Юзеф Крашевский - Сумасбродка

• Название: Сумасбродка
• Автор: Юзеф Крашевский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1987

«Сумасбродка» — социально-психологический роман классика польской литературы Юзефа Игнация Крашевского (1812-1887).

---

Зоня повелительно указала ему на диван, и он принужден был сесть. Она стояла напротив, отделенная от него столом.

— Ну, так читай мне нотацию, только будь красноречив, потому что Зоня, — прибавила она, — это строптивая и упрямая особа. Итак, что она там натворила? Я слушаю.

Шутливая речь плохо скрывала ее растущее беспокойство.

— У меня нет никакого права читать нотации и поучать тебя, — сказал Эварист. — Моя назойливость объясняется лишь моей искренней привязанностью к тебе, Зоня. Я только назову одно имя — Зориан.

Лицо девушки вспыхнуло. До этого она смело глядела в глаза кузену, теперь же потупилась, подняла руку и в задумчивости стала машинально разглядывать свое кольцо.

— Зориан! — повторила она. — Что же вы думаете о нем и обо мне?

— Зориан влюблен в тебя, и об этом все знают, — сказал Эварист.

Разговор прервался. Наступило долгое молчание. Зоня продолжала рассматривать кольцо, поворачивая его на пальце.

— Ты говоришь, Зориан в меня влюблен… Так? — начала она медленно. — А если бы и я полюбила его? Что тогда? Разве я не имею права отдать свое сердце и себя тому, кто мне нравится? Я абсолютно свободна, никогда ничего от родных не требовала и никогда не буду требовать, но и командовать собой не позволю. Да, я совершенно свободна и если бы полюбила Зориана, — то что из этого следует, пан Эварист?

— Это было бы несчастьем! — воскликнул искренне испуганный юноша.

— Ты ошибаешься! — запальчиво прервала его Зоня. — Ошибаешься! О, это было бы наивысшим счастьем, это словно рождаешься заново. Любовь, теперь я это признаю, огромное, облагораживающее человека чувство… скрытый двигатель жизни… апофеоз…

Она схватила книжку, на которую опиралась, и сильно стукнула ею по столу.

— Я люблю Зориана, — воскликнула Зоня, — да, ты не ошибся! Я люблю его какой-то странной любовью, которой, может быть, еще никто не любил… Мы словно поменялись ролями, я любовник, а он моя возлюбленная, я люблю его со страстью мужчины, а он при мне словно робкая девочка! Он в моей власти, он мой…

Это удивительное признание, вырвавшееся у Зони, ошеломило Эвариста, он закрыл лицо ладонями.

— Ты скажешь, я сумасшедшая, — вспыхнула Зоня. — О, поверь, в нашей жизни безумие — это сокровище. Я счастлива, что сошла с ума!

— Зоня, ради бога! Это настоящее сумасшествие, — в ужасе вскричал Эварист. — А последствия, а что в будущем? Зориан еще несовершеннолетний, он не вышел из-под родительской опеки, я знаю его семью. Это мелкопоместная шляхта, нажившая огромное состояние, и они никогда не допустят до женитьбы…

Зоня расхохоталась.

— Женитьба! Но я не собираюсь выходить за него замуж! Я хочу любить его, и этого мне достаточно. Уверена, что, если бы он женился на мне, это погубило бы мое счастье.

Эварист вскрикнул от ужаса.

— Ах вы, святоши и лицемеры… живые трупы! — воскликнула Зоня.

— Я даже говорить не могу с тобой, дорогая, мысли мешаются у меня в голове. Безумие — ладно, не будем об этом говорить, по ведь ты так слепа, что не видишь последствий… Ты погубишь себя.

Бурные реплики Эвариста в конце концов подействовали на Зоню.

— Дорогой пан Эварист, — ответила она несколько сдержаннее. — Повторяю, я имею полное право погубить себя так, как мне нравится… Я люблю Зориана и чувствую, что и он меня любит.

— Но он еще ребенок, — резко прервал ее кузен. — Не сомневаюсь, что сегодня он любит тебя и безумствует, но его страсть — это страсть мальчишки, сгорает как сноп соломы, завтра он так же пылко будет любить другую.

Зоня подняла на него глаза и пожала плечами.

— Кто из влюбленных думает о завтрашнем дне! Завтра! Боже мой!.. Какое нам дело до завтра… — И она отошла от стола, за которым сидел окончательно сраженный Эварист.

Не скоро смог он собраться с мыслями и найти слова для спокойного ответа.

— Действительно, дорогая Зоня, — начал он, — наши взгляды столь различны, что понять друг друга мы никогда не сможем. Не знаю даже, веришь ли ты в того же бога, что я, ведь ты пренебрегаешь его законами, которые для меня священны. Я не буду говорить о том, чего требует от нас вера, потому что не хочу вызвать с твоей стороны богохульства. Но кроме божьих, существуют человеческие законы, существуют правила, которые под угрозой кары нельзя нарушать, существует общество и общественное мнение. Хочешь ты или нет, но ты частица этого общества и должна подчиняться его нормам, не живешь же ты на необитаемом острове.

