Роберт де Ропп - Если я забуду тебя…

• Название: Если я забуду тебя…
• Автор: Роберт де Ропп
• Жанр: Историческая проза

Исторический роман о восстании иудеев против римлян, вошедшем в историю как Первая Иудейская война, и о разрушении Иерусалима войсками Тита в 70 г. н. э.

От переводчицы: переводился по заказу издательства «Параллель», но так и не был опубликован из-за изменения политики издательства. Иногда текст романа вызывает недоумение с исторической точки зрения и с точки зрения двойной морали автора. Впрочем, где это было возможно, я сделала комментарии, которые помогут восстановить истину.

---

— Я ничего не знаю о мире за пределами этих стен. Могу ли я быть уверена, что если бы я пошла с тобой, то продолжала бы тебе нравиться? Ты не моей веры. Ты не почитаешь моего Бога. Ты поклоняешься римским идолам: Юпитеру, Марсу, Венере и всем остальным. Должна ли я, дочь первосвященника Ананьи, выйти замуж за человека, который поклоняется вырезанным образам? Нам запретил это Моисей, наш законодатель, и мы всегда считали это главным запретом.

— Меня не волнуют римские боги, — ответил я. — Разве я не родился и не вырос в Иудее? Разве я не сидел у ног рабби Мелкиеля и не изучал Тору и пророков?

— Это правда, — признала она, — на даже это не сделает тебя в глазах моей семьи евреем. Существует так много трудностей, Луций.

— Если бы ты любила меня, — заявил я, — мы смогли бы преодолеть трудности.

Она вздохнула и не ответила, а, отвернувшись от меня, вышла из комнаты, чтобы присоединиться к Мариамне, которая сидела у фонтана во внутреннем дворике, слушая свою рабыню, играющую на флейте. Мы присоединились к ней и в молчании сели, слушая некоторое время нежную мелодию, сливающуюся с шумом падающей воды. Когда рабыня ушла, Ревекка повернулась к Мариамне.

— Луций хочет, чтобы я покинула Иерусалим, — сообщила она. — Он бы взял меня в Рим или Александрию. Он не знает, до чего тяжело это было бы для меня. Я рассказывала тебе о планах Элеазара?

— До меня дошли кое-какие слухи, — ответила Мариамна. — Как я поняла, болтали, что на прошлом пиру, который мы устроили, ты танцевала в присутствии Луция, а так же Метилия и Септимия.

— Он боится за мою добродетель, — сказала Ревекка, довольно многозначительно глядя на меня. — Он считает, что для того, чтобы уберечь меня от дурного, я должна выйти замуж.

— Действительно, тебе следует выйти замуж, — согласилась Мариамна. — Тебе уже семнадцать. Когда дыня созрела, ее надо есть. Когда девушка созревает, она должна выйти замуж.

Ревекка, соглашаясь, кивнула и шаловливо выставила грудь. Действительно, ее груди были круглыми, словно дыни и почти такими же большими, так что в этом она была прекрасно оснащена.

— Мой отец не возражает против танцев перед римлянами, — сказала она. — Все, что усиливает дружеские чувства между нашими народами, встречает его одобрение. Но когда дело доходит до вопроса о моем браке с римлянином, он думает иначе. Элеазар говорил с ним, и они пришли к соглашению. Они уже решили, за кого я должна выйти замуж.

При этом известии я побледнел и яростно спросил, почему она ничего не сказала мне об этих планах. Волна ревности заполнила все мое существо.

— Кого они выбрали? — требовательно сказал я. — Назови имя!

— Его имя Иосиф бен Менахем, — ответила Ревекка.

Мое сердце упало, потому что хотя я и не встречался с этим человеком, я знал, что он был из древней еврейской семьи, богатой и хорошо известной как в Иерусалиме, так и в Вавилоне. Я не мог отрицать, что это был грозный соперник.

— Ты… ты не любишь его? — спросил я. — Ты не любишь этого человека?

— Мой отец хочет, чтобы я вышла за него замуж, — сказала Ревекка.

— И ты выполнишь отцовскую волю?

— О Луций, разве могу я поступить иначе! — воскликнула Ревекка. — Даже римлянка не может выйти замуж за того, кого она выбрала, а среди нас, евреев, отцовское слово закон. Что касается любви, то ничего не могу сказать. Он хороший человек. Я знаю его с детства. Он будет верным мужем, и кроме того он из моего народа.

Я вновь столкнулся с этим — с невидимой преградой, которую евреи воздвигают между собой и остальным человечеством. Отчаяние сокрушило меня, ведь я был не в силах изменить свое происхождение. Мариамна, видя мои страдания, вернулась к тайне, которую упоминала раньше.

— Не отчаивайся, мой Луций, — заявила она. — Через некоторое время ты узнаешь правду о себе. Не приходи в отчаяние из-за того, что она так хвалит этого Иосифа. Она делает это, чтобы помучить тебя. Он не получит ее.

— Я убью его, если он прикоснется к ней! — в ярости закричал я, но сразу же почувствовал, как это глупо, потому что Ревекка только смеялась, лукаво глядя на меня.

— Ты почти такой же бешенный как Элеазар! — воскликнула она. — Он говорить, что убьет тебя, если ты коснешься меня. Ты говоришь, что убьешь Иосифа, если он коснется меня. Неужели все мужчины такие же дикие как эти? — спросила она у Мариамны.

