Олег Соколов - Битва двух империй. 1805–1812

• Название: Битва двух империй. 1805–1812
• Автор: Олег Соколов
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-42347-5

Соколов Олег Валерьевич — крупнейший специалист по истории наполеоновской эпохи, кавалер ордена Почетного легиона, основатель движения военно-исторической реконструкции в России — впервые раскрывает нам тайну рокового решения Наполеона — почему же он начал войну с Российской империей?

Может, причиной тому мечты Наполеона о мировом господстве? Или у войны 1812 года были совсем другие «авторы», на совести которых лежит ответственность за эту историческую трагедию? Почему не состоялся «русский брак» императора? Кто хотел стать польским королем? Кому была выгодна эта война — разделенной Польше, изолированной Англии, униженной Пруссии? Кто проигрывал от союза Франция — Россия?

Впервые за двести лет здесь представлены оригинальные первоисточники — архивные документы, дневники, мемуары (как русские, так и французские), — с которыми еще не знаком российский читатель. Бесстрастная история — без цензуры.

---

Как уже упоминалось, англичане начали «боевые действия» с того, что атаковали на морях французские торговые суда. В результате пиратских действий британского военно-морского флота было захвачено 1200 французских и голландских торговых судов и конфисковано товаров на огромную сумму — 200 миллионов франков.

В ответ Бонапарт 22 мая распорядился конфисковать во всех портах английские корабли, запретил покупать и продавать английские товары и приказал арестовать всех англичан, находившихся на территории Французской и Итальянской республик. Генерал Мортье с 13-тысячным корпусом получил приказ занять Ганновер, наследственное владение английских королей на севере Германии.

Через несколько дней ганноверская армия капитулировала, а её солдаты и офицеры были распущены по домам. Одновременно отряды под командованием генерала Сен-Сира заняли порты на юге Апеннинского полуострова[17]. Хотя первые выстрелы уже прогремели, в июне 1803 г. Бонапарт обратился к русскому императору со смелым предложением: пусть Александр станет судьей во франко-английском споре. Первый консул заявил, что доверяет объективности царя и желает, чтобы его арбитраж был «как можно более неограниченным». Речь, таким образом, шла не о переговорах, а о том, чтоб Александр выступил третейским судьей и сам постановил, кто и на что имеет право. Англия и Франция могли принять этот суд или отказаться от него и продолжить войну.

Однако русский арбитраж решительно отвергла Англия. Интересно, что Семён Воронцов уже настолько отождествлял себя с английскими правящими кругами, что сам мотивировал отказ англичан от лица английского министра иностранных дел. Русский посланник указал, что «он (Хоуксбери) не обладает даром выражаться определённо и ясно, а пишет ещё более туманно (!!)». Поэтому Семён Романович, чтобы было понятнее, написал сам: «…Ни Мальта, ни какой-либо другой отдельный вопрос не могли бы обеспечить этот необходимый всем народам Европы покой… Ввиду обид и величайших оскорблений, которые Бонапарт постоянно наносит королю и английскому народу (!)». Иначе говоря, цель войны — не отстоять английскую военную базу, а уничтожить Францию и Бонапарта. «Надо спасать саму Европу от гнетущего ее ярма, которое раздавит ее». А для спасения Европы, как считал Воронцов, нет ничего лучше, чем пушки английских кораблей: «Благоденствие Южной Италии, Средиземноморья и Леванта настоятельно требует присутствия английской эскадры в этом море»[36].

Отказ англичан от русского арбитража стал неожиданностью для Петербурга. Не смутившись, однако, этим, царь вместо арбитража предложил посредничество в переговорах между Францией и Англией. Причем, прежде чем начать переговоры, французы должны были вывести свои войска из Ганновера и Южной Италии.

На этот раз взорвался Бонапарт. «Арбитраж мог привести к миру, — написал он своему министру иностранных дел, — потому что речь шла об обращении к справедливому человеку, решение которого можно было принять, не подвергаясь бесчестию. Переговоры же в теперешних обстоятельствах не приведут ни к чему»[37].

Одновременно деятельность Моркова и его контакт с роялистами окончательно вывели из себя Бонапарта. «До тех пор, пока мир не был нарушен, в Париже терпели господина Моркова, хотя он действовал так, как будто был англичанином. Тогда это было безопасно. Но теперь, когда идет война… присутствие (в качестве посла) человека, столь отрицательно настроенного по отношению к Франции, является уже не просто предметом, вызывающим раздражение первого консула»[38], — писал Талейран в депеше французскому послу в Петербурге, излагая мотивы, по которым Бонапарт просил отзыва графа Моркова.

Если в официальном ответе Александр хотя и был язвителен, но все же выбирал выражения, то, обращаясь к Моркову, он не видел необходимости сдерживать эмоции. По его поручению А. Воронцов написал: «Имею честь сообщить Вашему превосходительству, что Первый консул написал Его Императорскому Величеству письмо, в котором он потребовал Вашего отзыва, и господин Талейран сопроводил его депешей по этому же поводу… Содержание последнего письма достойно его автора и представляет собой ужасающую и глупую ложь… Я сообщаю Вам, господин граф, насколько Его Императорское Величество был шокирован этими обвинениями, и насколько он уверен в их лживости…» Со своей стороны в конфиденциальном послании Воронцов также полностью поддержал Моркова: «То, как с Вами обращались во Франции, не может удивить, ибо от Первого консула нечего ждать другого, кроме как насилия и бесстыдства. Все его поступки скорее похожи на поступки гренадера, который выбился в люди, чем на поведение главы великой нации»[39].

