Вера Кудрявцева - Летний дождь

• Название: Летний дождь
• Автор: Вера Кудрявцева
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-7829-0012-3

В книгу вошли широко известные и полюбившиеся читателю произведения из книги «В лес по ягоды зимой», а также новые. Писателя глубоко волнует сложность человеческих отношений, особенно детей и взрослых, острые моменты решений, нравственного выбора.

---

«Лес, освещенный туманом, — выспренно подумал Сергей. — Что это со мной? Ведь я мог не поехать в эту Брусянку никогда. Или не доехать. Или проехать». Но ведь и этого еще мало. Надо было, чтобы в этой Брусянке родилась и выросла девушка, полюбившая читать стихи. И надо было, чтобы ее бабушка пела старинные песни. И надо было, чтобы Таня собралась выходить замуж не за него. Таня… Совет тебе да любовь… И надо было, чтобы он сел на поезд да и рванул сюда, в глубинку, на пе-ри-фе-ри-ю.

Почему, почему эта цепь случайностей не кажется сейчас случайной? Есть что-то в этом во всем то единственно необходимое, что руководит всеми этими событиями, направляет их. И все для того, чтобы он, обыкновенный двадцатидвухлетний студент, успевший отслужить в армии, но не успевший разобраться в себе, чувствовал вот сейчас, вот в это мгновение себя человеком, к которому прикоснулись волшебной палочкой.

…Вадим на землю тихо пал,
Не посмотрел, не простонал.
Он пал в крови. И пал один —
Последний вольный славянин!..—

звучал за теплой стеной, голос Тали.

И вдруг неизвестно по какой логике увидел он сказочные часы на неброском фасаде театра кукол. Сколько раз, тоскуя в армии о доме, видел он эти часы и во сне и в воображении, слышал их перезвон и нехитрые мелодии песен и задорный, живой крик петуха. Во-от как все непросто и в то же время гармонично в жизни.

За полвека до его появления родился человек, от жизни которого, от судьбы, от мира его души зависел вот этот сегодняшний миг Сергея. Значит, и оттого, как проживет свою жизнь он, Сергей, от его сегодня зависит чья-то — полувековой, может быть, дальности — судьба.

«Смотри, — словно сказал ему тот, родившийся за полвека до него, человек, — смотри, — сказал он подростку, раскрывшему от изумления рот перед чудо-часами. — Смотри, слушай: это сказки твоего народа, это песни твоего народа, это твое начало…»

…Под ними спит последним сном,
С своим мечом, с своим щитом,
Забыт славянскою страной,
Свободы витязь молодой…

Читает Таля и даже не догадывается, как задолго до их дня и как много должно было произойти, прежде чем он смог сказать пока только самому себе: «Я нашел тебя… Да и себя ведь тоже…»

Мимо прошли, чинно поздоровавшись с ним, одна за другой доярки. Кое-кто вытирал кончиком платка покрасневшие глаза. Самая молоденькая оглянулась на Сергея с любопытством.

— Это вы? — увидела его Таля.

— Тальк! — позвала ее молоденькая доярка — любопытство одолело. — Хто это? — зашептала. — Из газеты, что ли? Опять про нас писать станет?

— Да нет… к бабушке он… из Москвы… песни записывает старинные. Кирша Данилов новоявленный, — засмеялась Таля.

— Из Москвы за песнями? — подхватила ее смех любопытная доярочка.

— Вот, пришел посмотреть, — сказал Сергей, когда Таля остановилась рядом.

Говорить с ней после всего, что он передумал, перечувствовал, было ему непросто. Она, будто поняв это, попросила несмело:

— Помогите придумать стихи для «молнии».

Слово это — «молния» — она уже успела написать на листе ватмана.

— О чем стихи? — бодренько спросил он, обрадованный ее просьбой.

— В их честь, — кивнула Таля в сторону корпусов фермы, откуда доносился ровный гуд электромотора, — завтра поднимают флаг.

— Флаг над сельсоветом. Таля, вы прекрасно читаете!

— Нет, у конторы, — будто не услышала она его похвалы, — на центральной усадьбе. А «Флаг над сельсоветом» они тоже любят слушать.

— А что еще вы им читаете?

— Да что попросят, то и читаю. Литераторша у нас была в школе такая: сама любила стихи и нас приучила…

— Значит, так: ммм… мммм, — начал он сочинять. — Готово! Слушайте:

В вашу честь алеет флаг!
Держать всю пятилетку так!

— Ничего?

— Ничего.

— Ну вот, а вы говорите — Кирша. Кирша был собиратель, а я еще и сочинитель, как обнаружилось. Открываем «Окна РОСТа»!

— Смеетесь? — писала Таля его стихи в «молнию». — А люди вернутся с дойки — вот как обрадуются!

Бабушка Аганя так и звала его — Киршей.

