Юй Хуа - Десять слов про Китай

• Название: Десять слов про Китай
• Автор: Юй Хуа
• Издательство: Астрель
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-271-44917-8

Потрясающая книга, написанная одним из самых популярных и талантливых авторов современного Китая.

Книга, представляющая Китай во всем его многообразии, ИЗНУТРИ — глазами одного из непосредственных свидетелей его стремительного взлета.

Как в этой стране уживаются вера в идеалы революции и «национальный вид спорта» — печально знаменитые китайские подделки ведущих брэндов?

Как законопослушность китайцев соседствует с коррупцией и взяточничеством?

Как может китаец одновременно гордиться своей страной, сострадать и смеяться над ней?

Чтобы понять это, необходимо прочитать удивительную книгу Юй Хуа!..

---

По трусости я наблюдал за потасовками издали. Стоило соперникам в пылу драки приблизиться ко мне, как я тут же отбегал, держась от них на расстоянии выстрела. Брат, старше меня на два года, ничего не боялся и любовался боем вблизи, уперев руки в боки.

Это повсеместное зрелище мы называли «черно-белым кино», а через несколько лет перешли на более современное выражение «широкий формат».

В средних классах школы я увлекся чтением дацзыбао. К 1975 году, на заключительном этапе культурной революции, уличный мордобой сменился удушливой скукой. Бурное «черно-белое кино», напоминавшее голливудские боевики, нравилось нам гораздо больше, чем тихое «широкоформатное», похожее скорее на европейский «артхаус» со стоп-кадрами и плавным движением камеры.

Я закрываю глаза и вижу себя, каким был тридцать лет назад: мальчик в латаной одежде и протертых кедах китайской марки «Два мяча», с ветхой книжной сумкой наперевес, после уроков бредет по улице, обклеенной стенгазетами.

На этом выцветшем кадре из кинопленки моей памяти запечатлен тот момент, когда я полюбил дацзыбао. Как и европейский «артхаус», последние годы культурной революции требовали от человека неторопливого художественного восприятия. Вооружившись им, можно было в самых непритязательных, казалось бы, вещах, разглядеть потрясающие воображение подробности.

Вообще-то к 1975 году люди потеряли интерес к стенгазетам. Их не перестали наклеивать, но перестали читать. Я, как и остальные, скользил по этим уличным обоям безразличным взглядом, пока благодаря одной замечательной карикатуре не открыл новый материк в мире чтения.

Это была весьма криво нарисованная кровать, на которой сидела раскрашенная всеми цветами радуги парочка. Я впервые увидел мужчину и женщину, изображенных сидящими на кровати, а не стоящими в горделивых позах, как на плакатах. В революционной стенгазете эта картинка могла означать только увлекательнейшие сексуальные разоблачения, и я немедленно погрузился в чтение.

Ни одно дацзыбао я не читал так прилежно. В нем излагалась обильно сдобренная изречениями председателя Мао и высокоидейными лозунгами история двух любовников из нашего городка. Под карикатурой указывались их имена и фамилии. Хотя прямых сексуальных описаний я не нашел, но утлый челн эротических фантазий уже носился по бурному морю моего воображения.

Я помчался пересказывать эту историю, украшенную дополнительными подробностями, близким товарищам, которые слушали меня развесив уши. Затем мы поспешили, каждый своими путями, выяснить домашний адрес и место работы наших развратников.

Через несколько дней дело было сделано. Он жил в старом переулке в западной части города. В конце концов мы подкараулили его у дома. Он мрачно зыркнул на нас, но ничего не сказал и скрылся за дверью. Она работала за городом, в поселковом магазине, в шести-семи километрах от нас. Как-то в воскресенье мы всем скопом туда притащились и обнаружили сразу трех продавщиц. Пошептавшись у входа, мы пришли к единодушному мнению, что никто из них не блещет красотой. Тогда мы громко выкрикнули обозначенное в дацзыбао имя и, когда одна из девушек за прилавком испуганно обернулась, с хохотом убежали.

Это точный снимок той омертвляюще скучной жизни, которую мы тогда вели. Узнав, как выглядят стенгазетные герои, мы радовались неделями.

В дацзыбао конца культурной революции, среди изречений Мао, цитат из классика новой китайской литературы Лу Синя и списанных из газет революционных лозунгов, проскальзывали и постельные темы. Обвинение в «моральном разложении» стало самым удобным приемом для взаимных нападок. Каждый день по дороге из школы я зорко оглядывал стены: не появилось ли нового дацзыбао с новой «клубничкой»?

Интересные строчки приходилось собирать по крупицам, порой они не появлялись по нескольку дней, и мои товарищи скоро утратили азарт. Что за прибыль часами пялиться в дацзыбао, чтобы найти одни туманные намеки? Им больше нравились расцвеченные мною пересказы. Поэтому они всячески поощряли мои изыскания и каждое утро перед уроками спрашивали на ухо: «Ну как, есть новенькое?»

