Владимир Игнатов - Доносчики в истории России и СССР

• Название: Доносчики в истории России и СССР
• Автор: Владимир Игнатов
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-1632-7

Такое специфическое и неоднозначное явление как доносительство было известно с библейских времён и дошло до наших дней. Доносы часто приводили к трагическим последствиям, и это сформировало в обществе негативный образ доносчик!.. В новой книге В.Д. Игнатова изложены история, типология и проявления доносительства на разных этапах развития государства. Показаны причины, особенности и последствия доносительства в постреволюционной России и СССР.

---

Некоторые бредовые доносы приводили к невероятным результатам. Так некий гражданин Силаков дезертировал из Красной Армии, а затем сдался властям. Он заявил, что планировал налет на почтовое отделение, чтобы добыть денег для террористической организации, но потом передумал и решил добровольно отдать себя в руки советской власти. В НКВД к Силакову применили «методы физического воздействия», после чего изложенная им версия была кардинально изменена. Теперь в качестве террористов фигурировали не только Силаков и его друзья, но целое воинское подразделение, из которого он дезертировал. Во главе «организации» теперь стоял его командир, а целью заговорщиков было совершение террористических актов против членов правительства. Почти весь личный состав подразделения, от командира до водителей, был арестован, причем многие — вместе с женами. По «делу» были привлечены также две сестры Силакова, его отец и старая больная мать. Привлекли также дядю, который всего лишь один раз виделся с племянником, но служил унтер-офицером в царской армии. По новой версии, дядя превратился в «царского генерала». «Дело» разрослось до такой степени, что «в минской тюрьме не осталось ни одной камеры, где бы ни сидел человек, связанный с заговором Силакова». После ареста Ежова Силаков и все арестованные по его «делу» были допрошены заново, и им предложили отказаться от своих показаний. Некоторые на это не соглашались, опасаясь провокации, и лишь после уговоров и соответствующего «воздействия» отказались отложного признания своей «вины» в преступлении, которое грозило им смертной казнью. В результате Силаков был приговорен к трем годам тюремного заключения за дезертирство.

Разобщение и развращенность людей, отравленных взаимной подозрительностью и натаскиваемых на ложь и клевету, способствовали тому, что в дело вступали, говоря словами Хрущева, «просто шарлатаны, которые избирали для себя профессией разоблачение врагов народа». В этой связи Хрущев рассказал случай, ставший «анекдотом, который по всей Украине передавался из уст в уста». На одном из собраний какая-то женщина, указав пальцем на коммуниста Медведя, закричала: «Я этого человека не знаю, но по глазам его вижу, что он враг народа». Медведь, не растерявшись, нашел единственно подходящий ответ: «Я эту женщину, которая сейчас выступила против меня, не знаю, но по глазам вижу, что она проститутка» (Хрущев сказал, что Медведь «употребил более выразительное слово»). Самое страшное заключалось в том, что, по словам Хрущева, лишь такая «находчивость» спасла Медведя; «если бы Медведь стал доказывать, что он не враг народа, а честный человек, то навлек бы на себя подозрения»{136}.

И уж вовсе клинический случай, характеризующий атмосферу страха 30-х годов, описан в рассказе Владимира Тендрикова «Параня», в котором поселковая дурочка, объявившая себя невестой вождя, разоблачила несколько «врагов народа». Вспоминаются также рассказы земляков об арестованных по доносам односельчанах, которые шутки ради просили сельского дурачка, по прозвищу «Вася-колхоз», показать, где колхоз и где коммуна. На просьбы шутников Вася снимал штаны, показывал то, что спереди, и называл это колхозом, а затем поворачивался к зрителям спиной и показывал «коммуну».

Если оценивать ставшие известными действия Сталина и его подручных в период коллективизации и массовых репрессий, то напрашивается вывод, что страной правили не праведные революционеры-ленинцы, а скорее банда убийц.

На 20-м съезде КПСС залитые кровью народа партийные вожди разного уровня уверяли друг друга, что ничего не знали о репрессиях, и списали все на мертвого пахана. И никто из них, за исключением Берии и нескольких его приспешников, кары за свои преступления не понес.

Но известно и другое: более 90% арестов были инициированы доносами «снизу». Большинство людей сажали по доносам, неиссякаемым потоком шедшим в НКВД. И писали их нормальные советские люди. Писали. Доносили. Стучали. В обществе стало считаться морально оправданным «сигнализировать в инстанции» об отступлениях от «генеральной линии партии», о сомнениях в отношении ее правильности, о буржуазных пережитках в быту, изменениях в сознании того или иного человека и других подобных прегрешениях против «диктатуры пролетариата».

