Павел Буркин - Когда камни кричат

• Название: Когда камни кричат
• Автор: Павел Буркин
• Жанр: Фэнтези

Прошлое — прошло. Обрушилось сгоревшими перекрытями, расстреляно картечью в упор, стерто с лица земли и осквернено фанатиками новых богов. Исчезло вместе со странами и народами. Но стоит случайно его потревожить — и оно напомнит, как сражались те, кто не могли победить, как умирали не отрекшиеся от своих богов. Как любили те, чья любовь поднялась над смертью и ненавистью.

---

Павел Витальевич Буркин Когда камни кричат

Повесть

Год 1570 от основания Ствангара,

Второй месяц, день 17, Эрхавен

Глава 1

Весна вступала в Эрхавен с развернутыми знаменами, под восторженный птичий гомон и усталый плеск моря. Накануне ночью выдохся последний зимний шторм, отплакал стылый дождь и стих ледяной ветер со Снежных гор. Торговое море дохнуло теплом, и в чистую небесную синь выплыло по-весеннему теплое и щедрое солнце. Просыхающая земля парила, на ветвях деревьев набухли тугие, клейкие почки — еще чуть-чуть, и выстрелят первыми, нежно-зелеными листками. А пока весна отражалась в подсыхающих лужах, в дымке над умытым дождем городом, в белопенных потоках быстрого Асивилда, в счастливых глазах прохожих. В такой день даже самые нелюдимые и угрюмые улыбались, ссутуленные спины распрямлялись, а беды и проблемы казались пустяками. Казалось, еще чуть-чуть, и все станет хорошо. Жаль, даже такое щедрое солнце неспособно вернуть городу его лучшие времена.

— День-то какой, — улыбнулся, подставляя лицо солнечным лучам, невысокий черноволосый юноша. — Одно слово, весна.

Ему невозможно дать больше шестнадцати, да и богатырским телосложением он не отличался, но есть в нем что-то такое, что не позволяло им пренебрегать. То ли прямой, пристальный взгляд серо-стальных глаз (наверняка его род когда-то породнился со ствангарцами), то ли гордая осанка и уверенная походка, то ли… Впрочем, гордость и решительность не переходили в спесь, мог юноша и с друзьями выпить, и над шуткой посмеяться, и девушку обнять, благо, и они его не чурались. Глядя на молодого Леруа Рокетта, легко поверить, что его породил когда-то уважаемый и богатый род, а его предки не раз дрались и гибли за Эрхавен. Даже в последней войне с Темесой, но об этом даже родичи боялись вспоминать. Ныне род захирел вместе с городом, средств не хватало на самое необходимое: выгоревшие, полинявшие от морской соли штаны, легкая, заношенная до лоска кожаная куртка и выглядывающая из-под нее домотканая рубаха. — Удался нынче Святой Валианд!

— Ага, — жестко усмехнулся шедший рядом с Леруа молодой человек. А вот он явно из Семиградья, только не из Эрхавена, а, скорее всего, из Кешера. В отличие от Рокетта высокий, статный, красивый, над верхней губой молодцевато топорщится черная щетка усов. Но в высокомерной и немного развязной манере держаться, в насмешливом прищуре черных глаз, есть что-то пугающее. Опасный человек — насколько опасным можно быть в дремотном, пережившем свой век городишке, где уже не один век не было ничего по-настоящему серьезного.

— И верно, Дорстаг, — усмехнулся юноша. — В такой праздник можно только нажраться.

Здоровяк опешил. Он привык, что высокий рост и тяжелые кулаки заставляют остальных помалкивать, подобострастно смеяться над его плоскими шуточками, порой и просто оскорбительными. Да и его родители… Чем занимаются родители названного Дорстагом, никто толком не знал: одни говорят, торгуют селедкой, другие полагают, что это прикрытие для чего-то еще более серьезного. Для чего? Например: они — шпионы, продались за солиды хозяйки Торгового моря, Темесской конфедерации, и клевещут на эрхавенцев, не давая зародиться и тени вольнодумства. Или такое: все-таки они торгуют, но на самом деле не селедкой, а аркотскими невольницами или вызывающими видения и сводящими с ума грибами. Или в доле с горцами: хотя уж полтора века, как и Южный, и Северный Пуладжистан объединились вокруг самых сильных племен, но в горах до сих пор признается лишь право меча и мушкета. Или… Сколько голов, столько и мнений.

— Я не ослышался? — спросил он тихо. Кулаки сжались, знал Дорстаг, что по доброй воле с ним никто не станет связываться. — Повтори!

— А что я сказал? — с самым невинным видом спросил юноша. — Это великий праздник в честь великого святого, человека, предрешившего победу истинной веры. Не выпить в его память в такой день — не только оскорбить память Святого, но и прогневить Единого-и-Единственного.

Дорстаг пытался осмыслить сказанное. Получалось с трудом — казалось, создавая его, Единый так увлекся мускулами, что мозги дал в последнюю очередь, да и то самые завалящие. И это поражало эрхавенцев — ведь родителям в чем, в чем, а в пронырливости не откажешь.

— Ладно, Рокетт, не будь занудой. Я пошутил.

«За такие шутки в зубах появляются промежутки!» — подумал Рокетт, впрочем, таким способом выяснять отношения не стал. Не потому, что боялся, точнее, боялся, но не кулаков. На любую силу найдется большая, а как раз драться с равными Дорстаг и не умел. Хуже другое — уже не раз бывало, что деньги и влияние рода Крейнфельдов спасали его от проблем, а на семьи его недругов отчего-то обрушивались преследования темесцев. Наверное, и правда весь род, и Дорстаг в особенности, работали на Темесу.

