Андрей Кобяков - Русская Доктрина

• Название: Русская Доктрина
• Автор: Андрей Кобяков
• Издательство: Москва, Яуза-пресс
• Жанр: Прочая справочная литература
• Год: 2007

"Русская доктрина - это целостная мировоззренческая система, дающая для современной России программу общественно-политических преобразований с достаточно глубокой степенью конкретизации. Идеология Русской доктрины представляет собой новое слово на фоне доминирующих ныне в России идеологий. В предельно сжатом виде такая идеология может быть определена как "динамический консерватизм". Ее суть - использование традиционных принципов и ценностей русской цивилизации для целей развития нашей страны".

"Русская Доктрина" (Сергиевский проект) положена в основу идеологической направленности Партии "Великая Россия", ее сокращенный вариант предлагался гостям и делегатам Учредительного съезда Партии 5 мая 2007 года. В своем выступлении на Съезде редактор "РД" Виталий Аверьянов подчеркнул, что Доктрина писалась для России и является внепартийным документом. "Тем не менее, - отметил Аверьянов, - мы приветствуем возникновение новой национально ориентированной силы. Тем более что в руководстве партии наши соавторы и единомышленники".

Помимо "Русской доктрины" ключевым идеологическим документом партии является "Национальный манифест".

---

Культура – это не просто музеи, клубы, библиотеки, театры, литературные журналы и т.д. На самом деле культура — это все, что не природа. Она — среда обитания, которую создает вокруг себя человек на протяжении всей своей истории. Поэтому, когда политик или чиновник думает о культуре, он должен, прежде чем перейти к “бюджету” на культурные программы и учреждения, прежде чем начать “осваивать” этот бюджет и распределять блага, сначала увидеть, где в самой культуре располагается центр, где ее средоточие, где тот источник, из которого в конечном счете происходят сами экономическая и политическая системы данного общества. То, что попадает в бюджетную строку “культура”, – это действительно, как правило, некий остаток, перечисление больше никуда не “вместившегося” (что не “влезает” в статьи: наука, технология, образование, производство, спорт и т.д.).

Можно дать упрощенное, но, в сущности, верное определение: культура – это духовная жизнь нации, проявляющая себя в самых разнообразных формах воплощения этой жизни. И целостная мудрая политика должна базироваться на понимании единства культуры, а не исходить из ее “остаточности”. Настоящая культурная политика, таким образом, должна быть несравненно шире, чем нынешняя, – она программирует всю национальную жизнь.

Итак, мы выходим на необходимость мыслить две противоположные модели культуры, одну из которых лучше писать со строчной буквы, другую – с прописной. Так, “культура” со строчной буквы – это “остаток надстройки”, некий придаток к хозяйству, нечто вроде декоративной лепнины, служащей украшению и развлечению, не несущей сколько-нибудь существенной нагрузки в конструкции общественного здания. Такая культура может быть уподоблена “урчанию желудка”: когда все уже налажено (и коровник построили, и элеватор, и школу, ну, теперь можем и на “культуру” что-то выделить), когда все уже устроено (и конкурента устранили, и с “крышей” договорились, и подставную фирму ликвидировали, ну, теперь можем и о “прекрасном” подумать).

Культура с заглавной буквы – модель, в которой материальное обустройство оказывается лишь средством решения культурных задач. Ибо все задачи, которые решает государство и общество, даже чисто экономические задачи, не говоря уже о политических, – это именно задачи Культуры. Культура имеет дело не только с “прекрасным”, но и с самым “грязным”, она выполняет и “санитарные” функции. Даже самому закоренелому цинику придется пересмотреть свое отношение к зависимости культуры от “базисных” сфер, если указать на такую бросающуюся в глаза обратную зависимость: Культура является сердцевиной и источником идейных моделей и решений, на основе которых строится работа СМИ, массовых коммуникаций, развлечений, искусства – ведь вся эта деятельность задается через культурную идеологию. Менее заметно, но не менее значимо воздействие Культуры на выбор многих параметров экономики и политики.

Неспособность нашего общества найти свое решение, свой ключ к созиданию Большой Культуры – это наша главная беда, вернее, одна из форм ее (потому что на главную беду каждый выходит со своей стороны и видеться она может в разных ракурсах: для кого-то через кризис права, для кого-то через демографический коллапс, для кого-то через упадок исторического самосознания). Однако как раз Культура фокусирует в себе идеологию нации – прокладывает путь к соединению разрозненных ракурсов в одно объемное видение ситуации. Мы лишены сегодня инструмента, который вновь связал бы рассыпавшееся общество после пронесшегося ураганом Смутного времени в единый организм, в сверхнациональную нацию.