Что же толкало людей доносить? Одной из причин массового доносительства было сведение счетов с неугодными людьми. Самым верным способом рассчитаться с недругом стал сигнал о его политической неблагонадежности, связях с троцкистами, с оппозицией, с врагами народа. С помощью доносов решались служебные, личные и бытовые проблемы. Писали, чтобы убрать неугодного начальника, чтобы ликвидировать конкурента и таким образом сделать карьеру. Писали, чтобы улучшить жилищные условия — отправить соседа за решетку и получить его комнату в коммунальной квартире. Жены писали доносы на мужей, потому что появился любовник и надо было избавиться от мужа. Мужья писали на жен, жены — на любовниц мужей. Вспоминали старые обиды, мстили за все. Все подлое, мерзкое и грязное, что накопилось в душах, через доносы выплескивалось наружу.

Много доносов было сделано из страха — чтобы спасти себя и свою семью. Любой человек, который слышал неосторожно сказанное слово и не сообщил об этом, мог поплатиться сам.

Уличенные в недоносительстве подвергались наказанию в уголовном порядке по ст. 58—12. Случалось, что после слишком откровенного разговора между старыми знакомыми оба собеседника доносили друг на друга. Только испытанные друзья могли вести беседы, которые хоть немного отклонялись от официальной линии. Отбор собеседников был очень тщательным. Илья Эренбург в воспоминаниях рассказывал, что у его дочери был пудель, который научился закрывать дверь гостиной, как только разговор гостей становился приглушенным. Он получал за свою бдительность кусочек колбасы и научился безошибочно распознавать характер разговора.

Обыденность доносов привела к тому, что в этом занятии перестали видеть что-то постыдное. Если о ком-то знали или догадывались, что он доносчик, то из-за этого его не переставали пускать в дом, не прекращали общаться с ним, так как боялись мести. Люди старались быть сдержаннее в разговорах и предупреждали об осторожности близких. Такими были нравы эпохи, такими были люди.

Сотрудник органов безопасности тех лет Рыбин вспоминал: «Осмысливая в отделе следственные дела на репрессированных в тридцатые годы, мы пришли к печальному выводу, что в создании этих злосчастных дел участвовали миллионы людей. Психоз буквально охватил всех. Почти каждый усердствовал в поисках врагов народа. Доносами о вражеских происках или пособниках различных разведок люди сами топили друг друга».

Писали доносы и потому, что заставляли чекисты, у которых был «план» по посадкам. Часто доносы на невинных людей арестованные давали после пыток, чтобы избежать дальнейших физических мучений и унижений. Недавно по телевидению выступала репрессированная женщина, которая рассказала о своей сокамернице. Возвратившись в камеру после многочасового допроса «с пристрастием», та сказала: «Сегодня я посадила семнадцать человек». На вопрос, зачем она это сделала, женщина ответила: «Я сижу, и они пусть посидят».

Что же касается коммунистов, то они были обязаны проявлять бдительность в порядке партийной дисциплины. Многие из них всерьез верили, что развитие страны сдерживают многочисленные враги и заговорщики, с которыми надо бороться всеми доступными способами. Членов партии, которые не находили «врагов народа» среди своих коллег и знакомых, «прорабатывали» на собраниях за «недостаток бдительности». Разумеется, были и беспартийные люди, доносившие по идейным соображениям, однако их доля в общем числе доносчиков была невелика.

Если же говорить о прямой материальной заинтересованности доносчиков, то внутри СССР этот мотив был не основным. Считалось, что помощь органам безопасности — это гражданский долг. Доносчикам-добровольцам за их «бдительность» не платили. Наиболее существенной была плата за донос о спрятанном кулаками хлебе. Из конфискованного у кулака зерна 25 процентов поступало в колхоз как пай бдительного бедняка, донесшего о «затаившемся классовом враге». Агентам НКВД если и платили, то, как правило, небольшие суммы. Им возмещались расходы на «оперативные цели». Стимулом для действующих агентов являлась помощь и поддержка органов в таких вопросах, как продвижение по службе, получение квартиры, получение разрешения на выезд за границу и других.

Доносчики были на всех уровнях власти и во всех сферах жизни общества, от членов ЦК и Оргбюро ЦК ВКП (б) до завербованных НКВД колхозников.

Так в марте 1938 года на прием к первому секретарю ЦК ВЛКСМ Александру Косареву пришел бывший секретарь Ленинградского обкома ВЛКСМ Уткин, недавно освобожденный из тюрьмы. После встречи с ним Косарев направил письмо Ежову, в котором сообщал: «Уткин под большим секретом заявил мне, что те показания, которые он дал в Наркомвнуделе, якобы не соответствуют действительности, являются вынужденными и что он себя считает честным человеком. В ответ на эти утверждения он от меня получил соответствующий отпор. Ему я заявил, что его поведение есть вражеская клевета на органы Наркомвнутдела, что такое поведение лишний раз свидетельствует о том, что он, Уткин, является врагом, причем врагом неразоружившимся»{137}.