Леонид Панасенко - …Я был уже порочным

• Название: …Я был уже порочным
• Автор: Леонид Панасенко
• Издательство: Промiнь
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1983

И вдруг он узнал медовый запах-намёк, витавший над дорогой. Вербейник!.. Так пахла Вера. Девушка, чьё присутствие в его жизни казалось ему нынешнему — искушённому и всё пережившему — какой-то игрой воображения, наваждением юности — загадочным и властным.

---

Леонид Панасенко …Я был уже порочным

В двигателе что-то бабахнуло — раз, другой, машина резко сбавила ход, и Николай, проникновенно выругавшись, свернул на обочину.

— Что-нибудь серьёзное? — спросил Виктор.

— Сейчас посмотрим.

Они вышли из машины. Николай поднял капот, постоял над мотором в раздумье, затем открыл багажник и стал доставать инструменты.

— Тебе помощь нужна? — Виктор потянулся, разминая затёкшую спину. — Может, что держать или подавать?

— Нет, старина. По-моему, зажигание барахлит. А это тонкая работа… Погуляй пока. Если понадобишься, я посигналю.

Виктор кивнул, потому что не любил и не понимал железо — крутящееся, ездящее, летающее, наконец, печатающее его книги.

Море от дороги, по которой они выбирались к Севастопольскому шоссе, было далеко. Но стоило Виктору отойти от машины на несколько шагов, как он услышал погромыхивание гальки. Серебристое и издали спокойное, море перекатывало её — безустанно, с тупой и мерной силой. Около дороги пахло камнем и пылью, но больше всего асфальтом и опять-таки железом, для которого и созданы все дороги. Пахло также ещё чем-то: очень знакомым, но пока не узнанным. От этого запаха-намёка на душе стало тревожно и сладко.

«К чему бы это?» — подумал Виктор.

Взгляд его ушёл дальше вдоль берега и наткнулся на знакомые башни санатория «Мелас». Когда-то он был здесь, — в незапамятные времена, ещё студентом…

«Сколько же лет прошло? — прикинул Виктор. — Двадцать? Нет. Двадцать два. Даже двадцать три…»

И вдруг он узнал медовый запах-намёк, витавший над дорогой. Вербейник!.. Так пахла Вера. Девушка, чьё присутствие в его жизни казалось ему нынешнему — искушённому и всё пережившему — какой-то игрой воображения, наваждением юности — загадочным и властным.

Вербейник… Он где-то здесь, рядом, растёт на обочине. Или, может, всё ещё более фантастично? Может, ещё с тех времён блуждает здесь, будто болид в космосе, атом запаха? Случайный, вечный, бессмертный атом… Остался и блуждает?

Виктор присел на придорожный столбик и будто провалился в прошлое.

В дом отдыха «Нижний Кастрополь» он приехал в конце ноября.

В сентябре его нежданно-негаданно буквально раздавило горе. Одно из неизбежных, но от этого не менее страшное. Он по инерции ходил на лекции, ел, спал, однако делал всё это почти бессознательно, потому что ни умом, ни сердцем не мог понять: как в один миг может разрушиться целый мир? Депрессия углублялась — Виктор завалил несколько зачётов. И вот тогда декан Макарова, женщина умная и властная, выхлопотала в профкоме путёвку и в разгар учебного года отправила его в Крым.

Так в один день Виктор перенёсся от слякоти Днепропетровска, от скоротечных снегов и нелепых дождей к никогда раньше не виданным обрывам и утёсам, рядом с которыми дремало аквамариновое море, зеленели кипарисы и какие-то незнакомые деревья. Бездумные загорелые лица отдыхающих обещали самое настоящее забвение.

Сестра-хозяйка — величественная и полусонная — открыла ему маленькую комнату, в которой стояли две кровати, отдала ключ.

— Напарник завтра приедет, — сказала она. — Занимайте, где вам понравится.

Сестра-хозяйка ушла, а он сначала вышел на длинную дощатую веранду, а затем, повинуясь какому-то подсознательному зову, направился к морю.

Спуск к берегу оказался неожиданно крутым. Опираясь на каблуки, Виктор сбежал по узкой тропе, спрыгнул на гальку. Море было равнодушное и угрюмое, словно его тоска. Странное дело! Эта похожесть как-то облегчила душу. Будто нашёлся, наконец, человек, которому так же неприютно и одиноко, как и ему.

Он внимательно всё рассмотрел. Валуны на берегу и камни в воде. Скалы, то подступающие к самой воде, то исчезающие в замысловатых складках берега. Жухлую траву и кустарники, так и не определившиеся к ноябрю — погибать им или зеленеть вечно.

— Э-эй-эй… — услышал Виктор зов.

На краю обрыва стояла девушка — белокурая, в коротком бежевом плаще и звала… его. Виктор в первый миг не поверил себе. Зовут кого-то другого, не его. Он оглянулся. На узкой кромке пляжа никого больше не было.