— Кирша, а мы потчевали, нет тебя нынче парным-то молочком? — И торопилась в сени, приносила кринку парного молока.

— Ну, Кирша, — говорила в другой раз, вдохновенно блестя глазами, вытирая о фартук руки после вечерней управы. — Теперя и за песни можно, готовая я…

— Бабушка, — засмеялась однажды Таля. — Не Кирша он — Сергей. Кирша Данилов — это был такой собиратель устного народного творчества, умер давно.

— Ох ты, мнешеньки! — всплеснула бабушка руками. — А ты его все Кирша да Кирша, я и думала — мол, Кириллой его кличут. Ах ты — баловница!

И Сергей смеялся вместе с ними.

Всего пять дней он в гостях у Агафьи Степановны и ее внучки Тали, а кажется, что живет у самых близких родственников — так легко ему с ними, просто.

— И ты, Кирша, будто народно-родной нам, — не могла отвыкнуть от этого имени бабушка. — Полюбели мы тебя, парень…

Талю эти признания бабушки смущали. Садилась на мотоцикл, мчалась по своим делам культработника.

И как только она уезжала, Сергей начинал ждать ее. Перекрывал ли крышу старенького сарая — ждал, поглядывая на веер дорог, разбегающихся от деревни. Чинил ли забор — опять ждал. Сгребали ли они с бабушкой Аганей сено за ближним леском — ждал.

Но наступал вечер, Таля возвращалась, пропыленная, обгоревшая, со счастливыми глазами человека, необходимого людям, и он опять и опять откладывал тот разговор, что вызрел в его сердце.

Только накануне отъезда решился. Послушав бабушкиных песен, сели они, по обыкновению, на крылечко.

— Ну, что вам сегодня почитать? — спросила Таля.

— Таля, — сказал Сергей. — Вот что я решил: я тебя увезу.

— Как это — увезете? — чтобы скрыть волнение, засмеялась Таля.

— Таля, тебе надо учиться! Ты еще успеешь поступить, а готовиться тебе не надо — ты больше любого студента знаешь!

— Вы думаете, мне не хочется учиться? И я обязательно буду учиться, потом, попозже. — Она задумалась и сказала мечтательно. — Уж если бы я и надумала уехать, так на БАМ. Подумать только: наше поколение БАМом прославится, а ты в стороне!

— Можно и в Москву, на строительство Олимпийской деревни, — тоже комсомольская стройка.

— Ну уж в Москву — нет!

— Почему? — обиделся Сергей.

— Стыдно потому что: там уж наверно полегче, чем на БАМе! Только никуда я не поеду…

— Ну почему? Почему?

— Потому что самое трудное сейчас — суметь дома остаться, так я думаю. Все уезжают, уезжают. После армии не возвращаются, после институтов тоже. Кто в город, кто на центральную усадьбу норовит. А такие вот Брусянки — что? Погибать должны? Вон как у нас красиво, ведь правда же? Из маминого звена тетя Даша на пенсию уходит, сяду на комбайн. А в Москву я приеду… отгащивать к вам… на часы сказочные поглядеть…

Дома он первым делом включил магнитофон.

— Сережа, — зазвучал вдруг голос Тали. — Не сердитесь на меня за мое самовольство: я напела вам на память свою любимую…

Выйду ль я на ре-е-е-ченьку…
Выйду ль я на бы-ы-ыструю…

Он стоял у окна, слушал голос Тали, смотрел на людей, столпившихся у фасада театра кукол, и ждал вместе с ними, ждал с нетерпением мальчишки: вот-вот распахнутся створки терема-часов, оживут их обитатели, и начнется сказка…

1978

Урок внеклассного чтения

Памяти О. И. Марковой

Последнее студенческое лето, уже не каникулы и еще не отпуск, Тоня жила в деревне у бабушки. Таежная эта деревня находилась километрах в десяти от центральной усадьбы и поэтому хирела помаленьку, опустошалась. Дома поновее скупались за бесценок, перевозились в другие села. А у престарелых избушек заколачивали ставни.

Вот в такую глушь и заточила себя Тоня нарочно, будто в ссылку отправила.

Каждый день с утра уходила она в лес. За черникой, за земляникой. Потом подоспела малина, брусника, костянка. Но ягоды были только поводом. Главной же страстью стал лес, вернее, то состояние, в какое погружалась она, как только обступали ее со всех сторон сосны. Даже музыка не действовала на ее душу так, как шелест деревьев.

Ей словно постоянно хотелось понять, постичь высокий и недосягаемый смысл жизни леса. Впервые умиляла каждая невзрачная на первый взгляд травинка, тоже, оказывается, способная цвести.

А пугающий скрип-стон немощных сухостойных сосен надолго погружал ее в незнакомую прежде задумчивость. Словом, Душа Тони жила в лесу полно, трудно, возвышенно, и, стремясь и не умея ни понять себя, ни выразить, со слезами на глазах, она шептала, шептала: