www.litres.ru)
Сначала я почувствовал, что существую – не живу, нет, я просто есть и пока непонятно, в какой форме. Ни боли, ни ощущения тела – ничего. Наверное, я умер, и завис посреди звенящей темноты.
Постепенно стали приходить ощущения: болит голова после контузии, ломит поясницу, саднит ключица, растертая лямкой рюкзака. Вроде дует ветер, а под щекой – что-то твердое. Камень? Открыть глаза пока не получается. Рядом кряхтит Пригоршня. Это что, мы вместе попали на тот свет?
Выстрелов не слышно, голосов тоже. Пытаюсь пошевелиться и начинаю чувствовать свое тело, меня будто через мясорубку пропустили. Хочу позвать Пригоршню, но не могу открыть рта. Да что ж за наказание такое?!
С трудом удается разлепить веки. Я щурюсь и вижу серую, будто свинцовую траву. Пригоршня ругается, желает смерти натовцам и клянется им отомстить. На душе пусто и грязно, как в комнате после вечеринки – валяются обрывки эмоций, чаяний, стремлений.
Давай, Химик, бери себя за задницу и поднимайся! Напряг мускулы, но лишь перевернулся на спину и уставился в сизое небо. Мир черно-белый – наверное, у меня что-то с глазами: какое-то асфальтовое небо без проблеска солнца, однотонное и мрачное. Сопки, покрытые тускло-серой короткой травой. Прохладный ветер, трава бумажно шелестит.
– Засоси меня в «центрифугу»! – прохрипел я. – Пригоршня, ты видишь то же, что и я?
– Офигеееть! – протянул Пригоршня, стаскивая шляпу.
Я проморгался, но цвета не вернулись в мир. Высоко над нами кружили птицы, с такого расстояния даже не понятно, большие или нет.
– Куда это мы попали? Или нас глючит?
– Вот не знаю, – я осмотрелся и обнаружил свой рюкзак, раскрытые контейнеры с артефактами и винтовку.
– Андрюха! – Никита сел на траву. – Мать моя Зона, мы чего, умерли?
Я провел рукой по траве – она была сухой и колючей, как в Крыму в августе. Только по-прежнему серой. Ну, почти серой.
– Никита, ты цвета видишь?
– Чего?
– Трава, небо… Какого цвета?
– Серого.
Ага, значит, это не глюки, значит, так на самом деле.
– Я не верю в загробный мир, – произнес я. – Я, вашу мать, материалист! Но такого в Зоне быть не может. И американцев, заметь, нет.
– Мы что, сюда… переместились?
Придерживая шляпу, Никита осмотрелся. Я встал рядом. Ни черта не увидишь – сопки, да и все тут. Надо карабкаться на ближайшую вершину.
– А если мы переместились… Может, и Энджи переместилась? Она же была рядом?
– Не знаю. Вряд ли, – вздохнул я. – Кажется, до меня дошло, что это было за Зерно. То сооружение под землей – телепорт, а двери с табличками – проходы в другие реальности. Вот нас и занесло в одну из этих… в один из этих миров.
– И что теперь делать? – спросил Пригоршня. – Тут хоть люди есть?
– Ничего не знаю, – я собрал контейнеры, запихнул в рюкзак и нацепил его. – Идем, разведаем, обитаем ли этот мир.
Мы начали карабкаться на ближайшую серую сопку. Что нас ждало впереди – трудно было даже представить.
Если поначалу мне, оглушенному произошедшим, казалось, что здесь довольно тепло, то вскоре я понял, что ошибся. Низкое серое небо выглядело однородным: ни завихрений туч, ни солнечного пятна, ни просветов.
Периодически налетали порывы ледяного ветра, до того сильного, что Пригоршня обеими руками вцеплялся в полы шляпы. Ветер задувал под одежду, хватал за нос, а затем стихал, будто кто-то огромный и невидимый выключал вентилятор.
Пейзаж не отличался разнообразием – почувствуй себя героем черно-белого фильма, называется. Невысокие холмы изгибались плавно, как прилизанные, и топорщились иголками сизой травы, едва похрустывающей под ногами. Уже метрах в двухстах все тонуло в тумане. С одной стороны холмы были чуть крупнее.
И ни единого признака цивилизации. Хотелось надеяться, что хоть сопки скрывали от нас что-то полезное.