— Ловите!.. — услышал он весёлый возглас.

Девушка заскользила-побежала по тропке, стараясь не разгоняться, но всё равно убыстряя и убыстряя свой бег из-за крутизны спуска.

«Ловите…» — повторил про себя Виктор и шагнул навстречу незнакомке.

Она упала ему в руки — неожиданно тяжёлая, упругая, будто рыба, прикоснувшись к нему всем телом. В голове Виктора всё смешалось: белые колени, мелькнувшие перед глазами, толчок груди, от которого на миг, будто от удара электрического тока, помутилось сознание, наконец очень знакомый тонкий аромат, исходивший от девушки: то ли цветущей акации, то ли мёда.

Девушка засмеялась и освободилась из его объятий.

— Здравствуйте, — сказала она. — Вы, наверно, сегодня приехали? Я не видела вас на обеде.

— Только что.

Виктора от смущения бросило в жар. Тёмно-зелёные глаза девушки смотрели лукаво и выжидательно.

Он подал ей руку, чтобы спуститься ещё ниже — к холодной беспокойной воде.

— Жаль… А я завтра уезжаю.

Она сказала своё «жаль» так, что его можно было отнести и к их встрече. Жаль, мол, только встретились, а тут надо уезжать. По крайней мере, Виктор понял её именно так.

— Вы откуда приехали? — спросил он, смелея. Ему вдруг стало понятно: случилось нечто очень хорошее. Случилось или ещё случится. А может, происходящее — их болтовня, прикосновения рук, парение души — и есть то большое и радостное, в предчувствии чего не раз сжималось сердце?

— Из-под Москвы… Гусь-Хрустальный — слышали?

«Хрустальный, хрустальный…» — мелодичным перезвоном отозвался в нём голос девушки. Он вдруг узнал тонкий запах, который исходил от неё. Вербейник… Высокая трава с метёлками жёлтых цветов. В детстве, после войны, он ещё собирал её, а мама заваривала чай — душистый, медовый.

— Работаю ткачихой, живу в общежитии…

— Я тоже в общежитии, — обрадовался неизвестно чему Виктор.

— У нас там девчонок — миллион, — лукаво взглянула на него новая знакомая. — Приезжайте — выберете невесту.

— Я ещё учусь, — Виктор почему-то покраснел от своего признания. — На втором курсе филфака.

— Всё равно приезжайте, — засмеялась девушка.

За разговором они незаметно подошли к маленькой рощице деревьев с тёмно-зелёными, плотными на вид листьями. Девушка достала из кармана полиэтиленовый пакет.

— Поможете?

Она срывала эти откуда-то знакомые листья и рассказывала о себе. Виктор помогал, но лишь для вида. Во-первых, непонятно, зачем ей эти листья. Во-вторых, и это главное — для чего ускорять это странное занятие, которое позволяет быть вдвоём и во время которого иногда встречаются их руки.

Виктор прочёл — негромко, со значением:

Мы потеряли целый закат, — никому
не увидеть дружбу наших ладоней
в час, когда мир погружается в синюю тьму

— Чьи это стихи? Неужели ваши? — удивилась она.

— Пабло Неруды. Я очень люблю его. Знаю много наизусть.

— Почитайте ещё, — попросила девушка.

Он начал другой стих, пьянея от колдовского завораживающего ритма, от собственной смелости:

В тебе все реки поют, и душа моя с ними
течёт, как ты повелела, в тобой открытый предел.
Укажи мне, где цель, стань тетивой надежды,
и я в опьяненье на волю выпущу стаи стрел.

Всюду вокруг я вижу, как зыблется твоё тело.
Твоё молчание — облава моих пугливых минут,
твои хрустальные руки — долгожданная гавань
моим поцелуям и влажным моим желаньям приют.

На устах у любви твой голос влажнеет, крошится
в час, когда вечер гулкий катится в пустоту!
Так на донышке дня я слышу, как в чистом поле
молодые колосья шуршат у ветра во рту.

Виктор передохнул, облизал пересохшие губы.

Ещё никогда стихи не были так созвучны его душе, смутным страстям и желаниям, бродившим в нём. А как слушала его девушка! Каким мягким сиянием полнились зелёные глубины её глаз, как странно играла на её лице улыбка! Точь-в-точь зарница: грозы ещё нет, но сполохи неземного огня то вспыхивают на небосклоне, то угасают и от этого становится весело и чуть жутковато.

Девушка просяще взглянула: что же ты, мол, замолчал? Виктор начал нараспев:

Я двигался, помечая огненными крестами
белую карту твоей кожи. Тайной тропой
крался мой рот тайком, на паука похожий,
по тревоге твоей, за ненасытной тобой.

Грустное милое чудо, чтобы ты не грустила, —
что тебе рассказать у кромки закатных вод?

Он оборвал стихотворение, красиво и небрежно, как ему казалось, повёл рукой в сторону моря. Красное солнце уже готовилось нырнуть в студёную воду.