Зинна - Ненавижу школу

• Название: Ненавижу школу
• Автор: Зинна
• Жанр: Публицистика

Сенсационное автобиографическое исследование на тему современного российского образования и воспитания.

Вашему вниманию предлагается автобиографическая книга, написанная человеком работающим в детских учреждениях образования города Москвы и пришедшим к выводу о том, что в этой системе нормальному, здравому, порядочному человеку невозможно работать так же, как ребёнку невозможно получить достойное развитие и образование (за счастливым исключением).

Как и название данной книги — провокационное, будто бы от лица ребёнка, школьника, так и сама эта книга, её слог, композиция — отличаются максимальной открытостью, непосредственностью изложения, смелостью суждения и независимостью взгляда. Что называется, без обиняков. А потому книга категорически противопоказана приспособленцам и лицемерам, а также всяким другим негодяям. И не обвиняйте потом автора в том, что вас не предупредили!

---

Зато потом, да, конечно, будут вопросы, на каждом углу все будут дружно качать головами, вопрошая: почему же наши детки из таких ангелочков превращаются в таких гадких-звероподобных: грубых, гнусных и жестоких — издеваются над животными, над сверстниками (и не только), а затем снимают все эти свои зверства на видео и выкладывают в интернет? Ответ: это нынешняя школа делает их такими. Плюс, конечно, и телевидение, и кино, и развлекательная индустрия, пропагандирующие насилие, и родительское, конечно, бездействие, наплевательство, и болезнь всего окружающего общества… Всё это верно, но всё это НИКАК не снимает ответственности и со школы, повторяю — главного учебно-воспитательного органа, механизма, учреждения для ребёнка с 6 и до 17 лет. А наша школа — это дикие джунгли, в которых выживает сильнейший, точнее наглейший, т. е. хищник. Уже с малых лет дети попадают в среду, в которой их делят на два отряда: хищников и жертв. Ваших детей калечат на всю жизнь: либо ваш ребёнок вырастает лузером, неудачником, тихой, серой, трусливой, податливой жертвой, либо хищником — кровопийцей, который будет по жизни пить кровь у окружающих, будь то его семья, жена, муж, дети, престарелые родители, будь то его коллеги по работе, соседи и т. д., грести под себя, до чего только дотянутся руки, потреблять и потреблять всю оставшуюся жизнь, стараясь создавать как можно меньше (это удел лузеров — создавать-то). А нормальный человек после школы получается только чудом небес и стараниями хороших родителей — и он один из немногих, среди жертв и хищников-паразитов вокруг.

Я знаю, что изначально с рождения все дети нормальные, у каждого ребёнка есть потенциал стать хорошим, полноценным человеком. Этот потенциал можно мысленно представить в виде крыльев за спинами, как у ангелов. И вот эти прекрасные светящиеся крылья выворачивают и вырывают. Детей калечат навсегда. Как раньше выжигали глаза или сажали в бочку, чтобы человек не вырос, а стал карликом. Вот это всё то же самое. Только страшнее, потому что физическое увечье бросается людям в глаза, пугает их, вызывает в них желание сопротивления. Тогда как духовное увечье остается незамеченным подавляющим большинством людей.

Жадные мегеры, или Почему Плюшкин тоже не любил детей

А вот примеры жадности, доходящей до абсурдных, карикатурных форм. У одной из училок я как-то попросила на время стул (самый простой, обыкновенный стул: не из красного дерева, не работы 18 века с позолотой!). У неё в классе было много свободных стульев в тот момент, и это было во внеучебное время — так ей стула стало жалко, отказалась дать, и только когда я, не постеснявшись, при её учениках наивно спросила (не нарочно, а само вырвалось): «Вам что, стула жалко?», она нехотя, со скрипом разрешила мне его взять. Правда, уже брать не хотелось. А у другой училки я как-то попросила клей (самый простой клей-карандаш, стоит три копейки) — пожалела, не дала, хотя знала (я ей объяснила), что он мне очень был нужен для работы на уроке. Другой училке жалко было кусочка мела. А ещё одна, которая делила со мной кабинет — он был у нас на двоих, — поспешила занять лучшие полочки в шкафу, а потом и вовсе всё время норовила выпереть меня из кабинета и пыталась занимать его даже в то время, когда у меня там был урок по расписанию. Чего я ей, конечно, не позволила, так она тут же побежала на меня жаловаться директору. Да, кстати, они (признанные лучшими в школе педагоги — старожилы или блатные, родственники руководства, или молодухи, выпрыгивающие из штанишек, чтобы попасть в привилегированную касту) вообще очень любят бегать и по любому поводу жаловаться на кого-либо директору или любят обсудить на педсовете недостатки какого-нибудь учителя, которого нет в данный момент на собрании («здоровые» моральные принципы, под стать людям, являющимся образцом для подрастающего поколения, правда?).

