Михаил Шевердин - Вечно в пути (Тени пустыни - 2)

• Название: Вечно в пути (Тени пустыни - 2)
• Автор: Михаил Шевердин
• Жанр: История

---

Грушеподобная голова консула блестела... Возвышенные чувства так и мерцали. Но Гулям не стерпел и, хоть дал себе слово не дразнить и не раздражать эту английскую лису, резко бросил:

- Мы, афганцы, не терпим двоедушия... Мы, простые, честные люди, не верим вам, торгашам, неверным на слово, коварным в поступках... Я не верю ни одному вашему слову. Я знаю, вы, англичане, перед всем миром стараетесь представить афганцев дикарями и убийцами, а сами...

Благородное негодование отразилось на лице Анко Хамбера. Он встал, развел во всю ширину стола руки - а они оказались у него удивительно длинными - и поклонился. Весь вид его говорил: "Я разговаривал с вами как с человеком, а вы..."

Но Гулям сразу понял, что все высокомерие, вся самоуверенность, вся наглость, все сознание своей силы почему-то не позволяют Анко Хамберу просто вышвырнуть его, Гуляма, за дверь без всяких разговоров. Одного-единственного оскорбления из сотен высказанных им во всеуслышание в этом чопорном кабинете этому чопорному, самонадеянному господину было более чем достаточно.

- Вот вы, несдержанный в выражениях господин Гулям, - сказал Анко Хамбер, - вы отзываетесь о нас, англичанах... так... Не удивляюсь. Люди Востока вообще лишены свойственного европейцам чувства справедливости... А мы, англичане, самые справедливые из народов мира, а потому и... предназначены править миром.

- Господа и рабы. Англичане - господа, афганцы - рабы. Так вы все думаете. Не огонь справедливости горит в вас, а огонь жадности. Колониальной жадности.

И все же Гулям не мог понять, почему Анко Хамбер терпит его и продолжает разговаривать с ним...

Поморщившись, консул сказал:

- Дело не в жадности. Если мы видим, что народ не способен воспринимать культуру, нам делается понятно, что он не годится ни на что, кроме... кроме подчинения...

Без всякого перехода Гулям спросил:

- Где госпожа Настя-ханум? Где моя жена? Я требую...

- Наше консульство не осведомлено... Консульский устав предусматривает вполне определенные функции...

- Я же знаю, что вы увезли ее...

- Вы лишены чувства реальности. Здесь британское консульство, а не разбойничий притон...

С полным отсутствием логики Гулям вдруг понял, почему Анко Хамбер не обрывает разговор, не выдворяет его из своего кабинета. Анко Хамберу он, Гуляем, нужен, очень нужен. И Анко Хамбер знает, прекрасно знает, где Настя-ханум. Анко Хамбер только прикидывает сейчас в уме, сколько стоит эта тайна и как продать ее Гуляму повыгоднее. Вот почему господин консул отложил в сторону свою спесь и забыл о самолюбии... Забыл?.. Нет, не забыл, а лишь отложил в сторонку, до более удобного времени. И Гулям отлично знал цену этой тайны. Анко Хамбер назвал ему ее еще в Баге Багу, и сейчас Анко Хамбер не отступил ни на йоту. Вот почему так просто Гулям попал в здание консульства. Вот почему господин Анко Хамбер с такой готовностью, без всяких там дипломатических проволочек, принял его у себя в кабинете, вот почему он выслушивает от пуштуна всякие обидные слова.

Но прежде чем приступить к делу, Анко Хамбер, очевидно, решил свести с Гулямом кое-какие счеты, поиграть с ним в кошки-мышки. Он никогда бы не сказал ему, Гуляму, то, что он сказал, если бы перед собой не видел человека, подавленного, опустошенного горем. Кроме того, очевидно, на всякий случай за портьерой стоял кто-то, не то лакей, не то сотрудник консульства. Гулям не столько увидел его, сколько почувствовал его присутствие.

Анко Хамбер побагровел и сказал презрительно:

- Величайший писатель мира Киплинг... Редиард Киплинг (вы, конечно, его читали, когда учились в Оксфорде) говорил: "Афганец вовсе не заслуживает доверия. Доверяйте проститутке сначала, змее потом и афганцу после всех..."

Он сделал паузу, наслаждаясь впечатлением, произведенным этой цитатой. Анко Хамбер как бы говорил: прочь церемонии, карты на стол, поторгуемся. Мы видим друг друга насквозь.

- Господин Гулям, обратите внимание... Я все еще разговариваю с вами... - продолжал он, - а я мог бы и не разговаривать. Вы, афганцы, враги. Вы остаетесь упорными заговорщиками, вероломнейшими, безжалостными врагами... Но британское консульство интересует реальность. Эта реальность...

- Договаривайте!

- Восхитительно! Превосходно!..

Благодушие вернулось к Анко Хамберу, и из грушеподобной его головы, казалось, снова заструились довольство и благодушие.

- Так что же вы хотите?

- Подведем итог. Мне известно местонахождение каравана.

