Вячеслав Шишков - Журавли

• Название: Журавли
• Автор: Вячеслав Шишков
• Жанр: Русская классическая проза

---

Шишков Вячеслав Журавли

Вячеслав Шишков

ЖУРАВЛИ

Посвящается

Капитолине Васильевне

Вяткиной

I

Ах и ночи бывают ранней осенью - задумчивые, мудро-грустные.

Крепко спят живыми снами осиротевшие леса, нивы, луга, воздух. Но земля еще не остыла, в небе стоят звезды, и через широкую реку протянулся зыбкий лунный мост. На средине реки большая отмель, и через голубоватый полумрак слышны долетающие оттуда странные крики журавлей. Осенние птицы крепки, сыты, веселы и перед отлетом в теплый край затеяли игру.

- Танюха, чу!.. Пляшут... - сказал Андрей.

- И то пляшут, - ответила девушка. - Давай в лодку, поплывем.

- Не подпустят. Сторожкие они. Вот е ружья бы.

Горит костер. Татьяна в горячую золу сует картошку.

Черная шаль накинута на ее льняные волосы, густая прядь их свисла через загорелый лоснящийся лоб к голубым глазам.

- Я видал, как они пляшут, - говорит Андрей, вырезывая на ольховой палке завитушку. - В прошлом годе с дедом лучили рыбу. Ну и тово...

Еще русалку видели. На камне косы плела... Голенькая... А красивая, вроде тебя. Я тебя, Танюха, разок видал, как ты купалася.

- Ври, - полные губы девушки раздвинулись в улыбку.

- Видал, видал... Все на свете высмотрел. Рубашонку хотел украсть.

- Бесстыжий.

Андрюха потянулся за угольком, трубку прикурить, но вдруг опрокинул девушку и с жаром стал целовать ее.

Девушка вырывалась, вертела головой, не давала губы и, придушенно хихикая, шептала:

- Услышит... Брось... Не балуйся...

По ту сторону костра зашевелилась нагольная шуба, и вырвался тяжкий вздох. Андрей отскочил прочь, Татьяна тоже поднялась. В ее глазах горела страсть, руки дрожали. Андрей, пошатываясь, громко сопел.

- Чу, пляшут... - сказал он. Черные цыганские глаза его не отрывались от алых раскрытых губ девушки.

Ночь, костер, луна и журавлиные крики за рекой опутали девушку и парня пьяным хмелем. Земля качалась под их ногами, как на реке ладья, и быстро побежавшая в жилах кровь неотразимо толкала их друг к другу.

- Пойдем к воде... под обрыв... Журавлей смотреть, - жег ее сердце Андрей.

- Не пойду. Ты целоваться полезешь, - улыбчиво шептала девушка, придвигаясь к парню.

- Истинный бог - нет. Пойдем.

- Врешь. Станешь.

Андрей, подмурлыкивая песню, зашагал к реке. Татьяна проводила его долгим цепким взглядом, постояла, окликнула:

- Настасья... спишь?

Нагольная шуба не шевелилась. Девушка тоже замурлыкала песню, щеки ее то вспыхивали зноем, то бледнели. Она вытащила из золы картошку, забрала ее в подол и, не оглядываясь, побежала свежей росистой тропкой.

Стало безголосо, тихо у костра. Беспризорный, брошенный огонь вдруг заленился, ослаб и задремал. То здесь, то там позвякивали боталами стреноженные лошади. Сорвалась звезда, осияв на миг голубую ночь.

И сильной мускулистой рукой рванула с себя шубу вскочившая Настасья.

- Дьяволы!.. Карауль их... - бросила она гневным голосом, огляделась и, как молодая кобылица, крутобедро помчалась к обрыву, крича:

- Танюха!.. Танька!.. Бабушке скажу!..

II

Риги осенью топятся жарко: надо успеть к утру просушить снопы. А кто ей будет помогать? Кто привезет из лесу смолья, кто завтра подсобит молотить? Она одна. Второй год идет, как ее мужа убил под Ямбургом злодей Юденич-генерал. Кто поможет молодой Настасье жить?

Поздняя, после третьих петухов, седая ночь. В риге жарко.

Андрюха-парень, ее сосед, снял меховую безрукавку и ворошит в печи дрова. Пахнет дымком и дурманным потом ядреных ржаных снопов.

- Спасибо тебе, Андреюшка. Нет-нет да и подсобишь мне, сироте.

- Вот еще подброшу истоплево, да и будет... Спать пойду.

Эти снопы снимешь, другие посади.

Настасья сидела возле печки на снопах грустно и не отвечала. Короткая ситцевая кофта колышется на ее высокой груди как живая, и крепкие щеки цветут.

- Только чур, уговор: Танюхе молчок, - говорит дрожащим голосом Андрей и щурит глаза на грудь Настасьи.

Настасья задышала пуще.

- Боишься? - насмешливо протянула она.

- Боюсь, - сказал Андрей и привычной рукой опрокинул Настасью на снопы.

...Было в риге очень жарко, душно. А на просторе стоял туман, и сквозь туман бельмасто намечался месяц в широком круге.

Когда Андрюха шел домой, покрытая инеем трава шуршала.

Чрез гряды, от сладких кочерыжек, из тумана в туман стрельнул длинноухий заяц.

