Филип Фармер - Многоярусный мир: Ярость рыжего орка. Лавалитовый мир. Больше чем огонь.

• Название: Многоярусный мир: Ярость рыжего орка. Лавалитовый мир. Больше чем огонь.
• Автор: Филип Фармер
• Издательство: ООО «Издательство АСТ»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-017074-2 (ООО «Издательство АСТ»); 5-9577-0041-Х (ЗАО НПП «Ермак»)

Вы уже побывали в Мире реки?

Тогда добро пожаловать в Многоярусный мир!

В мир калейдопических «параллельных вселенных». В мир вселенных-игрушек, в которые играют странные Творцы, зовущие себя Властителями.

В мир, где мотивы классической фэнтези и классической фантастики переплелись в причудливые, увлекательные сюжеты книг, от которых по-прежнему невозможно оторваться.

Перед вами — три романа о Многоярусном мире.

Прочитайте — не пожалеете!

---

Ева шмыгнула носом и покачала головой.

— Нет. Так ты вот что подумал? В каком-то смысле, так было бы...

— Было бы — что?

Должно быть, она хотела сказать «лучше», но никогда не позволила бы себе допустить такие мысли, тем более — высказать их вслух.

— Нет, ничего. Твой отец... он настаивает, чтобы мы переехали в Даллас. Ну, знаешь — в Техас!

Джиму потребовалось несколько раз вздохнуть, прежде чем он смог ясно соображать. Грудь его все еще сжимало. Потом он резко произнес:

— Ну, тогда он все равно что умер! И ты тоже! Вы... вы... Вы бросаете меня!

Мать взяла сына за руку, прижала ее к своей мокрой щеке.

— Я должна ехать с ним! — запричитала она. — Он мой муж! Я должна быть там же, где и он!

— Ничего ты не должна! — Джим выдернул руку. — Черт бы вас побрал! Провалитесь вы ко всем чертям!

Только потом, перебирая детали встречи в памяти, Джим сообразил, что прежде никогда не разговаривал так с матерью. Какое бы раздражение она у него ни вызывала, он почти всегда был с ней мягок. Ей и так доставалось от отца.

— Ради святой девы Марии, матери Божьей, не говори так, Джим!

Она снова хотела взять его за руку, но Джим отдернул ее.

— Здесь он не может получить приличной работы. И это убивает его, ты сам знаешь. Он слышал... ему сказал один друг — помнишь Джо Ватку? — что в Далласе работы полно. Город процветает, и...

— А я? — Джим начал шагать взад-вперед, сжимая и разжимая кулаки. — Разве я не в счет? А кто будет оплачивать страховку, мое лечение? Где я буду жить, когда меня переведут на амбулаторное лечение? Я не хочу бросать лечение! Это мой единственный шанс чего-то добиться в жизни!

— Пожалуйста, пойми меня. Я просто надвое разрываюсь. Не могу я отпустить его одного, а он говорит, что все равно уедет, даже без меня. Он ведь муж мой. Это мой долг!

— А я твой сын! — выкрикнул Джим, останавливаясь.

В дверь просунул голову Казим Грассер, чернокожий санитар.

— Все в порядке? Какие-то проблемы?

— Это семейные дела, — ответил Джим. — Я ни на кого не собираюсь кидаться. Уматывай!

— Ладно, приятель, только не горячись, — сказал Грассер и закрыл дверь.

— И почему он сам ко мне не пришел, а прислал вместо этого тебя? — орал на мать Джим. — Что, боится встретиться со мной? Или настолько меня ненавидит?

— Пожалуйста, Джим, не надо. Нет, он к тебе ненависти не испытывает. Во всяком случае настоящей. Но боится встречаться с тобой. Он чувствует себя неудачником...

— Так оно и есть!

— ...чувствует, что потерпел крах как мужчина, муж и отец...

— Так оно и есть!

— ...и думает, что ты на него набросишься. Он говорит... он говорит...

— Ну, скажи! Что я сумасшедший!

Ева умоляюще сложила руки.

— Пожалуйста, я не могу больше этого вынести. Не будь это таким грехом, я бы покончила с собой!

— Поступай, как считаешь наилучшим, — сказал Джим и, резко повернувшись, вышел из комнаты.

— Джим! Не уходи! — донесся ему вслед пронзительный крик матери.

Придя к себе в палату, он сел и заплакал. Одиночество, точно отлив, несло его за горизонт, дальше от всех к острову, который тоже назывался Одиночество. Горе не помешало Джиму оценить фразу — потрясающее название для песни: «Остров, который тоже называется Одиночество». Странная штуковина — этот мозг. Всегда работает одновременно над многими разными темами — и никто не знает, с чего он вдруг сообщает об этом в самый неподходящий момент. Хотя — почему в неподходящий? Может быть, мозг пытается смягчить горе, отвлекая себя от себя самого? Если так, то его уловка действовала только минуту.

Джим погрузился в холодные черные воды и не выныривал довольно долго. Товарищи по группе помогали ему, как могли. Доктор Сцевола, замещавший Порсену, который уехал на трехдневную конференцию, пытался ободрить Джима, но у него ничего не вышло. В тот же самый вечер, сразу после групповой терапии, Джима снова позвали в комнату для посетителей.

— Мистер и миссис Выжак, — сообщил ему дежурный. — У них плохие новости, Джим. Судя по их виду.

