Олеся Николаева - Любовные доказательства

• Название: Любовные доказательства
• Автор: Олеся Николаева
• Издательство: Вече
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4444-0494-2

В сборник рассказов О. Николаевой вошли как новые, так и уже полюбившиеся всем истории.

Только пережив драмы и трагедии, потеряв близких или встретив настоящую любовь, мы начинаем понимать, что самое главное в этом мире не деньги или карьера, успех и красота, здоровье и богатство а люди — те, кто нам близок, те, кого мы мимолетно задеваем в транспорте, и даже те, кого мы считаем своими врагами. Ведь только в глазах другого человека мы можем по-настоящему разглядеть самих себя и обрести подлинное счастье…

---

Потрясенный Андрюша приехал ко мне и молча протянул распечатанный текст.

— Она еще и Зина, — невольно съехидничала я. — Ну что, Витте, поздравляю тебя! Видишь, Господь слышит малейшие твои пожелания — и сразу исполняет. Захотелось тебе раскопать потаенное — пожалуйста.

— Все ты смеешься, а мне каково?

— Да ладно, надо еще проверить, что это за Мазнин такой. У тебя есть семейный альбом?

Сели мы с ним фотографии разглядывать. Тут его отец и мать — юные совсем — сидят парочкой. Тут — мать сидит, а отец стоит за ее спиной. Тут — Андрюша маленький на руках у отца. Тут — они втроем: счастливая семья, Андрюша в белой рубашечке и бабочке. О! А вот тут он, тоже совсем крошечный, — на руках у довольно-таки противного мужика. Лицо у него какое-то индюшачье, выражение брюзгливое, губы плотоядные, жирные — поблескивают: типичный Мазнин. Валера.

— Нашла, — мрачно сказала я. — Вот, полюбуйся!

Он вперился взором в старый снимок.

— И что? — спросил он. — Это мой родной дядя Бибиков. Очень хороший человек. Лютый антисоветчик был, Царство ему небесное, добрый монархист.

— А родня у тебя хоть какая-то осталась, чтобы про этого Мазнина спросить?

— Брат двоюродный есть — Мишка Бибиков, фамилию взял по матери, по отцу он — Санкин. Но я с ним не разговариваю с тех пор, как он в Дворянском собрании стал все этого сомнительного мальца Гогенцоллерна на российский престол двигать. Боксеру совсем мозги запудрил, на свою сторону склонил. То-то он будет рад, что я — не Витте, а какой-то Мазнин. Тетка еще есть, маменька его. Но она старая, с головой у нее уже не очень, в детство впадает, мишек плюшевых любит. Мишка говорит — это у нее комплекс такой, оттого что он — вырос. Гладит она этих плюшевых зверьков и повторяет: «Миша, Миша!»

— Поехали к ней.

После церемонных приветствий Андрюша сразу приступил к тетке с расспросами. Анна Павловна оказалась очень маленькой, сухонькой старушкой из «интересанток», сохранившей мимику и манеры молодой хорошенькой женщины. Вокруг нее на диване были рассажены небольшие плюшевые игрушки.

— Тетушка Нюта, — Андрюша с ходу взял быка за рога, — вы не припомните, у моей маменьки, у вашей сестры Ирины, были ли какие-то еще мужья, кроме моего папеньки?

Глазки ее сверкнули, и в них зажегся живой огонь:

— А я ей всегда говорила: Ирина, зачем тебе такое яркое пальто? Знаете, у нее было такое пальто с регланом, цвета хорошего красного вина. Букле. И пуговицы такие, обтянутые материей. Голландское, кажется. Хорошее пальто.

Взгляд ее вдруг погас. И она взяла небольшого мишку, который сидел на спинке дивана.

— Так у мамы были в жизни романы? Вам ничего не говорит это имя — тетушка, сосредоточьтесь, это очень важно: Валерий Иванович Мазнин?

— А, это тот, что нам давеча подписку организовывал?

— Какую подписку, тетушка?

— А на Писемского или на Новикова-Прибоя. Я уж и не помню. У Писемского там романы очень живописные. Ты читаешь романы, Андрюша?

— Тетушка, так этот Мазнин был связан с книгами? В магазине книжном работал, да?

— Видный был старик, в нарукавниках. Нос такой с горбинкой, а голова лысая. Только, кажется, он был не Мазнин, а другой. Пельцер, что ли. Хотя Пельцер — это была артистка. А вот кто он был, трудно сказать.

— Ну, хорошо, а мама дружила с мужчинами до моего отца?

Она кокетливо хохотнула и погрозила ему пальцем:

— Был у нее вожатый, это еще когда в пионеры принимали (она выговаривала «пионэры»), он потом в милицию пошел, а потом и вовсе — в органы. Так и говорил: «Я из органов». Так вот он был видный мужчина такой.

— И что? Обыски устраивал? Угрожал? Или — ухаживал? Мазнин его фамилия?

— Крупа.

— Что — крупа, тетушка? Какая еще крупа? — горячился Андрюша, предчувствуя, что ничего не добьется.

— Крупа был из органов. Грозный мужчина такой. А фамилия — Крупа.

— И что — это он за мамой ухаживал?

— Нет, я же сказала: он ее в пионэры принимал, вожатый, а разве так ухаживают? — Она хохотнула, покачивая головой и поглаживая мишку.