- Улю-лю, косой! - заорал Андрей.

Близился рассвет. Творя молитву и сугорбившись, шла за водой к колодцу Татьянина бабка. Кое-где желтели в избах утренние огоньки.

III

Михайлов день пришел с большим снегом. Село справляло съезжий престольный праздник восьмого ноября по старому календарю. Много пива, самогонки, всякой снеди, - песни, плясы, ругань, кулаки, и колья.

Гуляла вся сельская знать, даже сам председатель исполкома прикатил из соседнего села. Священник отец Семен после обедни обходил с крестом все по порядку избы, к вечеру его водили под руки, самосильно уже стоять не мог, служил молебны на коленях, сидя и кой-как. К ночи водили под руки по почетным хозяевам и захмелевшего председателя исполкома.

К утру и председателя и попа укладывали в крайнем, под железной крышей, доме на одну кровать.

- Как бы греха не вышло, - тыкаясь носом, бубнил хозяин. - С попом вместе вроде зазорно, до кого хошь доведись...

- Ни хрена, сойдет... - мямлили гости. - Он, кутья, советскую власть-эвон как на словах-то превозносит.

Веселей всех у молодой вдовы Настасьи. Ей надо веселиться, надо парней да неженатиков прельщать: время уходит, бабье хозяйство - не хозяйство, и сердце бьется под холстом, как птица.

Встань, молодчик, прибодрись,

Ай-люли, прибодрись!

гремели крепкие молодые груди. У кривого кота звенит в ушах.

Вздрагивают золотые хвостики самодельных свечей.

Андрюха изогнулся, сложил калачом руки и красуется средь хоровода.

Кого любишь, выбирай,

Кого любишь, выбирай!

Низкий поклон, суконная железная рука вцепилась в мягкую, шелковую руку:

Да покрепче поцелуй,

Да покрепче поцелуй!

и выхваченная из голосистого круга Татьяна жеманно подставляет Андрею сомкнутые губы.

- Довольно играть! - звонко, надрывно кричит вдова. - Э-эх! - Щеки ее вспыхивают, она хватается за черноволосую свою голову. - Э-эх!.. Девоньки, выпьем по стакашку... Молодчики!.. - Глаза ее ревниво взглянули на Андрея, и с злобным хохотом она ударила его по спине рукой. - Андрюша... Э-эх!..

А помнишь?

И заходил хмельной стакашек. Бледная, опечаленная, Таня подошла к окну. За окном крутил снег и рявкала гармошка.

- Плясать! Девоньки... Гуляй, вдова! - разжигающе кричала Настасья, помахивая красным платком. - И коего черта замуж не берете?.. Э-эх!.. А уж поцелую... А уж прижму...

От гармошки, гиканья и плясов дрожала печь.

Татьяне как-то по-особому, впервые стало плохо. Она быстро вышла, по дороге ее мутило, она глотала пушистый снег.

И вдруг мгновенный ужас всю сковал ее.

IV

Целую неделю Татьяна ходила как безумная. По глухим ночам она прислушивалась к себе и тихо плакала. Бабка Дарья как-то ночью окликнула ее:

- Ты что?

Татьяна молчала.

Наутро бабка Дарья долго и пристально щуцдла ее взглядом из-под хохлатых сердитых бровей.

- Лихо тебе? Ой, девка...

Старуха поплелась к Настасье.

- Слышь-ка, вдовуха, слышь-ка, - затрясла она головой в черном повойнике. - Так-то ты караулила внучку-то мою. А ято, старая псовка, как с путной с тобой пускала в ночное девкуто. Слышь, говори, с кем она?

У Настасьи упал из рук косарь.

- А что? - И губы ее побелели.

- Что, что? Вот те и что!

- А черт ее укараулит! - вдруг закричала вдова в сморщенное старушечье лицо и загремела ухватом. - Поди узнай с кем...

Бабка Дарья трясла головой, беззубо жевала ввалившимся ртом:

- Тьфу! - и, хлопнув дверью, вышла.

Настасья повалилась на кровать, завыла в голос. Ну конечно, теперь Андрюха на Татьяне женится.

Андрей же, похрустывая морозным снегом, шел в волисполком газету почитать и думал: "У Настюхи два самовара, две корову и лошадь добрая. Татьяна победнее. На ком же? А жениться надо обязательно. Вот дьявол-то. Нешто к колдуну сходить да погадать?"

Идет, насвистывает сердитую, опять про Настасью дума:

"Ежели жениться на Танюхе, Настька убьет... Отчаянная баба... Ведьма".

А навстречу Татьяна, на маслобойку льняное семя относила:

- Здравствуй, Андреюшка! - И оба остановились средь лесной дороги. Как живешь?

- Ничего. А ты?

- Плохо. Тоскую все.

Она глядела в его цыганские глаза голубыми печальными глазами и пыталась улыбнуться.

- А ты ничего, Андреюшка, не знаешь?

- Ничего.

Татьяна вздохнула. Милое лицо ее померкло. Она опустила голову и глядела в землю.

- Ну, скоро узнаешь, Андрюша... Прощай.

Парень поглядел ей вслед, жалко стало, крикнул:

- Эй, Тань! А помнишь журавлей-то? Вот придет весна, соловьев слушать пойдем.