По мысли И.А. Гундарова, наши исторические катастрофы не являются нашим поражением, скорее это “трудности первооткрывателей”: “В стратегическом плане мы не проигравшие, а ищущие путь к более совершенному мироустройству. Вызывает восхищение историческая пассионарность российского народа, сумевшего всего за 150 лет пройти через семь общественно-экономических формаций (рабство, феодализм, капитализм, военный коммунизм, нэп, бюрократический социализм и снова капитализм), шесть форм государственного устройства (абсолютная монархия, конституционная монархия, парламентская республика, советская власть, власть КПСС, президентская республика) и три типа политических режимов (диктатура, демократия, анархия). Исторический смысл этих колебаний в том, что они дают уникальную возможность сравнить разные варианты развития и выбрать из них оптимальное сочетание”.

В этой мысли не все точно и корректно в деталях, но она верна в целом, и ее оптимизм – блистателен. Мы могли бы добавить к ней, что в еще большем историческом масштабе русская нация всегда “прислонялась” к соседним цивилизациям и через этот контакт с более мощными, чем наша собственная, еще не вполне зрелая Культура, черпала новые способы саморазвития и самозащиты. В совсем еще детском возрасте русская нация приняла опекающее влияние византийской Культуры, “византизм” стал нашим культурным прародителем. Однако уже очень рано русская нация была вынуждена “прислониться” и к монгольской политической практике, которая привила русским свойство лавинообразного континентального сознания (“евразийство”). В схватке с мощной цивилизацией Западной Европы русская нация была вынуждена прибегнуть к выравниванию своей инфраструктуры по западным образцам и пошла на значительные заимствования генерального технологического кода протестантского севера Европы (“европеизация”). Наконец, в результате связанного с предыдущим процессом все большего и большего втягивания России в мировую систему, в неравную игру, затеянную постпротестантской Европой, русская нация дала свой очередной асимметричный ответ – аккумулировав не навязываемую схему “углубленной модернизации по-европейски”, а схему европейской же революционной альтернативы (“индустриальный социализм”). Во всех этих случаях можно говорить о своеобразных смешанных типах Большой Культуры, о соединении весьма противоречивых способов культурной реализации.

Сегодня, в эпоху безвременья, отсутствия большого проекта и, следовательно, большого стиля Культуры, Россия находится на пороге нового решения. Есть ли у нее выбор? Мы приходим к выводу, что принципиального выбора у России нет, она обречена на “единственно верное” решение, поскольку неверное решение означает историческую гибель. Сегодня наша культурная традиция уже гораздо богаче, чем в эпоху “византизма” и “монгольского ига”, она значительно более зрелая, чем в эпохи “петровской европеизации” и “революционной индустриализации”. Однако это не означает, что мы можем двигаться в будущее как абсолютно автономный мир. Исторические тяготения России в XXI веке будут, вероятно, уже не культурным влиянием (как в случае с Византией или протестантским миром), не прививкой (как в случае с социалистической идеологией), но культурным симбиозом равноценных традиций.

Русские евразийцы предугадали эту тенденцию, указав на предстоящую переориентацию России с Запада на Восток. С “перевариванием” марксизма Россия уже исчерпала потенциал культурной подпитки с Запада. Постиндустриализм для нас означает не отождествление русской Культуры с постмодерным “информационным обществом”, а выход на новый большой стиль, который будет чем-то напоминать сталинский большой стиль – будет его усиленным фазовым повтором, хотя и с другим качественным содержанием.

В плане культурных взаимопроникновений формирующегося нового стиля видится более слабое, чем ранее по отношению к Византии или Западу, тяготение к восточному культурному миру. Перед русской Культурой будущего стоит задача выстроить максимально ровный полумесяц взаимодействия, в который вписались бы исламский мир, Индия, Китай и Япония. Нельзя допустить ни односторонней “китаизации” русского сверхмодерна, ни его чрезмерной “исламизации”. Большой стиль России должен соединить в себе малые культурные стили: православно-конфуцианского хозяйствования, офицерско-самурайской чести и доблести, христианско-исламского эсхатологизма, русско-индийского гуманитарного самосознания.

Постиндустриализм для нас означает не отождествление русской Культуры с постмодерным “информационным обществом”, а выход на новый большой стиль, который будет чем-то напоминать сталинский большой стиль – будет его усиленным фазовым повтором, хотя и с другим качественным содержанием.

Это движение к конвергенции с великими традициями наших континентальных соседей даст новое прочтение нашей Культуре с заглавной буквы – то есть нашей сверхнациональной миссии, даст и новое дыхание нашей культуре со строчной буквы – театрам, музеям, филармониям, литературным журналам, которым станет понятно, зачем они “едят свой хлеб”, в каком пространстве и какой сюжет они осуществляют.