— А Мазнин что? Друг, что ли, этого Крупы? — отчаялся Андрюша.

— Это ты про инвалида?

— Почему инвалида? Он был инвалид?

— Ну, он с культяпками — ни рук у него, ни ног. На дощечке ездил. Мы еще ему еду носили. А он на губной гармошке играл.

— Да как же он играл, если у него ни рук, ни ног?

— Так он дул, а мы гармошку по очереди держали.

— Это точно Мазнин?

— Откуда мне знать, Андрюша? Ирочка тогда в этом красном пальто чуть быка с ума не свела.

— Какого быка?

— Деревенского. Мы поехали в деревню, а он пасся. И вдруг увидел ее в пальто и как рванул!

— Тетушка, — Андрюша уже чуть не плакал, — как же он пасся, когда она была в пальто букле? Сезоны у вас не сходятся. Или он не пасся, или она была без пальто.

— Нет, Андрюша, это пальто я хорошо запомнила. И бык был. Хотя, может быть, это был другой бык, с корриды.

— А Зину Мазнину вы знали? — Андрюша уже поднялся, чтобы откланяться.

— Зинку? Так это ж наша домработница была. А потом ее скрутило.

— Что значит «скрутило»?

— Стала она себя путать.

— Путать?

— Путать, путать. Со мной. Говорила: «Я здесь Анна Павловна, все подчиняйтесь, метите пол, несите обед», а потом и за Мишину жену стала себя принимать. Приходит Миша, а она ему: «Ты — мой золотой миленочек, перстенек, муженек!» И за шею его — к себе, к себе! А потом она это красное пальто букле взяла в кладовке, надела на себя, феску декоративную — у нас на стенке висела, помнишь? — зонт еще у нее черный с собой и пошла во двор. А был летний зной. Наверное, как раз бык тогда и пасся, ежели зной.

— Ну, вот видишь, — сказала я Витте, когда мы вышли от тетушки. — Все объяснилось: она опять себя перепутала, эта Зина.

— Ох, тошно мне, — покачал головой мой друг. — До конца жизни буду теперь сомневаться: я — не я. Путать себя с братом Зины, с Мазниным.

— Хорошо еще — не с Крупой, — неудачно сострила я.

…Той же ночью, часов около трех, меня разбудил радостный Андрюшин голос:

— Все в порядке! — сообщил он. — Я нашел на антресолях связку старых родительских писем. Они оба жили в деревне за девять месяцев до моего рожденья — неподалеку от сожженного родового имения Бибиковых. Был май, стояла страшная жара, все вокруг распускалось и цвело, одуванчики стремительно меняли желтое оперенье на белую опушку, пруд нагрелся так, что можно было по полчаса сидеть в нем, не вылезая. И они в восторге описывают эту красоту моему дедушке Петру Александровичу Витте. Его незадолго до этого выпустили с шарашки и сразу как выдающегося физика кинули на ответственный объект. Личную машину дали. И вот он в ответ шлет им письма, что шофер его, шельмец этакий, Валерка напился и разбил вдрызг машину и теперь лежит со сломанными ногами в Склифосовского. И в силу этих причин он, будущий дедушка, не сможет навестить своих милых птенчиков в их деревеньке. Вот! — выдохнул наконец он.

— Витте, я счастлива! — сказала я сквозь сон.

Но у него, как видно, было настроение еще поболтать.

— Так что не было там Мазнина и в помине, когда я был зачат! Лежал он с подвешенными ногами в больнице и утку у нянек просил… Знаешь, наверное, не судьба мне жениться. Или наоборот? Или я просто не воспользовался как следует ее знаками? Может, мне стоило эту Катюшу, соседку твою, попытаться выкупить у ее мужа за «малых голландцев» или украсть? Ну и ладно. У прадедушки моего Сергея Юльевича тоже детей не было. С другой стороны, скажи, разве так уж плохо мне одному? Разве мне чего-то не хватает? Хожу, развязываю узелки жизни, снимаю ветхий слой. Обнаруживаю нечто новое, совершаю доселе не бывшее. Любуюсь издалека… Я тут тебе картину маслом написал — ко дню рождения. Сейчас немного еще пройдусь по ней и закончу.

…Действительно, появился через несколько дней с картиной «Княжество» — на ней был нарисован прекрасный старинный город — с синими домами и красными крышами, и все дело было именно в красках, в их сочетаниях, а не в рисунке. А на обороте можно было прочитать изящным почерком художника выведенное:

Не ерничает тот и не лукавит,
Вещая так: слагатели стихов,
кто женщину прекрасную представит
без княжества и мертвых женихов?

— А почему — мертвых? — спросила я.

— Не знаю, — сказал он. — Почему-то так у меня написалось. Наверное, они все уже сражены женской прекрасностью. Или наповал убиты женским коварством. Или просто — все они аутисты и на самом деле им ничего не надо, кроме себя самих. А я — посмотри на меня — я тот мальчик с петухом: как весело он глядит, как забавно и неловко его держит! И только мы видим этот странный безумный огонек в петушином глазу, загадочный, инфернальный, этот кровавый гребень, эту злую бородку — словно вот-вот изловчится, вывернется и клюнет беспечного и бесстрашно улыбающегося мальца.