Самой удачной находкой стала история о связи между незамужней девушкой и женатым мужчиной, изобиловавшая подробностями, взятыми из их собственноручных признаний.

Сначала девушка увидела, как мужчина стирает у колодца. Его жена работала далеко от дома и приезжала в отпуск на один месяц в году. Девушка изъявила желание стирать для соседа. Трусы его она на первых порах откладывала в сторону, а потом перестала. Затем в симфонии их любви вступление сменилось менуэтом: девушка начала одалживать у мужчины книги и регулярно обсуждать с ним содержание прочитанного в его спальне. Симфония оказалась патетической: они вступили в связь и на третий раз были схвачены с поличным.

На излете культурной революции борьба с идеями превратилась в борьбу с прелюбодеями. У некоторых людей подавленная сексуальность переходила в стремление отлавливать «морально опустившихся». Их долго выслеживали и наконец вламывались к ним в дом и застигали на месте преступления.

В признании девушки меня поразила фраза о том, что после первого раза она «не могла сесть». Вечером я собрал друзей на берегу реки и под сенью шелестящих ив задал им вопрос:

— Знаете, что бывает после того, как девушка займется этим с мужчиной?

— Что? — спросили они охрипшими голосами.

— Она не может сесть!

— Почему?

Я и сам не знал почему, но не растерялся:

— Вот женитесь — узнаете.

Таким образом, дацзыбао послужили мне первым пособием по половому просвещению. Однако с главным эротическим сочинением своей жизни я познакомился не на улице, а дома.

Родители были врачами, мы жили в общежитии при больнице. На каждом из двух его этажей имелось по шесть комнат. Мы, в отличие от остальных семей, занимали целых две. Наша с братом спальня располагалась внизу, а родительская наверху. У родителей была книжная полка с десятком книг по медицине.

Мы с братом по очереди убирали в верхней комнате. Множество раз я лениво протирал пыль на книжной полке, не догадываясь, какое она скрывает сокровище. Как помнит читатель, в год окончания начальной школы я просмотрел все наши книги, но и тогда не обнаружил главного.

А брат обнаружил. Тогда я учился во втором классе школы средней ступени, а брат — во втором классе старшей ступени. В часы, когда папа с мамой были на работе, он начал приводить в дом мальчиков из школы. Они проскальзывали наверх, после чего оттуда раздавались подозрительные звуки.

Я понял, что дело нечисто. Но когда я к ним поднимался, то ничего особенного не обнаруживал: они болтали и смеялись, как обычно. Едва я уходил, звуки возобновлялись. Это продолжалось не менее двух месяцев. Паломничество в родительскую спальню не прекращалось, вероятно, там побывали все мальчики из братнего класса.

Я ни секунды не сомневался, что от меня что-то скрывают. Когда настала моя очередь наводить порядок, я, как сыщик, обыскал каждую щель, но ничего не нашел. Потом меня осенила догадка, что в медицинские книги, наверное, что-то вложено. Я перелистал их все страница за страницей. Наконец в «Анатомии человека» передо мной раскрылся цветной разворот с женской репродуктивной системой. Я ошарашенно уставился в него, а потом, не приходя в сознание, во всех подробностях изучил рисунки и пояснения.

Может быть, я даже вскрикнул от изумления. Не знаю, в тот миг я был не в себе. Но все мальчики из нашего второго класса средней ступени, устремившиеся в родительскую спальню по тропе, проторенной их старшими товарищами из второго класса старшей ступени, не могли сдержать потрясенных восклицаний.

Четвертая история произошла в 1977 году. Когда культурная революция закончилась, бывшие «ядовитые сорняки», то есть запрещенные книги, стали переиздавать. В нашем городке появились Толстой, Бальзак и Диккенс — и произвели в нем такой же фурор, какой в наши дни вызывает появление эстрадной звезды в бедном селенье. Так как книг поначалу не хватало, на дверях магазина вывесили объявление, что книги будут продаваться по талонам, по две в руки.

Я живо помню величественную очередь из двух сотен человек, которая выстроилась перед книжным. Некоторые пришли еще накануне вечером со своими табуретками. Явившиеся на рассвете быстро поняли, что ничего им не достанется. Но надежда умирает последней, и они продолжали стоять.

Я был среди этих несчастных. Правой рукой я придерживал в кармане пять юаней — по тем временам гигантские для меня деньги, поэтому в магазин мчался, перекосившись на левую сторону. Я наивно думал, что окажусь в числе первых, но, добежав, с ужасом осознал, что передо мной стоит человек триста. Хвост продолжал расти, я слышал, как подоспевшие люди обиженно переговариваются: «Рано встал, а все проспал». К рассвету очередь разделилась на партии выспавшихся и невыспавшихся. Первые обсуждали, какие две книги покупать. Вторые — сколько выдадут талонов. Передние полагали, что сто, средние — что двести, задние — что еще больше. Кто-то даже крикнул, что дадут пятьсот талонов, но этому никто не поверил: если на триста человек очереди дают целых пятьсот талонов, значит, зря стояли?