– Потопали туда, – сориентировал я друга, – видишь, где сопки повыше? Вдруг за ними какое-нибудь поселение?
– Вроде да. Блин, холодно-то как!
Очередной порыв ветра ударил сбоку, лицо и руки тут же заледенели.
– Вообще не холодно, – поправил я, – ветер просто…
– Ага, родная Зона райским местечком кажется. Как думаешь, Химик, есть здесь кто?
Мы, выбрав направление, спустились в ложбину между сопками. Здесь не доставал ветер и было теплее, но и более влажно – на дне выемки колыхался туман. Пригоршня вдруг споткнулся и упал, выставив руки.
– Твою ж в душу Зону мать! – выругался он.
В тумане ничего не было видно, и я решил, что друг зацепился за корень или камень, но до боли знакомый хрип заставил насторожиться. Пригоршня медленно встал и обернулся. Лицо его побелело, рот приоткрылся, шляпа съехала на одно ухо.
– Слышишь? – одними губами прошептал напарник.
Между нами, на земле, что-то невидимое ворочалось и кряхтело.
Прошло несколько секунд, прежде чем я вспомнил, где слышал эти звуки раньше: упырь. Никита умудрился наступить на спящего упыря!
Мы замерли, боясь пошевелиться. Оставался мизерный шанс, что мутант, не любящий дневного света, снова заснет. Пока он не атаковал, по крайней мере. Наверное, отдыхал в низине, переваривал пищу, а тут бесцеремонный сталкер ему на конечность наступил…
Вообще упырь – тварь быстрая и опасная. А главное, невидимая: эти мутанты – непревзойденные мастера маскировки, сливаются с окружающей средой так хорошо, что только в движении и заметны. К счастью, упыри не любят открытых пространств и солнца. Этот, наверное, охотился ночью (если здесь бывает ночь) и кого-то сожрал, после чего отяжелел и решил заночевать на месте.
Никита пришел к тем же выводам. А еще он решил действовать на опережение: быстрым движением перекинул дробовик в руку и пальнул от бедра по предполагаемому упырю.
Грохнуло, звук отразился от склонов холмов. Упырь взвился вверх, стремительный, как распрямившаяся пружина.
В момент атаки его стало видно: крупный, человекообразный, со слишком длинными руками, чересчур гибкими, и со щупальцами у рта. Щупальца шевелились, мутант загребал руками и вертел башкой из стороны в сторону. Никита не попал по нему. Красноватые глаза под тяжелыми надбровными дугами подслеповато щурились.
Пригоршня отшатнулся, снова прицелился в него от бедра, но мутант отпрыгнул в сторону, огибая нас по широкой дуге. Мы едва успевали следить за ним.
– Патроны береги! – крикнул я Пригоршне и выхватил нож.
Вот и пригодился «Пентагон».
Ходили слухи, что упыря можно убить с одного удара ножом, правда, для этого нужно было подобраться к твари почти вплотную и не попасть в лапы: пальцы мутанта заканчивались присосками не менее опасными, чем ротовые щупальца. Стоило упырю присосаться – и все, хана, останется от тебя через несколько минут пустая, высушенная оболочка.
– Дохлому патроны ни к чему! – возразил Никита.
Мутант, видимо, очумел от неожиданного пробуждения и растерялся, и только поэтому мы были еще живы. В словах Пригоршни был свой резон, мертвецу припасы не пригодятся, но тратить драгоценные патроны в первой же схватке – безумие. Неизвестно, что ждет нас здесь, уж точно не военные склады, и вряд ли мы сможем пополнить боезапас.
Упырь начал сливаться с серой травой – адаптируется, гад, мимикрирует.
Я перехватил нож поудобнее, чувствуя, как вспотела ладонь.
После схватки с натовцами прошло совсем немного времени, организм не успел восстановиться, отдохнуть, и стресс от встречи с мутантом оказался сильнее, чем обычно. Тем более что встретить здесь подобную пакость я не ожидал.
– Ну, я тебе, поганец! – выдохнул Пригоршня и снова жахнул из дробовика.
На этот раз он, кажется, попал – нечеткий силуэт отскочил в сторону, пропал из поля зрения – видимо, упал – и по ушам резанул вопль раненного упыря.
Вообще они редко кричат, в основном хрипят, как английские бульдоги.
Ставший частично видимым (серая маскировочная окраска пошла природными ржавыми пятнами), упырь поднялся и кинулся на Никиту.
