Юзеф Крашевский - Сумасбродка

• Название: Сумасбродка
• Автор: Юзеф Крашевский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1987

«Сумасбродка» — социально-психологический роман классика польской литературы Юзефа Игнация Крашевского (1812-1887).

---

Плакать Зоня не могла, глаза ее горели как угли, она захлебывалась клокотавшим в груди рыданием, но слезы из глаз не текли. Ее губы были искривлены дикой иронической улыбкой. Иногда она что-то бормотала, какие-то бессвязные слова.

Утешать, успокаивать ее в эту минуту было невозможно, да она бы и не допустила до этого.

Оставалось одно: окружить ее нежнейшим вниманием, а для этого у нее была Мадзя, которая теперь самым буквальным образом не отступала от сестры ни на шаг.

Погруженная в мрачную печаль, Зоня, казалось, никого не видела, сидела окаменелая, немая, не слыша, что говорят, не отвечая на вопросы.

Временами она отнимала руки от лица, и тогда были видны ее сухие, лихорадочно горящие глаза, запекшиеся губы и наморщенный лоб.

Эварист просидел тут несколько часов. Наконец, переговорив с Мадзей, он тихо ушел.

Одно из двух: либо эта боль убьет Зоню, либо, как всякая человеческая боль, она постепенно смягчится, растает в растворителе всех человеческих несчастий и счастий, имя которому — время.

Сам характер первой реакции, столь неистовой, подсказывал, что она не может быть длительной.

В городе все, кого бы Эварист ни встретил, говорили ему о смерти Теофила, так как в это же время известие о ней получила администрация университета. Студенческая молодежь сокрушалась об утрате своего коллеги, человека больших способностей и сильной воли, и жалела бедную Зоню.

Беспокойство долго не давало Эваристу уснуть, ему не терпелось узнать, что происходит у Зони и Мадзи. Едва рассвело, как он поднялся и побежал к пани Травцевич.

Там ему сказали, что часа два назад ее вызвали из соседнего дома, где, должно быть, что-то случилось, потому что беготня была невообразимая, но любопытствующие ничего не могли узнать о причине.

С самыми дурными предчувствиями взбежал Эварист но лестнице в мезонин и на пороге столкнулся с выходившим оттуда доктором Б., профессором университета, с которым его как-то познакомили.

— Отравилась опиумом, — флегматически произнес профессор в ответ на его «что тут случилось?». — К счастью, своевременно обнаружили пустую бутылочку, и смертный исход удалось предупредить. Обойдется недомоганием.

В комнате у Зониной постели Эварист застал Мадзю, всю в слезах, с перепугу дрожавшую как в лихорадке. Зоня полулежала, опершись на локоть, с гневным лицом.

— А, вы не дали мне умереть! — восклицала она с язвительной горечью, — вот уж правда совершили благодеяние. Вам надо, чтобы я жила! Буду жить, но не знаю, порадую ли я вас… Дурацкая жизнь!..

— Зоня! — поминутно останавливала ее сестра.

— Молчи! — неистовствовала больная. — Ты спасла меня, так это у вас называется… По твоим благочестивым понятиям это значит — дать время на покаяние… Ладно, увидишь, как я стану каяться!

Голос у нее прерывался спазматическими рыданиями. Мадзя пыталась обнять сестру — та ее отталкивала гневно, безжалостно.

Эварист наблюдал эту сцену с невыразимым волнением; он присел в первой комнате, уже и сам не зная, что ему делать со спасенной Зоней и с этой бедной Мадзей, к которой сестра относилась с явной неприязнью и без конца срывала на ней сердце.

А Мадзя, которую ничто, казалось, не обескураживало, ни на шаг не отступала от постели и заставляла больную принимать лекарство, умоляя об этом на коленях…

Зоня уже и смотреть на нее не хотела; спустя несколько часов раздражение больной при виде Мадзи возросло до такой степени, что, рванувшись с постели, она начала кричать:

— Да освободите же меня от этого ангела, да, я — дьявол и поэтому ангелов не переношу! Клянусь всем на свете, что рук я на себя не наложу, только пусть она не отравляет мне жизнь своим ангельством… Пусть едет, если хочет, отмаливать мои грехи, а меня оставит одну.

Эварист подошел ближе, желая как-то умилостивить больную, она бросилась к нему с мольбой:

— Даю слово, клянусь, ручаюсь головой, больше я не буду кончать с собой, хватит с меня этой глупой попытки, но Мадзя пусть уезжает туда, откуда приехала, я с ней жить не могу.

Сестра целовала ей руки, просила прощения — не помогало.

— Да, ты ангел, ты сама доброта и самоотверженность, — страстно восклицала Зоня, — я обязана тебе жизнью, но именно поэтому мне тошно тебя видеть… Уезжай! Со мной ты умрешь, а я сойду от тебя с ума!

Что можно было возразить на это? Мадзя, не желая мозолить ей глаза, убежала к пани Травцевич, чтобы выплакаться там и лечь в постель, так как чувствовала, что сама заболевает, и Эваристу пришлось немедленно отправиться за доктором.

