Борис Фрезинский - Писатели и советские вожди

• Название: Писатели и советские вожди
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Эллис Лак
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-902152-53-8

Историк литературы и публицист Борис Фрезинский — автор книг «Судьбы Серапионов», «Все это было в XX веке (заметки на полях истории)», «Илья Эренбург с фотоаппаратом»; биограф Ильи Эренбурга, публикатор и комментатор его сочинений, а также работ Н. И. Бухарина и других авторов; его перу принадлежат более 250 статей и публикаций по истории литературы и политической истории русского XX века. Новая документальная книга Б. Я. Фрезинского «Писатели и советские вожди» основана на многолетних архивных изысканиях автора.

Книга историка литературы Б. Я. Фрезинского «Писатели и советские вожди» насыщена неизвестными и малоизвестными историческими документами. Она позволяет читателю на конкретных примерах, избегая упрощенных схем и скороспелых выводов, увидеть, как в различные десятилетия советской истории по-разному складывались в стране, оставаясь неизменно сложными, неоднозначными и трагическими, индивидуальные судьбы писателей. А попутно — и как созданная в результате Октябрьской революции система привела к жесточайшей диктатуре Сталина, уничтожившей вождей революции — Троцкого, Каменева, Зиновьева, Бухарина, Радека…

---

Простите за покушение на Ваше время.

С глубоким уважением

И. Эренбург.

Передать письмо Эренбург решил через помощника Хрущева В. С. Лебедева, наиболее либерального и интеллигентного из всего хрущевского окружения. С этой целью он обратился к Лебедеву с запиской[449]:

Москва, 8 мая 1960.

Дорогой Владимир Семенович!

Из моего письма Никите Сергеевичу Вы увидите, в чем моя просьба. Может быть даже не к чему показывать ему две страницы — я думаю сейчас о его времени. Может быть, Вам удастся просто спросить его в свободную минуту, могу ли я упомянуть в моих воспоминаниях восемнадцатилетнего Бухарина (это для меня наиболее существенно).

Буду Вам бесконечно благодарен за помощь в той работе, которую считаю очень важной, а для читателей, может быть, полезной.

С искренним уважением И. Эренбург.

Вот рассказ о дальнейших событиях тогдашнего секретаря Эренбурга Наталии Ивановны Столяровой, записанный мной 28 февраля 1975 г.:

«Твардовский подсказал И. Г. получить у Хрущева разрешение на печатание кусков о Бухарине в „Люди, годы, жизнь“. Мол, разрешит, так с радостью напечатаю. И. Г. написал письмо Хрущеву и попросил меня отнести его референту Хрущева Владимиру Семеновичу Лебедеву — он теперь умер, хотя и был молод[450]. Не знаю, почему И. Г. сам не хотел идти[451]. Он попросил дать письмо прочесть Лебедеву — что он скажет. Лебедев встал, когда я зашла в кабинет, надел пиджак — что в этих кругах не слишком-то заведено. Прочел письмо и сказал, что у Никиты Сергеевича может быть свое мнение и он его не знает, но ему кажется, что не следует этого печатать — т. к. Бухарин не реабилитирован, народ знает его как врага и вдруг прочтет, как тепло и душевно И. Г. о нем пишет, все шишки повалятся на него. В интересах душевного спокойствия И. Г. не печатать сейчас этого. Конечно, если И. Г. будет настаивать, это напечатают — ведь цензуры у нас нет — но это не в интересах И. Г. Лебедев встал и вдруг спросил меня: „А что вы, Наталия Ивановна, думаете об этом?“ Я ответила, что вряд ли для него интересно мое мнение, но мне кажется, что надо напечатать — так было, да и события дальние — 1905 год… Прощаясь, Лебедев сказал, что письмо И. Г., разумеется, передаст Никите Сергеевичу».

Узнав от Н. И. Столяровой об ответе весьма осведомленного в делах такого рода Лебедева, Эренбург понял бессмысленность ожидания ответа Хрущева и счел целесообразным не сообщать о предпринятой попытке Твардовскому, да ему и чисто психологически было бы трудно признаться в получении отказа, поэтому он отправил главному редактору «Нового мира» такое письмо:

17 мая 1960.

Дорогой Александр Трифонович,

После нашей беседы произошло в мире многое[452]. Я не хочу обращаться к Никите Сергеевичу теперь с частной просьбой и не хочу откладывать опубликование книги даже на месяц. Поэтому посылаю Вам начало шестой главы в новой редакции[453] — этот текст бесспорно приемлем для Вас и в таком виде, как я его даю, приемлем и для меня. Этим устраняется единственное политическое препятствие.

Первую часть (август[454]) по-моему нужно кончить не на восьмой главе, а на десятой — встречей с Лениным — это ровно треть всей книги, а по содержанию рубеж — вслед за ним начинается новая глава жизни[455]. Я буду до начала июня дома. Жду от Вас тех замечаний, о которых Вы говорили[456].

Душевно Ваш И. Эренбург[457].