— Хорошо, что сегодня не идти в школу, — усмехнулся третий парень, толстый коротышка Аон Вессе. — Можно спокойно поесть и вздремнуть, и за опоздание не прищучат…

— Да не бойся, Аон, — похлопал по пухлому, мягкому плечу Рокетт. — Мы уж почти взрослые, не сегодня-завтра женимся! Не заставят же нас снимать штаны перед всем классом?!

— Могут и заставить, — вздохнул Аон. — Отец Маркиан на все способен!

— Это точно, — буркнул Дорстаг. — Но и на него есть управа. Пошли прихватим пивка в память святого Валианда.

Идея всем пришлась по душе. Молодые люди миновали обширный пустырь с проросшими зеленью руинами, прошли по когда-то мощеному, а сейчас почти исчезнувшему под напором зелени Осеннему проспекту. Уже не так давно, на памяти Рокетта, опустели последние дома по обочинам проспекта, а сам он выродился в грязную кривую тропу, петляющую в зарослях крапивы между руин, где в лучшем случае живут нищие или играют уличные мальчишки, в худшем лишь гнездятся змеи. Впрочем, трое привыкли к этому запустению, а потому не замедлили шаг, только стали внимательно оглядывать провалы окон: там мог обитать кто угодно.

Дойдя до Парадной улицы, они свернули. Старый город опустел меньше Нового, ведь тут жили древние, намертво повязанные с городом роды и торговцы. Тут, ближе к порту, жизнь еще теплилась, и в порту чуть заметно покачивался десяток мачт, девять торговых посудин и — для борьбы с контрабандой — юркая, быстроходная двадцатипушечная бригантина. Но разруха напоминала о себе провалами окон брошенных домов, порой просто покосившихся, порой выгоревших от пожаров и не восстановленных. Черные, закопченные стены с остатками стропил в синеющем небе смотрелись особенно неприглядно. Еще живые дома тоже знали лучшие времена: где облезла, обнажив кирпичную кладку, штукатурка, где покосилась стена, где обвалилась кирпичная ограда. Казалось, горожане все скопом готовятся переезжать, а значит, заботиться о завтрашнем дне и подновлять штукатурку нет смысла.

Наконец, молодые люди вышли к единственному кабаку — по крайней мере, единственному, где можно было задешево купить вполне приличное пойло и закуску. К вечеру, после торжественного молебна в церкви, народ начнет праздновать, и тогда откроются еще несколько кабаков. Но и цены на все, что нужно для праздника, вырастут прилично, чтобы уже завтра снова войти в норму. Лучше уж сейчас…

Хозяйка, немолодая, преждевременно постаревшая, но приветливая и запасливая, спрятала медные темесские солиды в карман засаленного фартука, налила в облезлые кружки пенистое, душистое пиво. Дорстаг отхлебнул разом едва ли не четверть, отрыгнул, глуповато засмеялся. Ему нравилось, что он может делать все, что хочет, и никто слова не скажет. Другое дело, для чего-то по-настоящему серьезного не хватало духу. Рокетт отпивал небольшими глотками, наслаждаясь вкусом холодного напитка: пиво у кабатчицы Элоизы всегда лучшее в Эрхавене — все-таки сама его и варит. Ну, а лицо Аона просто светилось от восторга — пиво тетушки Элоизы, собственно, и довело его до нынешнего состояния.

Напиваться по-настоящему все-таки не стоило: это Дорстаг Клейнфельд может себе позволить вольности в церкви. Ни Аон, ни Леруа, если бы решились повторить Дорстаговы выкрутасы, не избежали бы ареста, а то и тюрьмы. Ну, ничего, черед пива и чего покрепче придет сразу после службы. Троица бодро топала по Парадной улице к церкви святого Криата.

— А вот тут могли бы и замостить, — недовольно бросил Дорстаг, глядя на огромную, глубокую лужу, перегородившую улицу. — Тут же не сброд какой, а сами господа из Магистрата ходят!

— У них никогда нет денег на город, — пропыхтел Аон, разглядывая роскошные, но облезлые особняки знати. В одном из таких, знали друзья, толстяк и зарабатывал на пиво, переписывая письма. — На себя, впрочем, тоже.

— Как и всем лентяям в этом болоте, — презрительно бросил Дорстаг.

А ведь Эрхавен знал лучшие времена, подумалось вдруг Рокетту. Об этом ему никто не рассказывал, помалкивали даже в школе. Но молчаливые свидетельства встречались на каждом шагу. Высокие, толстенные стены, какие далеко не сразу возьмут и нынешние осадные мортиры, огромное, хоть и обветшалое строение в гавани на Базарном (недавно пытались его отремонтировать, по вечерам Рокетт и прочие школяры зарабатывали там на выпивку — так денег хватило лишь на первый этаж). Магистрат, чьи стены высятся едва ли не на двадцать копий. И самое загадочное, полуразрушенное и заброшенное строение, к которому примыкала церковная школа, но куда им запрещали даже приближаться — капище Исмины. Рокетт видел только руины, да и то издали, но и они впечатляли. Подобное нынешнему Эрхавену построить не по силам. Да и Темесе, наверное, тоже.