Любовь Руднева - Голос из глубин

• Название: Голос из глубин
• Автор: Любовь Руднева
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

Известная советская писательница Любовь Руднева, автор романов «Память и надежда», «Коронный свидетель», «Странная земля» и других, свою новую книгу посвятила проблеме творческого содружества ученых, мореходов, изучающих Мировой океан. Жизнь героя романа, геофизика Андрея Шерохова, его друга капитана Ветлина тесно переплетается с судьбой клоуна-мима Амо Гибарова. Их объединяют творческий поиск, бескорыстное служение людям, борьба с инерцией, стереотипом, с защитниками мнимых, мещанских ценностей.

---

— По мне, его литературный талант сказался особенно сильно в эссе. Да ладно, зачем переутомлять тебя, когда ты сам молчишь, как воды в рот набрал. Но, может, я просто не слышу твоих ответов? А творил он легко и быстро, а ты так медлителен. Не спеша перемещаешься в пространстве, но хвала твоим свойствам, потому наверняка ты еще здравствуешь, Джонатан, и мы вроде бы беседуем, не так ли? Признаюсь, охота именно тут вот потолковать с одушевленным существом.

Я тебя понимаю немножко потому, что у меня кроме разных там парящих чувств есть близкое тебе, ну, чувство собственной подошвы. Признаюсь в том, в чем никому еще не открывался. Шлепаю по земле, особенно когда ношусь босой по своему саду, и удивляюсь, как вроде б небольшая подошва выдерживает такого длинного дядьку уже полвека! И благодаря двум подошвам я вышагиваю по островам и континентам с рюкзаком, наполненным камнями, по Исландии, Большому Каньону в Северной Америке или по Карелии и чувствую себя, даже валясь от усталости, совсем еще молодым. Хождения пешком до одури да с увесистым геологическим молотком в руках, странствия по океану делают жгуче ощутимой землю, мне нравится она, хоть иной раз буквально, как в Исландии, обжигает подошвы. А хвоя под ногой, мхи Карелии, камни в ручьях скальной Америки?

Шерохов притронулся к густой, влажной траве, к кустарнику. Помолчал. И снова тихо заговорил со странным существом:

— Ты такими мягкими лапами перетрогал на Святой Елене каждый миллиметр, по которому вышагивал изгнанник. Скажи, что знают люди об изгнании? Совсем не много, кое-что сенсационное. Впрочем, я толкую о событии начала прошлого века. Ты, Джонатан, вызвал неуемное любопытство, хотя допускаю, про тебя кое-что присочинили, накинули годков. Но о многом ты наслышан. И о том, кто сперва служил высокому, а потом императорствовал. Он и заслужил суровую кару, но нет оправдания мелочному коварству его недостойных судей. — Шерохов встал. — Неохотно расстаюсь с тобой, черепашья ты душа, рано утром мы уйдем в океан…

Андрей в библиотеке резиденции губернатора долго разглядывал старинные карты.

— Мистер Шерохов, между прочим, — сказал Ветлин губернатору, — руководил научной группой, составляя карту дна Тихого океана. Они учли более одиннадцати миллионов отметок глубин, полученных разными экспедициями. Опирался он и на результаты своих исследований, многими научными рейсами руководил сам. Перед вами не просто ценитель коллекции, но и тот, кто умножил ее.

Андрей укоризненно покачал головой, пробормотав:

— Зачем так много слов в похвалу гостю, когда наша обязанность благодарить хозяина за знакомство с уникальным собранием?

Губернатор посетовал:

— Занимаясь историей картографии, до сих пор диву даюсь, как долго хранили в тайне мореходы секрет своих карт, — подумать только, вплоть до семнадцатого века! Скольких несчастий в океане могли б они избежать, если б, — да о чем говорить, нам и сейчас дорого обходятся подобные умолчания в разных сферах науки, не так ли?

Отказавшись от любезно предложенной губернатором машины, Шерохов и Ветлин простились с ним.

Они поднимались по дороге, ведущей в Лонгвуд, на верхнюю террасу острова.

Шерохов заметил:

— А ведь забавно, как губернатора здешнего потухшего вулкана чуть ли не обижает известность Наполеона. Он с ним находится еще в состоянии престижной войны. Что ж, у каждого есть своя палата мер и весов, но и без того все так относительно, Я как-то, будучи в Чехословакии, проезжал город Славков, там, в огромной долине под городом, музей-памятник. На том месте, в той долине, и происходило знаменитое сражение под Аустерлицем, немецкое название Славкова. Очутился я там в июне, бродил вокруг музея. Он стоит, взнесенный на холм, и оттуда взгляд сразу, охватывал всю зеленеющую огромную равнину. Тишь. Покой. Я не удержался, спустился в долину и бросился на землю, лег на спину, зажмурился. Где-то тут, может, и поблизости лежал Андрей Болконский, тяжело раненный, и смотрел в небо Славкова, называя его аустерлицким…

Ну, а дальше я неожиданно услышал вой самолетов, настигавших меня, так сместилось мое взбудораженное воображение, вступила в права память о последней войне, о тех, кто напал на мой самолет, — три вражины! Поспешно поднялся с земли, а надо мною чуть не на бреющем полете несколько машин в воющем азарте гонялись друг за дружкой, — то ли учения, а может, в обучении.

