Елена Ярошенко - Две жены господина Н.

• Название: Две жены господина Н.
• Автор: Елена Ярошенко
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2002
• ISBN: 5-04-009454-Х

Тихий городок гудел, как растревоженный улей. Ведь совсем недавно в овраге нашли мертвую Авдотью-молочницу, а теперь еще на пустыре обнаружили зарезанную бабу… Судебный следователь Дмитрий Колычев листал пожелтевшие страницы дела по убийству Матильды Новинской, произошедшему десять лет назад. Преступник нанес тогда Новинской три удара колющим орудием, и именно такие раны были и у двух женщин, убитых за последний месяц. Значит, в бессмысленной болтовне слуги Колычева Васьки про мстительную ведьму все же были рациональные зерна, хотя допустить, что восставшая из гроба мадам Новинская бродит по городу и губит женщин, было невозможно. А еще через несколько дней горожане готовы были поверить в существование ведьмы — в овраге нашли еще одну убитую женщину…

---

На четвертый день, проснувшись утром рядом с Долли, Савин спросил:

— Послушай, а может быть, мы могли бы жить вместе?

— В каком смысле? — спросила Долли, пребывавшая в полудреме. Такой вопрос и вправду мог задать только не совсем проснувшийся человек.

— В прямом.

— Ты сам не раз говорил, что революционерам практичнее обходиться без брака. Брак — это кандалы на ногах боевика.

(Борис, собственно, вовсе не имел в виду предлагать ей руку и сердце. Более того, он уже был женат законным браком на дочери одного писателя, популярного в революционных кругах. Но о его жене большинству товарищей ничего не было известно. Главный закон подпольных организаций — каждый подпольщик должен знать как можно меньше о других. Да и жену свою он почти не видел — будучи прогрессивно настроенной женщиной, она понимала, что дело спасения отечества для него гораздо важнее, чем мещанское семейное благополучие. То, что Долли — противница брачного союза, большая удача!).

— Если говорить о допотопных формах так называемого законного брака, сопряженного с церковным венчанием, то, несомненно, да, это кандалы. Но мы с тобой прежде всего товарищи по борьбе, соратники… Нас связывает нечто большее, чем постель.

— Постель нас как раз совершенно не связывает. Это случайный эпизод, и ты сам это понимаешь.

Савин сглотнул обиду — значит, для нее это случайный эпизод. А он привык играть в судьбах женщин иную роль, роковую, демоническую… И, к счастью, он как мужчина кое-что представляет. У него были женщины, даже из идейных боевых товарищей, которые теряли голову от любви к Савину и готовы были валяться у него в ногах, лишь бы не бросал…

Вспомнилась Эрна, ее слезы, мольбы, ее дурацкие бесконечные вопросы: «Милый, ты совсем меня разлюбил? Совсем-совсем?»

А разве он хоть когда-нибудь говорил, что любит ее? Он всего лишь ее хотел и то недолго. И в чем он виноват, что это влечение быстро прошло? А Эрна, дурочка, застрелилась… Вот так — от любви к нему, Борису Савину, взяла револьвер и разнесла себе полчерепа. А ведь это тоже был всего лишь случайный эпизод.

— Я не хочу никакой совместной жизни, Борис, прости, — продолжала Долли. — Сегодня мы вместе, а завтра, может быть, расстанемся навсегда, жизнь разведет — и зачем нам ответственность, обязательства, чувство вины? Зачем сложности, зачем мучить друг друга?

— У тебя тогда в Варшаве было что-нибудь с Опанасом? — спросил вдруг Борис, испытав неизвестно почему укол ревности.

— Что за вопросы? Было — не было, это мое дело! Товарищам и соратникам таких вопросов не задают, если им самим вдруг не придет в голову с тобой поделиться.

Долли подняла руку и поправила упавшую на лицо прядь. Борис невольно залюбовался ее рукой и, взяв кисть ее руки в свои, поцеловал ладонь, а потом поочередно нежные теплые прекрасные пальчики…

— Долли, мы могли бы быть так счастливы вместе, — произнес он, наконец оторвавшись от этого увлекательного занятия.

— Нет. Я могу быть счастлива только тогда, когда я свободна. Не покушайся на мою свободу, Боря. Мы дивно провели эти дни, но из этого не следует, что мы теперь должны долго осложнять друг другу жизнь и работу. Кстати, о работе. Что нового в боевой организации?

— Ну что нового? Сама знаешь — одни сложности и проблемы. Дубасова так и не убили, последнее покушение снова было неудачным, хотя Азес собирался продемонстрировать нам, как нужно работать. Дурново и убрать не успели, как назначили нового министра внутренних дел. Какого-то осла из провинции по фамилии Столыпин. Саратовский губернатор бывший… Велика шишка, тоже мне! Министр из Саратова… Медведь с несколькими боевиками вышел из нашей организации, создал собственную группу и будет на Столыпина охотиться. Посмотрим, улыбнется ли ему удача. Со стороны чужую работу критиковать легко, пусть попробует сам — нахлебается еще.

— А что с Татариновым?

— Тоже уцелел, сволочь. Федор Назарьев сплоховал — мамашу Татаринова на месте двумя случайными выстрелами уложил, а Николая только ранил, и тот удрал из Варшавы… Ищи теперь, свищи! Ему охранка и документы на чужое имя сделает, и следы замести поможет.

