Елена Блонди - Инга

• Название: Инга
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Современная проза

---

— Ты какое любишь? С апельсином или вишней?

— С апельсином, — быстро ответила Инга и уточнила, — ты про мороженое ведь? Смотри, я поняла.

Кивнула, откидываясь на горбатую спинку старого дивана. Было ей спокойно и хорошо. Оказывается, он друг. А никогда не было, друзей. Она и сама не хотела, чтоб после никаких неприятностей, а то с одной подружкой пойдет, а другая после начнет спрашивать. Только Виолка была, смелая, не боялась, целый год дружили. Инге десять, а той — пятнадцать. Но Виолка закончила восемь классов и к матери в Москву умотала. Теперь только открытки шлет. Замуж вышла. А мальчишки. Они на нее и не смотрели особенно никогда…

— О! Чуть не забыла. Так почему этот Ром думал, я твоя баба? Горчик, и не молчи, а то обижусь насмерть. Обещал правду, ну?

Помолчав, Горчик неохотно ответил.

— Они в мае приезжали, с пацанами. У школы крутились, ну им нужно было там, кой-чего (он замялся, и не стал говорить, что обещал подогнать им травку от своего приятеля), а тут ты вышла. И на стадион вы все двинули. В майках, в трусах. Ром стал меня спрашивать, а кто такая, идет отдельно, сбоку. Черненькая.

Он снова сделал еле заметную паузу.

…

Ром тогда присвистнул, прикрывая глаза и ползая ими по невысокой фигуре:

— Нихренасе у телочки доечки, небось, пилится уже со свистом. Люблю таких, они орут классно, ах-ах, Ромчик.

— Михайлову не трожь, — мрачно ответил ему тогда Горчик, и быстро, не думая, продолжил, — я сам ее, она моя телка.

…

— Я и сказал. Чтоб они тебя не задевали.

— И все?

— Что?

У Инги слегка изменился голос. И, сама недоумевая, какого продолжения ждет, она уточнила:

— Только поэтому сказал?

За открытым окном пробежал легкий ветер, смутный край шторы надулся, медленно опадая. Сонный стриж цвикнул, а далеко-далеко шумели на верхнем шоссе машины, и было их слышно, только, когда совсем тишина. Горчик подумал, ну вот, ты же ждал вопроса-то. Хотел, чтоб спросила. Правду сказать хотел. Говори.

Но тут же понял, что правда, настоящая правда, она получается немножко другая и снова сейчас был готов соврать. Да черт и черт, как же жить, если совсем не врешь. И казнясь, но помня о данном обещании, упрямый (как черт упрямый, в отчаянии говорила мать), хмуро ответил:

— Только поэтому.

— А…

Инга будто проснулась, понимая — секретный разговор, наполовину игра, что ее увлекла, закончен. И вокруг все перестало быть сказочным, наверное, это потому что она ужасно соскучилась по Петру, и все тянет время, чтоб оно было занято, хоть чем. Вот, Горчиком. Который сказал Рому и пацанам, что она его баба, ну ладно, девушка, только чтоб не трогали. А не потому что…

— Фу. Жарко тут совсем. Пойдем, да?

Она поднялась, одергивая рубашку. Горчик тоже встал. Прошел к окну, закрыл и задернул штору.

— Свет не включай, — скучно сказала Инга, — так выйдем, я уже вот, у двери.

Она еще ждала, вдруг скажет что, и тут же на себя злилась. И, конечно, была права, что злилась, сравнила тоже, нестерпимо прекрасного Петра, с его широкими плечами, белозубого, интересного, с пацаном, худым и узкоплечим, да еще почти уголовником. Это еще Вива не знает, что они вдруг внезапно каждый день разговаривают и даже прятались в тайном месте с диваном. И хорошо, что не знает, спрашивать не будет подробности. А пугать Ингу Серегой Горчиком и не надо, сама знает — совсем безнадежный пацан. Может быть, потому с ним так легко, что никаких на будущее надежд.

Когда Инга кивнула и ушла в свою калитку, Горчик сунул руки в карманы и вдруг понял, мысленно стукнув себя по дурному лбу. Тогда. Надо ей сказать, что правда, она относилась к маю, и к разговору, одно слово только добавил бы — да, поэтому я Рому так сказал… тогда — поэтому.

Да-а-а, Горчик, ну ты птица-говорун, обругал себя, и ушел, не глядя по сторонам, вниз, на набережную. Найти Сапога и Мишку, узнать, что они там. И может напиться. Все время быстрее пройдет.

11

— А Михалыч, он тогда механиком ходил. Ну, ты знаешь, Михалыча, потом был конной школы директор, в Судаке. Так они раз выловили рыбину, большую. Типа какой-то тунец. И так было им тошно со скуки, пять месяцев уже болтались в морях, что взяли и наклеили тунцу этому плавники. От летучки отрезали. Да покрасили еще. И хвост.

Саныч покрутил в чашке ложечкой, осторожно положил ее на блюдце. Рассмотрел вазочку, чтоб не шерудить в ней пальцем, зацепив, вытащил посыпанную сахаром звездочку — почему-то звездочки нравились ему больше всего. Откусил лучик.