Поначалу меня это удивляло: ну как взрослые тётки могут так показно бегать к начальнице, как дети-ябеды или как маленькие цыплята к мамке-курице, вместо того чтобы, скажем, поговорить с человеком, которого касается тот вопрос, и всё уладить с ним лично? А потом я, балда-Ивановна, поняла, что это просто такой, кстати, много где ещё распространённый, способ типичного подлого, заспинного существования в коллективе (как правило, в женском — наиболее распространённый).

Закулисные интриги, интриганство были известны на протяжении всей истории человечества, и не только во дворцах в виде возни за престолы среди монарших родственников и за огрызки власти челядью. Но только почему школа может уподобляться таким — не самым красивым — формам общества, человеческих отношений? Свора жадных, завистливых скупердяек, базарных торговок — вот как это зачастую выглядит изнутри для наблюдательного глаза. Да их на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям, не то что платить им зарплату, да ещё деньгами людей, которым всё это могло бы казаться диким (увидь они хоть малую часть того, чему свидетелем был мой личный опыт)!

Писклявые монстры с ключами, или Просто ключницы

Сколько писклявости и подобострастия в голосе учителей при разговоре с руководством и авторитетными коллегами, и сколько авторитарности в их голосе при общении с подопечными им детьми! Беседуешь с детьми о том, что в празднике главное не подарки, а смысл этого праздника, внимание и забота, радость общения с близкими, дорогими людьми…, — тут встревает (без всякого приглашения) проверяющая тетрадки на моем уроке на задней парте другая учительница, встревает с комментарием: «Нам этого не понять» (это она про детей). Дети напряглись, примолкли. В этой фразе всё её мнение о своих учениках, что они ограниченные и заведомо неисправимые существа. Возможно, кто-то из них действительно избалован и эгоистичен, но никто из них не ограничен, и дети всегда тянутся к хорошему, если им хотя бы маленький краешек его показать, они всегда тянутся к разумному, если им это разумное разумно и с любовью преподнести. И тогда, на том занятии, они всё нормально поняли, что главное — действительно не подарки, а внимание и любовь близких людей и друзей… А вот той учительнице ничего подобного уже точно не понять, раз она такие неумные вещи, да с таким пафосом, цинизмом, не то что без стеснения выдает, да бесцеремонно вмешиваясь в чужой урок. Мне было обидно за детей. И за себя — я веду урок, а она беспардонно встревает и портит нашу беседу с детьми. А где же элементарная педагогическая этика?

Какими тихокрылыми ангелами эти учительницы влетают в учительскую, тихо воркуя или шутя «ни о чём» с коллегами, и какими громогласными или шипящими фуриями они набрасываются на детей, играющих на перемене в салочки: «Кто тебе разрешил здесь бегать?!» Или на детей, которые зашли на перемене в класс, где у них начнется следующий урок: «Кто тебе разрешил заходить до звонка?! А ну быстро вышли отсюда!» Да, что касается этих кабинетов, закрываемых во время перемены на ключ — это целая отдельная история, заслуживающая отдельного внимания. Когда я ещё училась в школе, некоторые кабинеты, может быть, и закрывались на ключ, но во время учебного дня они были открыты, и учителя гостеприимно принимали в кабинетах учеников не только на уроках, но и во время перемен.

