуть склеротический диагноз. И на хрустящем черном листе копирки я не смог разглядеть ни буквы, словно писал не на бумаге, а на жести.