Поняв, что впрямую говорить о Бухарине ему не позволят, Эренбург, работая над мемуарами, тем не менее не упускал случая упомянуть Бухарина там, где он считал это важным и когда была надежда провести это через цензуру. Часто он вынужден был, не называя фамилии своего друга, ограничиться лишь его именем-отчеством, надеясь, что памятливые читатели поймут, какого именно Николая Ивановича автор имеет в виду. Читательская почта Эренбурга подтверждает, что в общем-то он оказался прав, хотя, конечно, бывали и курьезы — в одном случае его поблагодарили за то, что он добрым словом помянул Н. И. Вавилова, в другом — просили подробнее рассказать о встречах с Н. И. Ежовым (письмо его несчастной дочери ошарашило Эренбурга). В читательской почте, вызванной публикацией первой книги мемуаров, Эренбург нашел и письмо, которое его растрогало:

Дорогой Илья Григорьевич!

Я хорошо представляю себе, что в связи с Вашим семидесятилетием Вы услышите много теплых слов и хороших пожеланий от Ваших друзей и благодарных читателей.

Мое давнишнее желание написать Вам, быть может, даже встретиться (о многом хотелось бы посоветоваться), сегодня особенно обострилось.

Хочется присоединить свой голос ко всем тем, кто Вас по-настоящему понимает, любит и ценит. Когда я прочла опубликованную часть «Люди, годы, жизнь» и нашла там, хотя и мимолетное, но теплое воспоминание о человеке, написавшем предисловие к Вашему первому роману, о человеке, память о котором для меня свята, мне захотелось крепко пожать Вашу руку и расцеловать.

Сегодня в Вашей замечательной речи, переданной по радио[458], я услышала слова: «Воз истории сдвинулся с места и ближе стали края справедливости!». Хочется верить, Илья Григорьевич, что Вы доживете до тех времен, когда справедливость восторжествует и можно будет написать о Н. И., не завинчивая «душевных гаек» не меньше и не с меньшей любовью, чем Вы написали о Пикассо, Хемингуэе, или о вдохновенных людях Вашей любимой Италии. И, конечно, «дело не в датах, круглых или не круглых»[459], но я и мой сын, Юрий Николаевич[460], желаем Вам отметить еще не одну круглую дату, не одну творческую победу.

А. Ларина. 27.1.1961.

Так Эренбург узнал, что вдова и сын Бухарина живы[461]. Его юбилейная почта была огромной, он читал ее постепенно и ответил на письмо с вынужденной задержкой:

Москва, 16 февраля 1961.

Дорогая Анна Михайловна!

Мне было очень радостно получить Ваше письмо. Я тоже верю в то, что настанет день, когда и мои воспоминания о Николае Ивановиче смогут быть напечатаны полностью.

От души желаю Вам и Вашему сыну счастливых и ясных дней[462].

С вдовой и сыном Бухарина Эренбург встретился через несколько лет, этому предшествовало еще одно письмо:

Уважаемый Илья Григорьевич!

Обращаюсь к Вам с нескромной просьбой — хочу просить свидания с Вами.

Мне, как сыну Николая Ивановича, дорого каждое воспоминание о нем, тем более такого близкого товарища его юности, как Вы. И я буду очень благодарен Вам, если Вы поделитесь со мной воспоминаниями о далекой юности Вашей.

Если у Вас будет такая возможность, прошу известить меня.

С уважением

Ларин Юрий Николаевич. 30. XI.64[463].

О содержании долгой беседы с Эренбургом А. М. Ларина кратко рассказала в книге воспоминаний[464]. Эренбург также упоминает этот разговор в 29-й главе (4-й книги мемуаров), посвященной Бухарину. Эта глава, написанная Эренбургом вдогонку четвертой части в 1965 г. после встречи с близкими Бухарина, написанная без какой-либо надежды на публикацию, оказалась единственной главой мемуаров, предназначенной «в стол»[465]. Рукопись этой главы, против обыкновения, Эренбург никому не показывал, даже близким Бухарина.

Это был не политический, а человеческий портрет Бухарина, и, если допустима аналогия с изобразительным искусством, это — не масло, а карандаш. Оттенки политических взглядов или существо экономических теорий Бухарина Эренбурга интересовали мало, а вот трагедия живого, талантливого, честного, импульсивного человека и безошибочная расчетливость сталинской интриги, беспроигрышность его садистского восточного вероломства — над этим он думал постоянно…

В рукописи четвертой книги «Люди, годы, жизнь», представленной в «Новый мир», было несколько эпизодов, связанных с Бухариным. Например, в шестой главе, где речь шла о статье Эренбурга «Откровенный разговор», которую Бухарин напечатал в «Известиях» в 1934-м. В этой главе Бухарин упоминался дважды, но редакция «Нового мира» потребовала снять недозволенное имя, и Эренбургу пришлось заменить его «редакцией „Известий“» и «газетой»[466]. Однако уже в отдельном издании третьей и четвертой частей мемуаров Эренбургу удалось имя Бухарина восстановить[467]. То же самое произошло и с седьмой главой, посвященной Первому съезду советских писателей, — упоминание о докладе Бухарина редакция журнала вычеркнула (критическое упоминание доклада не реабилитированного тогда Радека при этом оставили), а в издании 1963 г. Эренбург его восстановил[468].

Точно так же вышло и с принципиально важным для Эренбурга упоминанием встречи с Бухариным в редакции «Известий» в день убийства Кирова: в «Новом мире» вместо фамилии напечатали «редактор», а в отдельном издании редактор фамилию обрел[469].