Зоня подошла к окну, потом обернулась к Эваристу.

— Именно против оков, которые накладывает на нас ваше закоснелое общество, мы и протестуем. Тут недостаточно слов, нужны действия. Если хочешь знать, моя открытая любовь, которую вы считаете бесстыдной, является таким протестом.

— А вот теперь ты лицемеришь, — прервал ее Эварист с горькой улыбкой, — ты хочешь оправдать свою страсть, прикрываясь теорией… Фальшивишь!

Зоня сильно покраснела.

— Может быть, ты и прав! — ответила она гордо. — Кто обладает сокровищем — охраняет его любым способом, хватая прикрытие даже с алтаря…

Это признание, высказанное немного сокрушенным тоном, растрогало Эвариста, он вскочил с места и упал перед Зоней на колени.

— Зоня! Заклинаю, не губи себя! — воскликнул он. Красавица грозно нахмурила брови.

— Ты не думаешь, что твой страх может оскорбить меня? Не понимаю, как ты представляешь себе любовь — как омерзительное распутство? Ты обижаешь меня и его… Любовь Зориана ко мне так же прекрасна, благородна и чиста, как и моя. Мы любим друг друга, как родственные души…

Лицо ее вспыхнуло румянцем, она не окончила фразы.

— Верю тебе, — ответил Эварист. — Я даже хочу верить, что вы так и не отступите от вашей идеальной любви, хотя это и противоречит вашим теориям.

Румянец снова залил Зонино лицо, и она быстро отвернулась от кузена.

— Я-то могу поверить, — закончил Эварист, — но свет, но люди, что они скажут, видя, что ты ходишь к нему.

— А разве я это скрываю?

— Но люди примут это за вызов.

— Пусть принимают за что им угодно, — со спокойным презрением возразила Зоня. — Какое мне до этого дело. Я ради людей не пожертвую ни минутой своего счастья.

Ответ замер на устах молодого человека, в отчаянии он отступил. Разговаривать с Зоней было бесполезно, переубедить ее он не мог. Две силы делали эту любовь непобедимой — сила темперамента опиралась на теорию неограниченной свободы. Одурманенная этими теориями голова помогала пылающему сердцу.

Некоторое время Эварист еще постоял, молча уставившись в пол, потом взял шляпу, поклонился издали и тихо вышел. Зоня его не удерживала.

В воротах, когда Эварист, не оглядываясь, уже выходил на улицу, он почувствовал, что кто-то дернул его за руку. Агафья Салганова, с таинственным видом подавая ему какие-то знаки, быстро шептала:

— Гелиодора Ивановна, паныч, Гелиодора Ивановна просит вас, заради бога, на минутку к себе для разговора. Пойдемте, очень прошу вас, пойдемте.

И, ухватив за рукав, словно боясь, как бы жертва не ускользнула, старуха потянула его за собой. При этом она все время повторяла:

— Гелиодора Ивановна!

Эварист, не понимая, зачем ему к ней идти, и думая, что это ошибка, сопротивлялся.

— Вы, должно быть, ошибаетесь, я недостаточно знаком с Гелиодорой Ивановной, — говорил он старухе.

— Не ошибаюсь, не ошибаюсь, паныч, а знаю наверняка, вы ведь у родственницы своей были, у Зоньки; пойдемте же! На одно словечко.

Она потянула его назад в дом и через другой темный коридорчик подвела к двери, которая тотчас открылась.

Пред ним стояла пани Гелиодора, на сей раз без папиросы, нетерпеливая и взвинченная; едва пропустив гостя в свой «кабинет», она тут же закрыла дверь на крючок.

Небольшая комната давала некоторое представление об облике женщины, которая в ней жила. Поразительный беспорядок царил в этом так называемом элегантном будуаре. Элегантность, впрочем, отошла в прошлое, настоящее определялось исключительно беспорядком. Повсюду валялись платья, табак, папиросы, книжки, безделушки, письма, обрывки ленточек, скатанные в трубку гравюры, штуки материн, начатое рукоделие, потрепанные тетрадки, рассыпанные деньги и какие-то измятые тряпки, так что негде было присесть. Но пани Гелиодора и не предлагала этого гостю; она стояла перед ним, ломая испачканные чернилами и пожелтевшие от никотина руки, и кричала:

— Вы знаете, вы знаете, что она вытворяет! И на себя накличет беду и на меня! Целыми днями они вместе, она и у него бывает, клянусь здоровьем. Я говорила ей, чтобы хоть не так явно… но она и слушать не хочет.

У Эвариста было время прийти в себя.

— Милостивая сударыня, — сказал он, — я не много знаю об этом, но позволю себе заметить, что в эмансипации Зони и в ее пренебрежении общественным мнением безусловно виновато учение, проповедуемое вашим наставником. Именно оно готовило ее к жизни и стало для нее жизненным правилом. Вы пожинаете то, что посеяли.