Теперь же иная ситуация: чуть учитель из класса — запирает свою «собственность», свою «прелесть» на ключ, если учитель в классе на перемене — он просто запрещает (порой в явно грубой форме) детям входить до звонка. Я когда первый раз это всё увидела, была поражена. Мне крупно повезло в том, что я начала свою педагогическую карьеру в частном детском летнем лагере и частной школе, где комнаты и кабинеты от детей не закрывали. Но, попав в государственную школу и увидев эти казённые порядки, я удивилась не на шутку. Для меня это была дикость несусветная. Это такое неуважение к детям, такая нелюбовь к ним, недоверие, пренебрежение! Дети целыми переменами скитаются, как беспризорники, по коридорам, тем самым влача коридорное, бесприютное, неуютное, угрюмое существование. Поначалу у меня в государственной школе, как только я пришла работать, был свой кабинет (правда, счастье длилось очень недолго — отобрали, как вы уже знаете), и я, недоумевая на странное поведение детей, толпившихся у порога в класс, — я ещё не знала новых порядков в школе, — приглашала их в класс, чтобы они заходили и не стояли в коридоре у двери. Они колебались и неуверенно, чуть ли не по стеночке проходили в класс — настолько для них было в диковинку, что учитель пускает их на перемене в класс.

Да что там дети — вот вам история. Я на каникулах проводила урок с учеником, числящимся в школе на индивидуальном обучении. Класс, в котором мы с этой девочкой обычно занимались, был в тот момент занят: в нём проводили генеральную уборку. Поэтому я повела девочку в другой класс, один из тех, где у меня стоят другие уроки по расписанию, и который был в это время абсолютно свободен. Я, как обычно, взяла ключ от кабинета у охраны, расписалась в их журнальчике, мы зашли, сели, достали всё необходимое для урока, начинаем занятие, как вдруг появляется одна из многочисленных замдиров школы и, не стесняясь, при ребёнке, моей ученице, заявляет мне, что я не имею права без разрешения директора заниматься здесь с ребёнком. Я ей объясняю, что регулярно провожу по расписанию уроки в этом классе. А она мне: «Но сейчас вы же не по расписанию проводите занятие, значит, нельзя». Дескать, я (педагог школы) должна каждый раз спрашивать разрешение у директора перед тем, как позаниматься с моими учениками в свободном классе. Своего кабинета у меня ведь нет. А таких ситуаций немало: например, остаться после уроков с должниками или получившими за какую-нибудь работу плохую оценку, для индивидуальной работы с ребёнком: разобрать с ним его ошибки, повторно объяснить материал — нередко это просто необходимо и случается не менее раза в неделю. И что ж — каждый раз бежать к директору, а если она на совещании или в командировке, или у неё посетители (что бывает почти постоянно), бежать к завучу, а если завуч в департаменте, бежать к третьей, а если она на обеде или в поликлинике… Я, с трудом веря, что эта гадость мне не снится, а является действительностью, была вынуждена прервать урок и пройти на поклон к директору. Но её не было на месте, я прошла в кабинет к главному завучу, той тоже не было на месте. По дороге встретила другую замдиршу, говорю: «Вы не могли бы объяснить, почему ко мне, педагогу этой школы, такое отношение, как к чужому дяде с улицы или как к воровке (там, правда, воровать-то нечего). Разве я здесь занимаюсь какими-то личными делами, мне что, обучение этого ребёнка одной здесь нужно?» Та пожала плечами и посоветовала найти всё-таки главного завуча и спросить разрешения заниматься в кабинете. И что мне делать — не проводить урок из-за того, что в одних кабинетах уборка, в других чай-кофе, а третьи вообще просто нельзя открыть без чьего-то высокого дозволения, основывающегося на правах единоличного «владения» данной общественной школьной собственностью? Хамская ситуация и по отношению к учителю, и по отношению к ученику, который сидел и ждал, пока я обегу школу в поисках руководства. А та мадама, сделав своё чёрное дельце, скрылась в неизвестном направлении. А потом как ни в чём не бывало: а что ей — она блюдёт право собственности на своей помеченной, как у кошек, территории и считает это не то что не зазорным, а самым нормальным делом.