Собеседники смотрели друг другу в глаза. Глаза спрашивали и отвечали. Гулям и консул понимали друг друга без слов. Безмолвный разговор продолжался мгновения, но за эти мгновения в мозгу Гуляма промчалась вся его жизнь - прошлая, настоящая и... будущая... Да, он отлично представил себе и будущее... Одно дело, если бы он вернулся в Пуштунистан с семьюстами двадцатью семью вьюками, другое... с пустыми руками!

Тысячи пудов груза, и какого груза! Прекрасная цена доверия. Он видел лица своих соплеменников. Суровые лица.

Но теперь все дым и пыль. Сейчас он сам себе подпишет приговор. Он знал и не мог поступить иначе. Он смотрел в глаза, холодные рыбьи глаза Анко Хамбера, но не видел их уже. На него смотрели глаза его Насти-ханум. Смотрели с мольбой, надеждой, любовью...

Гулям решил. Он сказал тихо вслух:

Розой был я - от горя шипом стал я.

Медом я был - змеиным ядом стал я,

Розой был я средь свежих роз,

Среди друзей и недругов презренным стал я...

Анко Хамбер многие годы жил и работал на Востоке. Поэтическое четверостишие поэта Исфагани немного растрогало его. Всегда чуть-чуть жалеешь своего врага, сдавшегося на твою милость. Анко Хамбер возликовал. Сейчас его голова более чем когда-либо походила на сочную, перезрелую грушу, источавшую сладкий липкий сок.

- Итак, - ласково сказал он, - остается соблюсти ничтожные формальности, все решится к общему удовольствию...

- При условии, что моя...

- О! Я же сказал, ко всеобщему удовольствию... Поверьте мне... Ля-ля-ля!

Он вышел из-за стола и изящно, двумя пальцами протянул Гуляму лист бумаги.

- Спросили лису: "Кто твой свидетель?" - "Мой хвост", - отвечала она, - проговорил Гулям. Ненависть и брезгливость звучали в его голосе.

Но Анко Хамбер плевал на ненависть какого-то пуштуна. Продолжая напевать "ля-ля-ля", он ждал, стоя за креслом, когда Гулям кончит писать.

Он повертел перед глазами записку:

- Что это? Шутки, по-моему, едва ли в вашем положении уместны...

- Тайнопись... - коротко заметил Гулям.

- Но я ничего не понимаю... Откуда я знаю, что вам вздумалось здесь написать?

- Начальник охраны Аббас Гора (это его прозвище) не поверит никакой другой записке... Он кухгелуйе... лур. Луры упрямы.

- А-а, шифр... Но вы мне покажете... Разъясните...

- Невозможно... Надо в совершенстве знать по-лурски... Это тайные письмена "Камсала" Мухаммеда Мумин Хусейна Мухаммеда Земан Тангабуни. Придуманы они при Нурширване еще в шестом веке...

Анко Хамбер колебался. Он поглядывал то на листок со странными письменами, то на Гуляма и не мог решиться. Вдруг он обнял его за плечи одной рукой и воскликнул с легким смешком:

- Прекрасно! Я в восторге! Таинственный Восток! Древние письмена! Как-нибудь мы потолкуем об этом с вами за стаканчиком виски. А сейчас за дело!

Было ясно - Анко Хамбер решил поверить. У него имелись основания верить. Он загнал этого опасного дикаря в угол. Деваться пуштуну было некуда. Анко Хамбер считал себя психологом, да и на самом деле по-своему знал хорошо людей Востока. Он понимал, что Гулям целиком захвачен своим чувством.

- А теперь мы сделаем два дела, - доверительно сказал Анко Хамбер, отправим нарочного и избавим от неудобств вашу прелестную супругу.

- Она в тюрьме? - с отчаянием спросил Гулям.

- Увы! Я полагаю... Вот если бы ваше мудрое решение вы приняли еще в Баге Багу... Впрочем, мешхедская тюрьма не из худших в Иране.

Господин консул сделался теперь настолько предупредителен, что даже предоставил Гуляму свой "шевроле" и послал с ним своего секретаря, чтобы упростить все формальности.

Начальник тюрьмы рассыпался в тысячах извинений. Он забегал, засуетился. Он умолял не осуждать его. Он и понятия не имел, кого привезли к нему. В документе, который прислали из тахмината, не указали, кого надлежало подвергнуть заключению. О, если бы только он знал, что это благородная дама! Какое несчастье! Он приказал бы ее держать у себя, в своей квартире, на женской половине. У него неплохие апартаменты при тюрьме. Ая-яй-яй! Какое недоразумение!

Начальник приказал, пока ходили за заключенной, сервировать в своем служебном кабинете чай. Он выразил надежду, что господин векиль не имеет претензий. "Вы убедитесь сами... У нас самое гуманное обращение. У нас, увы, нет тех удобств, какие есть в тегеранской тюрьме... О, тегеранская тюрьма весьма цивилизованная тюрьма! Рай земной, а не тюрьма... Но и побыть у нас в тюрьме одно удовольствие..."