— Борис, а можно Татариновым займусь я?

— Ты?!

— А что? Я, слава богу, не так плохо, как Федор, стреляю.

— Но как ты его разыщешь?

— Вернусь в Варшаву и пойду по его следу, методично опрашивая абсолютно всех. Буду всем объяснять, что разыскиваю пропавшего возлюбленного, люди обычно относятся с пониманием к женским мольбам и слезам… Татаринов не иголка, он бесследно не пропадет. Если был ранен — где-то лечился, найду где, узнаю, куда уехал оттуда, даже если в ногах у сиделок валяться придется. И так пойду себе и пойду по его следам…

— А что, можно рискнуть! Даже если полиция узнает, что ты его ищешь, кто сможет доказать, что ты и вправду его не любила? Убедительно!

— Тем более что я его и вправду любила!

Савина вновь кольнула ревность. Вот это был уже укол так укол… Сволочь Татаринов, и здесь раньше других поспел!

— Любила? И хочешь убить?

— Ну, у меня с ним, положим, свои счеты. И вообще, это мое дело, и не вздумай копаться в моих душевных порывах. Ведь в интересах нашей организации казнить Татаринова за его предательство, не так ли?

— Так. Но…

— Никаких «но». Я беру это на себя. И почему, собственно, ты так уж удивляешься? В Варшаве, позволь тебе напомнить, я тоже принимала участие в подготовке покушения на Татаринова.

— Ну, твое участие было незначительным, ты всего лишь подыскала и сняла квартиру на улице Шопена.

— Но я же прекрасно знала, для чего нужна эта квартира — для ликвидации Николая. И раз уж вы его тогда упустили, я теперь займусь этой ликвидацией сама.

— Но, может быть, тебе нужна будет помощь? Хочешь, возьми с собой кого-нибудь из наших. Или вызови к себе в нужный момент.

— Кого-нибудь — это кого? Федьку Назарьева, который способен убить только несчастную старушку? Нет уж, я обойдусь. Надо будет, я найду помощь. Я даже сама пока предположить не могу, кем мне придется воспользоваться. Тут все зависит от стечения обстоятельств, вдохновения минуты и удачи. Не волнуйся, найти человека, который с радостью захочет помочь, — не такая уж большая проблема, во всяком случае для меня.

— А когда ты думаешь ехать?

— Как можно скорее. Тянуть особо незачем.

— Но хотя бы еще пару дней мы сможем побыть вместе?

— Пару дней сможем, ладно уж. Но не больше. Мы с тобой тут наслаждаемся отдыхом, а дело борьбы не движется!

— Замолчи ради бога! Давай-ка без лозунгов. У нас найдутся дела поинтереснее. Закажем еще шампанского в номер?

— Пожалуй. И фруктов. И еще чего-нибудь поесть пусть принесут. Я, оказывается, умираю с голоду. Кажется, мы вчера ничего не ели? Или я забыла?

— Мы были слишком заняты, чтобы тратить время на такую пошлую прозу.

Глава 22

Февраль 1907 г.

По Зачатьевским переулкам мела метель, засыпая колючим снегом одноэтажные домики. Снегу иногда наметало вровень с окном. В прежние времена Митя непременно устроил бы на деревьях в саду кормушки для птиц, чтобы помочь пичугам продержаться до весны, нанизал бы на веточки маленькие кусочки сала для синичек…

Но сейчас ему было не до чего — он целыми днями сидел в своей комнате, смотрел на огонь в печи и думал, думал…

Он и сам не мог определить, какие чувства им владели с тех пор, как он увидел скорчившегося человека, убитого Мурой. Потрясение? Тоска? Отчаяние? Стыд? Унизительное сознание собственной глупости? Обида? Разочарование? Ни одно из этих слов не подходило…

Что-то мрачное, тяжелое, давящее на сердце, на рассудок, мешающее дышать, навалилось на него, и жить с этой тяжестью не хотелось. Больно было жить…

Дверь тихонько скрипнула. На пороге появился Василий. На его курносом лице застыло такое выражение, словно он вошел в комнату безнадежно больного человека, находящегося при смерти.

— Дмитрий Степанович, я самоварчик поставил. Может, хоть чайку откушаете? Нельзя же человеку совсем без питания… А Дуся плюшек напекла. С корицей… Вкусные, страсть! А, Дмитрий Степанович? Чайку горяченького с плюшечкой? А?

Колычев молчал и вроде бы даже и не слышал… Василий потоптался и повернулся к двери.

— Совсем вы себя заморите, — сказал он, выходя. — А было бы хоть из-за кого, право слово! Вот же лахудра рыжая, набрела на вашу жизнь да и нагадила…

Колычев в тысячный раз проигрывал в уме свое глупое, позорное поведение в номерах «Феодосия».

Надо же было так ошалеть и позволить убить человека! Сначала до того потерял голову, что сам привел убийцу к жертве, а потом даже не принял никаких мер для спасения несчастного, когда дело на глазах приняло плохой оборот, а потом еще и позволил преступнице сбежать. Наверное, все теперь думают, что он от страха, увидев дуло револьвера, не смог пошевелить и пальцем. А он всего лишь растерялся! А разве у нормального мужчины могут быть приступы такой парализующей растерянности? Это все необъяснимо и никому не понятно…