— Фотографий наделали, и самую рыбу выкинули. А картинки привезли, вот, говорят, значит, смотри, Костя, чего выловили было. Костя как увидел, за голову хватается, в крик, вы чего чучелу не сделали или там, в формалин ее? Как же мне теперь описать, то ж неизвестное науке существо! Три дня убивался. Все справочники перерыл. Пока уже Михалыч не пожалел бедную его ученую голову. Рассказал.

— Выжил?

— А? — Саныч с готовностью подставил чашку под носик блестящего чайника, одобрительно глядя на рубиновую струю, исходящую паром.

— Механик ваш, выжил после признания?

— Да что ему. Он всю жизнь такой, чисто пацан, тока б шутки шутить. Царство небесное.

— Не выжил, значит, — Вива налила себе красного чая каркадэ и поморщившись, взялась за виски.

— То давно было. А помер он вот, той зимой, я на похороны ездил. Что, снова голова болит, Валера-янна?

— Какая я вам Валера, Саныч! — Вива махнула рукой, — это отца моего имя. А я Виктория.

— Да я знаю, чего там. А вот скажи, мое-то имя помнишь хоть? — Саныч ощерил крупные прокуренные зубы с блестящей коронкой на клыке.

— Помню, не старуха, — с достоинством ответила Вива, — тем более, у тебя, у вас, оно точно такое, как отчество.

— Да, — Саныч откусил еще один лучик, и засмеялся, — а Маша еще хотела Витьку нашего, тоже назвать Александром. Не, ну вот как? Саныч Саныч сын Саныча? Хорошо я отговорил, топнул прям. Эх, знал бы, что недолго нам вместе, не топал бы. Зато Витька вон в МГУ учится, молодец.

Вива посмотрела на густые сильно битые сединой волосы, и крупный, как у индейца нос. Бедный Саныч. Как похоронил свою Машу, так и жил с сыном один. А теперь раз в год собирает сумку, с вяленой рыбой, с медом горным, салом, да сушеными ягодами и везет в Москву, подкормить своего Витьку. Вот прибился, тяжело ему, одному в доме. Ну, пусть, чего уж. И ей полегче, Инга только ночевать и прибегает. Послезавтра едет ее художник, даже похудела девочка от своей любви и переживаний. Скорее бы уже уехал.

— Да. С дитями тяжело. Я понимаю. Маленькие детки — мелкие бедки, большие детки — большие бедки, Валера-янна. Твоя вот выросла. А кажись, вчера тока Зойку на рыбалку брал. Это сколько? Двадцать уже лет тому, что ли? Двадцать пять. Или тридцать? Да…

От звездочки в большой руке Саныча осталась одна серединка и он, покрутив, положил ее на стол.

— Так я что хочу сказать. Уедет этот ее хахаль, и хорошо. Ты и сама знаешь. А от Сереги Горчичникова ее держи подальше. Не будет там толку, вот точно — не будет.

У Вивы похолодели виски, будто прошлась по коже ментоловым карандашиком.

— Саныч. При чем тут Горчичников, ты о чем?

Густые брови Саныча поползли вверх. Снимая очки, он внимательно глянул на расстроенную соседку.

— Думал, знаешь. Каждый день вижу, то вместе куда идут, то стоят, болтают. Она его — Сережа, Сережа. Ну, ты не волнуйся так. Оно может просто…

Фраза повисла в воздухе. Что именно просто, Саныч не придумал и потому стал доедать печенье. А Вива отпила чаю, обдумывая новые напасти.

Кто ж в Лесном не знает Серегу Горчика. Худой, быстрый, руки вечно в карманах, глаза такие, как ножичком режет, и сразу в дырках сквознячок. На таких в кино хорошо смотреть, из темного зала ахать, экий, мол, острый негодяй. А в жизни от Горчиков одни неприятности. И чем к нему ближе, тем их больше.

— В отца пошел, — рассказывал Саныч, стараясь Виву успокоить, и получается, вроде как защищая мальчика, — отца его жена, Валентина, прям со свету сживала. Есть такие дурные бабы, рот откроет и с визгами. А с Иваном рази ж так можно? Я с ним на судоремонтном работал, ну то давно еще. Когда Сережка еще в коляске ездил. Сидим, курим, и тут оп — тащит она коляску, за проходной. И Ванька аж на глазах с лица спадает. Окурок кинет и бегом к ней, чтоб значит, подальше увести, чтоб мы не слыхали. А попробуй не услыхай. Что сирена пароходная. Так что у них одно за другое цеплялось. Чем громче Валька орет, тем Ванька позже домой, а чем он позже, тем больше орет. Ну и сбежал он от нее. С буфетчицей, что на прогулочном на практике была. Молодая девка, большая, молчала все время. Глаза телячьи, опустит, подымет, и — молчит. Я так думаю, этим своим молчанием она его и приклеила. Ну, може и любовь. А Валька как с цепи сорвалась, докажу сволочу бывшему, что я краля хоть куда. Так что, пока Серега слезьми заходился, она все по набережной бегала. И щас вот. Тоже.