Михаил Шевердин - Осквернители (Тени пустыни - 1)

• Название: Осквернители (Тени пустыни - 1)
• Автор: Михаил Шевердин
• Жанр: История

---

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

И кто бежит, восклицает: "Аллах!"

И кто гонит, восклицает: "Аллах!"

З е н д ж а н и

Зуфар бежал.

Он бежал, а не шел. Бежал всю ночь до рассвета. Дороги Хорезма покрыты слоем пыли. Пыль светится в темноте. Ковер пыли на дорогах Хорезма мягкий. Тому, кто вынослив и имеет здоровое сердце, легко бежать по дорогам Хорезма свежей ночью, когда на бархате неба горят фонарики звезд и мерцание их выбеливает ленту дороги.

Сапоги Зуфар связал поясным платком и перебросил через плечо. Босиком бежать по пухлой, согревшейся за день, похожей на одеяло пыли легче, да и ноги не проваливаются так глубоко.

Легкого морозца Зуфар и не чувствовал.

Следовало попросить в караван-сарае у Бабаджана-кули его караковую кобылу. Бабаджан-кули раньше, до революции, был владельцем большого хазараспского караван-сарая. Он стоит на самой окраине песков, и в нем всегда нет отбою от проезжих. Бабаджан-кули, сын персидской рабыни, заложил в 1887 году первый кирпич караван-сарая и быстро разбогател. Когда хивинского хана Исфендиара зарезал Джунаид-хан, а самого Джунаида вскоре прогнали большевики, Бабаджан-кули добровольно отдал свой караван-сарай городскому ревкому, и за это его назначили туда заведующим. Все же почему-то Зуфар не зашел к Бабаджану-кули взять у него кобылу. Обходительный он старик, веселый, любезный. Но кто его знает, что у него на донышке души? Совсем не интересно, чтобы в Хазараспе все знали, что Зуфар куда-то спешит.

Молодость и беззаботность не мешали Зуфару держать глаза широко открытыми. Молодость молодостью, а осмотрительность осмотрительностью. Зуфар всю жизнь прожил среди дикой пустыни и на неласковой реке. Одиночество и неуютные дали не располагают к излишней доверчивости. Зуфар был себе на уме и чересчур простодушным улыбкам не слишком верил. Надо смотреть, что говорят глаза, когда человек улыбается. Улыбочка никогда не сходит с лица Бабаджана-кули. "Племянничек, племянничек!" - иначе к Зуфару он и не обращался. Но Зуфар никогда не забудет слов отца: "Баям аллах вместо сердца положил печенку. А в печенке - желчь". А ведь отец добрый десяток лет проработал в погонщиках верблюдов у любезного и обходительного Бабаджана-кули... И к тому же те высокие папахи, что пришли из песков и покупали у Шахр Бану и Менгли джугару, отвезли купленное зерно в амбар к Бабаджану-кули в его караван-сарай. Все знали - Бабаджан кули путается с Каракум-ишаном, а кто в Хорезме не знает, что Саттар, Каракум-ишан, тайный друг Джунаид-хана. Нет, Зуфару незачем просить у Бабаджана-кули его караковую кобылу... Придется прогуляться пешком...

И Зуфар даже обошел караван-сарай стороной.

Звезды гасли. На небо с юга наползали тучи. Черные, еще чернее небосвода, с красноватыми боками. Сделалось совсем темно. Но Зуфар не жаловался. Пока темно, дороги в Хорезме безлюдны. А дело, из-за которого бежал Зуфар по ночным дорогам Хорезма, не нуждалось в свидетелях...

Ветер освежал лоб и лицо. Грудь вдыхала морозную свежесть ночи. Ноги ритмично поднимались и опускались. Пыль вздыхала - "пуф-пуф!"

По расчетам Зуфара, он бежал часов пять. И он действительно бежал уже так долго.

Роста Зуфар был чуть выше среднего. Он не казался крупным и очень сильным, но никому не давал спуску. Любителей же задеть слабого, побахвалиться над слабым в пустыне сколько угодно. В минуту возбуждения Зуфар делался как бы выше ростом, шире в плечах. Он редко замахивался, но, если приходилось, он бил как следует. "Если ты дашь врагу встать, плохо тебе придется!" - говорил Зуфар. Но в нем бродила закваска своеобразного степного рыцарства, которого, увы, далеко не всегда держатся люди пустыни. Он никогда не бил лежачего. Впрочем, его внезапная сила ошеломляла противника, и после первого же урока никто не хотел с ним связываться. А в опасных случаях Зуфар проявлял не только физическую силу. Пустыня требует ловкости, изворотливости. "Держи глаза раскрытыми от сна беспечности!" Это тоже любимая присказка Зуфара. Беспечный не много овец напасет в песчаных барханах. Как бы вместо баранов не пришлось пасти черепах.

Ближе к рассвету всерьез подморозило. Зуфар так разогрелся от бега, что и теперь не чувствовал холода. Его занимало другое. Белая пыль дорог сначала порозовела, а скоро и совсем покраснела. Огненные столбы ходили по небу. Где-то ревел верблюд. Ему тревожно вторил другой.