Около Зони посадили женщину, которая обещала не оставлять ее одну.

К вечеру Мадзя металась в жару, и Эварист целую неделю сильно тревожился о ней; только молодость и спокойствие, с каким она переносила свои страдания, спасли ей жизнь.

Зоня на третий день уже была на ногах; ее страдания значительно поубавились за это время.

Она знала, что сестра больна, но сама чувствовала, что не может показаться ей на глаза после того, как обошлась с ней так жестоко.

Мадзя, едва поднявшись с постели, стала думать об отъезде в Замилов; она была так грустна и подавлена своей неудачей, так страдала душой, что старая Травцевич, позабыв о цыплятах, плакала над ней целыми днями. Эварист из-за двери ежедневно справлялся о Мадзином здоровье и, как только врач разрешил, сам начал торопить с возвращением.

Настал день выезда. Мадзя не могла уехать не простившись. Отложив на дорогу лишь самое необходимое, она собрала остатки денег, с тем чтобы передать их Зоне, и, во избежание какой-нибудь неприятной сцены, упросила Эвариста пойти вместе с ней.

Зоню они застали погруженной в книги. Чтобы забыть свою боль, она наново с жаром набросилась на науку; исхудавшая, с лихорадочно горящими щеками, небрежно одетая, непричесанная, она производила впечатление какого-то одичавшего существа.

Увидев на пороге Мадзю, Зоня рывком отодвинула от себя книгу и подошла к сестре. Даже не зная об этом, она не могла бы не заметить, что Мадзя тяжело болела. Изменившееся лицо говорило об еще не миновавшей опасной слабости, девушка пошатывалась на каждом шагу, а при виде сестры пришла в такое волнение, что должна была тут же у двери присесть, чтобы собраться с духом и силами.

Зоня смотрела на нее как бы свысока и одновременно с сожалением.

— Жаль мне тебя от души, — проговорила она, стоя перед Мадзей, — напрасно ты сюда приехала обращать меня, не имея на это сил, и пришлось тебе расплачиваться за мои грехи. Слабое ты создание. Посмотри на меня: я потеряла ребенка, потеряла любимого человека, потеряла надежду на жизнь и желание жить, а, как видишь, держусь, и лучше, чем ты! Извини меня, милая Мадзя! Такой меня создал господь бог, и другой я быть не могу.

— Незачем передо мной извиняться, — возразила Мадзя, которая постепенно приходила в себя. — Я сделала то, что должна была сделать, и не моя вина, если мне так мало Удалось. — Она вздохнула. — Это ты не сердись за то, что я была, может быть, не всегда тактична, но всегда и всем сердцем хотела тебе помочь.

— И напрасно, мне ничего не поможет, — сухо ответила Зоня.

— Я уезжаю, — проговорила Мадзя тихим голосом, — хочу попрощаться.

И, рыдая, бросилась к сестре на шею.

— Зоня, милая, — говорила она, всхлипывая, — обратись к богу, молись, покаяние вернет тебе покой, молитва утешит, примирившись, легче будет терпеть… Ты много перенесла, это тебе зачтется… Родная моя! Зоня сухо рассмеялась.

— Обо мне не беспокойся, — сказала она небрежно, — я сумею найти себе путь в жизни. Вы велели мне жить, значит, надо постараться сделать эту жизнь сносной.

Мадзя воспользовалась удобной минутой, чтобы незаметно сунуть Зоне в руки узелок с деньгами и шепнуть ей:

— Если любишь меня, возьми, мне они не нужны. Поколебавшись, Зоня, однако, приняла подарок сестры, помолчала, затем задумчиво поцеловала ее в лоб.

— Сочтемся когда-нибудь, — добавила она, — я не отчаиваюсь, я еще расплачусь со своими долгами!

Эти слова были сказаны с гордостью, даже как бы с угрозой.

Потом обе сестры ненадолго удалились в другую комнату, Мадзя хотела просить Зоню еще о чем-то наедине, а все ее просьбы сводились к богу и молитве, ибо иного способа утешиться и спастись она не знала.

Зоня отвечала ей саркастической усмешкой, пожимала плечами, отмалчивалась или повторяла одно и то же:

— Не беспокойся обо мне, я не пропаду.

Казалось, мысленно она уже намечала линию своего поведения в будущем.

Когда обе вместе они вышли в первую комнату, где их ждал обещавший проводить Мадзю Эварист, Зоня подошла к нему.

— Хотя Мадзя и уедет, ты все-таки мог бы навещать меня время от времени, — сказала она. — Правда, теперь этот скелет уже не вызовет в тебе былой страсти, ну и тем лучше, ты перестанешь мне надоедать, а сам — страдать. Заходи просто так, как к доброму приятелю. Я собираюсь налечь на науку и буду это делать, пока хватит сил. Мне это нужно хотя бы для того, чтобы зарабатывать себе на хлеб.