А вернулся к музею, вошел внутрь, в одной из комнат наткнулся на подписи Наполеона — фототипию. Соседствовали красноречиво молодой росчерк и сильная роспись зрелости, поры взлетов Бонапарта. А в завершение я увидел вместо уверенных, чуть наклонных букв внезапно разъезжавшиеся, вроде б я читал расписку в поражении. Имя, долго звучавшее паролем для многих, оказалось только собственным именем одного человека, вступившего в полосу личных бедствий.

…Вдоль дороги, ведущей вверх, росли бугенвилии. Андрей приостановился, рассматривая их вблизи. Взобрались на гору и пересекли рощу эвкалиптов и араукарий. Самое усадьбу Лонгвуд, вовсе и не похожую на крепость, хотя ее так называли, окружали удивительные, ни с чем не схожие деревья.

— Должно быть, реликтовые, вроде б нигде подобных не встречал, — засомневался Андрей.

Шли рядом молча, знали — вон в той уже видневшейся старинной помещичьей усадьбе и жил Наполеон, занимая половину дома, а в другой половине обитали его генералы и один маршал.

Ветлин неожиданно, очень тихо, будто извиняясь за вмешательство в мысли Андрея, произнес:

— Говорят, тут, в старом Лонгвуде, кажется, уже тогда почтенном, хотела быть с Наполеоном любимая им женщина, однако он отверг ее, храня верность уже предавшей его императрице…

— Вы так деликатно, но убежденно говорите, будто вам передали эту романтическую историю из достоверных источников, впрочем, весьма трогательно проситься в такую полутюрягу.

10

Седой негр приветствовал гостей сперва по-французски, но, увидев китель капитана Ветлина, перешел на английский, сочтя справедливо — моряк наверняка изъясняется по-английски.

Он провел Шерохова и Ветлина в кабинет главного хранителя наполеоновского музея Жильбера Мартино, французского консула.

Они уже знали, что ступили тут на крохотную территорию Франции. Перед самой Крымской войной, в середине прошлого столетия, английская королева Виктория передала Франции не только это последнее пристанище Наполеона, но и его архив. Для заострения исторического сюжета писали: королева вручила свой рескрипт внебрачному сыну Наполеона и польской графини Валевской, возникло консульство в Лонгвуде, на Святой Елене.

Худощавый, быстрый в движениях и своей речи, Жильбер Мартино с первых слов, обращенных к гостям, дал понять — ему интересен каждый, кто искренне любознателен.

Тут оказалась совсем иная атмосфера, чем в резиденции английского губернатора, Мартино даже вроде б и непроизвольно подчеркивал свою непосредственность, она сквозила в его обращениях, шутке, жестах.

После традиционного и тут кофе он положил перед Шероховым и капитаном шесть увесистых книг и воскликнул:

— Полистайте, если будет желание, но это потом, а сейчас, если не возражаете, я проведу вас по комнатам Наполеона. Часть дома занимали его генералы и маршал, разделившие с ним изгнание.

Они втроем ходили теперь по дому, уже полтораста лет покинутому прежними обитателями.

— Быть может, самое интересное увидеть как раз то, что свидетельствует о привычках узника, — заметил Мартино.

Андрей кивнул.

Ему не хотелось говорить вслух о своих противоречивых впечатлениях. Но его не покидало ощущение того, что вошел он в непосредственное соприкосновение с чем-то неповторным. И хотя сызмальства отталкивало все деспотическое, но этим не исчерпывалось отношение к Бонапарту и нисколько не обелялось коварство британских ретроградов.

А жилье Наполеоново отличалось неприхотливостью убранства. Увидели простенькую спальню. И была еще другая, где стояла походная койка, узкая, с пологом, спасавшим от москитов, — она напоминала о походах, скитаниях того, кто прожил тут шесть долгих лет. Шнуром помечено было место, куда перенесли койку умирающего — к окну… Сюда задували пассаты.

Мартино говорил с увлечением, а Шерохов, постояв у окна, куда не однажды бросал взгляд Наполеон, поежился, представив себе, как ему, раньше находившемуся всегда в движении, особенно тягостно было оказаться пригвожденным к потухшему вулкану.

Заглянули в бильярдную, зашли в кабинет.

Месье Мартино посетовал:

— Многие биографы почему-то игнорируют, как здесь, на острове, упорно исследовал все свои предыдущие действия, походы Наполеон. Именно тут работал много и упорно. Сохранял спокойствие, во всяком случае наружное, и тех, кто навещал его на Святой Елене, даже поражала его естественность. В Лонгвуде он диктовал воспоминания, очерки о кампаниях, осуществленных им. Составил и «Сорок четыре замечания на труд под названием «Рукопись, поступившая с острова Св. Елены неизвестным путем». Ее напечатали в Лондоне при его жизни, в издательстве Джона Мэррея, еще в 1817 году…