Багровое небо, рев верблюдов вызывали в душе беспокойство.

Но Зуфар недолго гадал. Ему вдруг пришло в голову, что жители межозерных кишлаков жгут камыши. Всегда ведь зимой дехкане выжигают по берегам соляных озер камышовые заросли. И, успокоенный, он спустился по крутому откосу в русло сухого канала, где легче было бежать по плотному ровному дну. Здесь не так дул ветер. Высоченные валы накопанной земли закрывали зарево, и Зуфар забыл о нем.

Выемка вдруг повернула коленом на север, и пришлось подняться на старую плотину, а с нее, он знал, уже можно разглядеть в ночи костры колодцев Ляйли.

Невольно Зуфар вздохнул, и вздох его сердца, наверно, услышали даже далекие песчаные холмы.

Кто не без слабостей. Лиза-ханум, жена любимого друга Зуфара зоотехника Ашота, - белая, нежная, роза... нет, не роза. Сравнение с эфемерным цветком не устраивало Зуфара. В воображении его возникали более осязаемые сопоставления. Лиза-ханум больше похожа на... пухлую сдобную лепешку, какие иногда под праздник печет в тандыре бабушка Шахр Бану. И от сравнения Лизы-ханум с лепешкой мечты Зуфара ничуть не делались менее поэтичными...

Он знал: скоро, через час, он увидит Лизу-ханум, заберет ее с Андрейкой и отвезет на пристань в Ташсака. И за то, что он, Зуфар, избавит ее от опасности, от смертельной опасности, она улыбнется своими ослепительными ямочками щек ему, Зуфару.

На старой плотине никто не живет. На плотину ночью никто и не заглядывает, но Зуфар вдруг остановился и замер. Он слушал тишину ночи. На плотине кто-то был.

Зуфар рос в пустыне. Там каждый шорох важен и значителен: шуршание веточки саксаула, тронутой хвостом лисы, чуть слышный скрип песчинок под сторожкими лапами головореза-волка, прерывистое дыхание калтамана, ползущего на животе к отаре. Те, что забрались на старую плотину, тоже, видимо, знали пустыню.

Уши Зуфара слышали всегда даже едва уловимые звуки. Но притаившиеся (а они явно притаились, кого-то поджидая) знали свое дело: у них и стремя не звякнет, и конь не заржет, и удила не забренчат. Что на плотине всадники, понятно по запаху конского пота, а его Зуфар почуял сразу. Что это не просто местные дехкане, ясно потому, что лошади не ржут и не фыркают: им, конечно, завязали морды. Это недобрые люди. Мирному человеку нечего прятаться. Мирный человек лошади морду не завязывает. Мирный путник разжег бы костер, а тут дымом и не пахнет...

Люди вышли из ночи внезапно. Они подкрались сзади. Их приближение Зуфар почувствовал спиной. Он не побежал. Впереди, на плотине тоже пряталась засада. Он знал это. Он громко сказал, не оборачиваясь:

- У меня нет оружия. У меня нет денег. Чего вы хотите?

Те, кто подкрадывались, стояли уже рядом. Они громко дышали, и в его лицо пахнуло резким запахом немытых тел. Зуфар увидел в красном зареве черные тени в больших туркменских папахах. Хорошо, что он заговорил по-туркменски. Хорошо, что он с детства говорил на языка Каракумов, как заправский каракумский туркмен. Иначе они могли ударить или выстрелить без предупреждения. Повадка у них такая, у калтаманов. Что они калтаманы, Зуфар теперь не сомневался.

- Чего вам? - спросил он снова.

- Молчи, бурдюк с нечистотами, - сказал один из подошедших. - Где твой конь?

- Не видишь, я иду своими ногами.

- Берегись!

- А чего мне бояться?

- Ты кто?

- Я - человек.

- Не дыши задом! Молчать! Не разговаривать!

- Почему проповедующие покаяние сами меньше всего каются?

- Что ты болтаешь глупости?!

- Это стихи.

- Что?

- Стихи поэта Хафиза.

- Плохие стихи.

- Самый совершенный стих тот, который разит глупца.

- Эй ты, потише!

Со стороны плотины подъехали два всадника. Зарево полыхнуло по тучам, и Зуфар хорошо разглядел их. Оба они были вооружены.

- Он пеший, - сказал один из них.

- Овез Гельды приказал насчет конного. Какой-то узбек. Зупар ли, Запар ли. Этот вроде туркмен. Ты туркмен?

"Знают. Все знают", - неприятно кольнуло в сердце.

- Раз он туркмен, отпустите его! - согласился всадник.

- Пощупать бы у него в поясе?

- Что с него взять.

- У него на плече сапоги.

- Хорошие сапоги, а?

Зуфар совсем не хотел терять сапоги. Кто его знает, когда сможет он достать себе новые. Сердито он заговорил:

- Овцу успокаивает: "Кошшок-кошшок!" Верблюдицу: "Харо-харроу!" А вот вас, таких сварливых баб, как успокоить? Навалились на бедного туркмена и не отвяжетесь.

Калтаманы перестали галдеть и замолчали. Зуфар с угрозой протянул:

- Узнает Старик, что вы с туркменами делаете, не возрадуетесь.