Когда он вошел, родители его друга встали. Миссис Выжак, разразившись слезами, подбежала к Джиму, обхватила его большими сильными руками и прижала лицом к своей большой груди. От нее пахло дешевыми духами.

— Сэм умер! — простонала она.

Внутри у Джима что-то дрогнуло. Он оцепенел, голос миссис Выжак ушел куда-то вдаль, и ему показалось, что он тонет в мягкой сахарной вате. Все уплывало, кроме этого удушливого облака. Джим видел сквозь него, как будто через несколько слоев марли.

Плакать он не мог — все слезы выплаканы, источник иссяк, остался лишь камень, из которого он бил, — холодный, твердый и сухой.

Джим сел, и миссис Выжак рассказала ему про Сэма. Мистер Выжак сидел молча понурив голову. История оказалась короткой. Сэм добирался в Калифорнию автостопом. В последний раз его подвез водитель грузовика с прицепом. Никто не знает, почему это случилось, но машина рухнула с крутого обрыва. Водитель серьезно пострадал и сейчас находился-в коме. Сэма выбросило из кабины — но раздавило прицепом. Похороны через три дня.

— Я не хотела звонить тебе, — миссис Выжак утирала глаза платком. — Хотела сама сообщить тебе об этом. Ведь вы с Сэмом... вы были лучшими друзьями с тех пор, как ходить научились.

И она снова разрыдалась. Джим, как мог, старался утешить ее, хотя внутренне остался равнодушен к ее горю; смерть Сэма казалась очень давним событием.

Доктор Порсена, проводя с Джимом первый индивидуальный сеанс после возвращения с конференции, остановился как раз на этой бесчувственности:

— Возможно, тебя гнетет вдвойне усиленное горе. У тебя очень живое воображение — зрительное, осязательное, вкусовое и слуховое. Твои путешествия в Многоярусный мир обычно очень реалистичны и насыщены событиями. Там ты живешь не менее полной жизнью, чем здесь. Я имею в виду вот что...

Доктор умолк, ожидая, что Джим предложит объяснения, если они у него есть. Лучше, когда открытие ты делаешь сам, а не когда его тебе преподносят. Свет должен прийти изнутри.

Джим так и видел, как белые пальцы шарят во мраке его мозга. Какого черта, что он от него ждет? Или, по его мнению, восемнадцатилетний псих — доктор Фрейд собственной персоной?

Какое ключевое слово употребил Порсена? Он всегда давал такие слова своим пациентам, хотя они находились в толще его фраз. Если пациент сумеет откопать ключ, а потом сообразит, как им пользоваться, то сможет открыть дверь к еще одному источнику света.

Горе подобно густой жидкости лишало воспоминания яркости. Но пребывание Орком существенно улучшило некоторые способности Джима — так, в какой-то мере ему передалась почти фотографическая память молодого Владыки. Он помнил почти дословно все сказанное Порсеной во время сеанса.

— А! — нашел Джим. — Вдвойне!

Доктор улыбнулся.

— «Вдвойне усиленное горе», — продолжал Джим. — Вы думаете, что я несу добавочный груз горя. Один груз — как Джим Гримсон и другой — как Орк. Мы оба отвергнуты — мягко выражаясь — нашими отцами. Оба попали в переплет. А вот оба ли мы только что потеряли лучшего друга — не знаю. Сомневаюсь, что Орк станет переживать из-за смерти Йаджима.

— Это единственная потеря?

— Э, ну... давайте посмотрим... как насчет самого Орка?

Порсена не ответил, предоставляя думать своему пациенту.

— В том смысле... я ведь не знаю — вдруг и Орк тоже погиб! — уточнил Джим. — Если так, то я действительно пропал! Целиком и полностью! Еще и с этим горем я уже не справлюсь!

— Другие потери? — настаивал доктор.

— Ну, если речь об Орке, а он ведь я, а я — он... то это моя мать... в смысле, Энитармон. Еще я люблю Валу — и ее тоже потерял. Полагаю, потеря их — тяжелая утрата. Я знаю, Орк сильно горевал о том, что, может быть, никогда их не увидит. Но его горе преобразилось в ненависть к отцу. Он...

После долгого молчания доктор повторил:

— Он...?

— Это побудило его что-то предпринять. А не просто сидеть и лить слезы.

— Было ли такое поведение правильным или нет?

— Ну, это... — Джим собирался заметить, что это глупый вопрос. Но Порсене он такого не скажет. Наверняка у доктора была причина для высказывания, каким бы неуместным и глупым оно ни казалось. — Правильным, конечно. Только...

— Только что?

— Оно было правильным в том смысле, что являлось действием, предпринятым для решения проблемы. Однако Орк выбрал путь насилия. Я хочу сказать, он ведь собирался убить своего отца и всякого другого, кто станет у него на пути! Может быть, ему следовало придумать какой-то лучший способ. Не знаю. Хотя, возможно, иного пути нет.

Джим покраснел, и это не укрылось от Порсены.

— Ты смущен, — констатировал доктор.

Джим, переборов себя, продолжил:

— Ладно. В конце концов, у меня ведь нет таких кровосмесительных мыслей, как у Орка. По отношению к моей матери их точно не было. А Орк намерен жениться на своей матери, после того как убьет отца — то есть, сначала помучив как следует. И тетку свою он тоже сильно желает. Этот владыка будет погорячее целой стаи мартовских котов. Я вам уже рассказывал: он перетрахал двадцать своих сестер — сводных дочерей своего отца. Все они красотки, хотя и... о, черт, что я несу?