Эти абсурдные дифирамбы бездарному послу и поток оскорблений в адрес главы государства, который делал всё для сближения России и Франции, лучше всего выдают настроения Александра. Но царь не ограничился одними словами. Отзывая Моркова, он прислал ему в награду бриллиантовую звезду ордена Св. Андрея Первозванного — высшую награду Российской империи!

Интересно, что на место Моркова не был назначен новый посол. В Париже остался лишь временный поверенный в делах Петр Яковлевич Убри. Это было не просто жестом. За ним стояли важнейшие политические демарши, которые были предприняты Александром I летом — осенью 1803 г.

Именно с этого времени Александр начинает активные действия по формированию антифранцузской коалиции. Он буквально засыпает прусского короля и германского императора письмами, где предлагает вступить в активный, наступательный союз против Франции и тотчас же начать войну.

Получив уклончивый ответ из Пруссии, Александр 24 сентября (5 октября) 1803 г. написал прусскому королю уже угрожающее письмо: «Разумеется, не мне советовать Вашему Величеству, какое ему принять решение. Однако я не хочу скрывать от него, что с одной стороны я вижу славу, честь и настоящий интерес его короны, с другой… катастрофу всеобщую и Вашу личную… С человеком, который не знает ни умеренности, ни справедливости (Бонапартом), нельзя добиться ничего, уступая ему. Есть много обстоятельств в жизни личной и политической, когда спокойствие можно добыть только острием меча»[40].

Одновременно 6 (18) октября 1803 г. по поручению императора канцлер и министр иностранных дел А. Р. Воронцов написал секретнейшее послание поверенному в делах в Вене И. О. Анштетту. После долгого и как всегда туманного вступления на многих страницах он перешел к делу: «Его Императорское Величество, постаравшись не упустить из виду самое неотложное, пытаясь спасти Северную Германию от угнетающих ее бедствий, желает ныне с полной доверенностью объясниться по этим вопросам с германским императором… Вам поручается начать обсуждение с австрийским министерством настоящего положения дел в Европе. Мы весьма желаем знать, разделяет ли оно наше беспокойство, и какие средства оно считает наиболее верным, как для того, чтобы остановить стремительный поток французской мощи, готовый выйти из берегов, так и для того, чтобы обеспечить общее благо и спокойствие Европы в будущем…»[41] Однако и австрийцы также ответили уклончиво.

Отсутствие результатов первого зондажа австрийской позиции ничуть не обескуражило Александра и его канцлера. 20 декабря 1803 г. (1 января 1804 г.) А. Р. Воронцов написал пространнейшее послание послу Австрии в Санкт-Петербурге графу Стадиону. В этом послании старый канцлер снова живописует картину чудовищной угрозы, которая нависла над Европой и которую глупые австрийцы никак не могут себе уяснить. Нисколько не смущаясь отсутствием логики и противоречием со своим предыдущим демаршем, он уже описывает не ужас вторжения французов на Британские острова, а кошмар, который начнется из-за неизбежной неудачи десанта: «Не подлежит сомнению, что общественное мнение во Франции, которое до сих пор Бонапарту удавалось в целом заставить относиться к нему благосклонно, во многом изменится для него к худшему. Десант в Англию, в подготовке которого он зашел слишком далеко, чтобы не попытаться произвести его, и осуществление которого, как он теперь видит, связано с большими трудностями, не обещает ему никаких вероятных шансов с успехом выйти из критического положения, в котором он находится. Какими средствами может поднять Бонапарт упавший гражданский дух страдающей и обманутой нации? Как успокоит возбуждение ропщущей армии и алчных и недовольных генералов? Из всего, что было сейчас сказано, вытекает, что Первый консул не может долго оставаться в своем теперешнем положении, и что ему остается одно из двух: или скорее заключать мир, или продолжать осуществление своих захватнических планов…»[42]

В этом пассаже видна не только полная необъективность, но и следы великолепных докладов Аркадия Ивановича Моркова, особенно когда автор говорит о «страдающей обманутой нации… ропщущей армии и алчных и недовольных генералах». Интересно, что канцлер и, естественно, император, обращаясь к австрийцам, проявляют прагматизм, от недостатка которого страдал наивный Павел. Зная, что в Вене небезразличны к красотам Италии, царь и его канцлер, не смущаясь противоречиями с благими намерениями будущей коалиции, походя бросают фразу о том, что в России с пониманием относятся к интересам австрийского двора: «Естественно, что Австрийский дом, будучи тогда вынужденным понести значительные расходы, пожелал бы также со своей стороны извлечь некоторую выгоду из создавшихся обстоятельств и постарался бы обеспечить себе на будущее лучшие границы в Италии (!!)…»[43]