— Большинство, — ответила Мариамна. — Мужчины такие глупцы.

— Бедный Иосиф, кого, интересно, убьет он? — заметила Ревекка. — Кажется было бы справедливо, если бы и он решил кому-нибудь мстить. Но Иосиф кроток, как ягненок. Кроме того убийство противно его убеждениям. Ты знаешь, что я о нем слышала?

Она встала и неожиданно устремилась к Мариамне, прошептав ей на ухо несколько слов, которые ошеломили Мариамну, так что она пробормотала:

— Кто бы мог подумать!

И Ревекка, взяв с меня клятву хранить тайну, считала по некоторым причинам интересным делить со мной свой секрет, который заключался в том, что этот Иосиф, за которого выдавали Ревекку, был тайным последователем рабби Иисуса и считал его мессией.

— И значит он не станет убивать, — сообщила Ревекка, — потому что эти последователи рабби Иисуса утверждают, что люди должны любить друг друга, а не ненавидеть, и «во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними».[6]

Так я впервые услышал об этом учении, которое и правда было благородным и ценным, хотя мало людей, применяющих его на практике. Но знание этого не облегчало ревности и гнева, которые я испытывал к Иосифу. Хотя частью своего существа я чуть было не начинал ненавидеть Ревекку за то, что она так со мной обращалась, все же я не мог вынести мысль, что потеряю ее или увижу, как ее красота радует другого мужчину. Мариамна как могла утешала меня, говоря, что когда я узнаю правду о себе, все предстанет передо мной в ином свете.

— И потому не расстраивайся, — сказала она, — сегодня на пиру я хочу видеть счастливые лица. У нас будет римский вечер, потому что сегодня придет командующий крепостью Антония Метилий, а так же центурион Септимий. Рабби Малкиель почитает свои новые переводы. Если же нам надоест разговаривать, девушки будут танцевать для нас. Так мы возьмем лучшее от двух миров, мой дорогой, и усилим дружеские чувства между евреями и римлянами.

* * *

Перед тем как описать пир в доме Мариамны, позвольте мне поговорить о состоянии земли Иудеи, потому что именно так мы сможем проникнуть в предназначение судьбы и понять, как такое страшное несчастье пришло на эту землю. Иудея бедная страна, гористая, бесплодная, жаркая и очень скудная дождями. Большую ее часть составляет пустыня, и там нет достаточного количества рек, чтобы обеспечить достаточно воды для цветения пустыни. Даже та вода, что имелась, использовалась недостаточно хорошо, потому что древние каналы, что когда-то проводили воду в пустыню, забились и заглохли, и никто из правителей страны не старался вычистить их, мало заботясь о процветании народа. И потому между народом и правителями образовалась огромная пропасть, гораздо глубже ущелья, что разделял Иерусалим. Среди народа можно было встретить бедность, голод и отрепье, а в то же время священники владели домами, напоминающими дворцы, и жили как цари. И это было причиной падения Иерусалима, потому что народ ненавидел священников за их поборы, а священники ненавидели народ, потому что боялись его. И вот, когда началось восстание, народ сражался не только против римлян, но и против правящих священников и полностью уничтожил их. Но уничтожив своих лидеров, они обеспечили собственную гибель, потому что не было других для руководства народом, и они растратили в междоусобице силы и средства, которые могли бы использовать против римлян.

Главные священники и их семьи составляли аристократию Иерусалима. В руки этих привилегированных семей постоянно тек поток золота, вымогаемый из народа всеми доступными способами. Народ был обязан не только платить налоги на свои жертвоприношения, но их принуждали и множеством других способов увеличивать богатства священников. Беднейшие крестьяне из Шарона и Галилеи, беднейшие рыбаки с Геннесаретского озера должны были платить десятину со своих товаров перед тем как продать их в Иерусалиме. Более того, даже чтобы привести свои товары в город они должны были платить, потому что у каждого брода, перекрестка дороги и у каждых городских ворот, поджидали сборщики налогов. И если человек отказывался заплатить или же не мог заплатить, его товар объявлялся нечистым, и ни один человек в городе не осмеливался его купить. И ко всему прочему народ должен был платить множество иных налогов, потому что римляне тоже их собирали и были ничуть не менее хищными чем священники. Они налагали налоги на соль, налоги на одежду и кожу, поголовную подать и земельный налог. Думаю, они обложили бы налогом и воздух, если бы знали, как это сделать. И горе крестьянину или рыбаку, который бы не смог заплатить. У него бы забрали лошадь или корову, были бы конфискованы его земли и орудия. У рыбаков забирали даже сети. Но эти несчастливые не были бы проданы вместе со своими семьями, как это делалось в Риме, потому что еврейские законы запрещается превращать ближних в рабов. Однако несчастные были бы благодарны за такую судьбу, ведь хозяин по крайней мере кормит своих рабов. И потому, не имея другой возможности наполнить желудок, крестьяне или рыбаки, ограбленные сборщиками налогов, в свою очередь становились грабителями, так что в стране было полно разбойников, и никто не путешествовал в одиночку или без оружия, не рискуя жизнью. Тем временем земля, которая раньше принадлежала неимущим, оставалась необработанной и превращалась в пустыню, таким образом хищничество сборщиков налогов губило их намерения, ведь источник богатства иссыхал, и страна, которая и так была бедна, становилась еще беднее.