Иван Супек - Еретик

• Название: Еретик
• Автор: Иван Супек
• Издательство: Радуга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Книга посвящена известному хорватскому ученому-просветителю XVI–XVII вв., архиепископу Далмации Марку Антонию Доминису, вступившему в борьбу с католическим Римом во имя торжества разума и справедливости.

Автор взволнованно повествует о научном подвиге человека, стойко защищавшего право своего народа на свободу и независимость. Марк Антоний Доминис принадлежит и плеяде замечательных европейских ученых, павших жертвой инквизиции и церковной реакции.

---

– Мой замысел давал возможность осуществить давление на курию и привлечь колеблющихся. Странно, сударь, но вы осуждаете старого Иакова за то, что он предпринимает тайные действия вопреки всеобщим настроениям, а мне вы подставили ножку именно тогда, когда мои планы стали приносить плоды. В том, что я теперь бессилен, и ваша заслуга, сеньор Пьетро, заслуга лицемерной Сеньории!

Горечь наболевшего сердца звучала в словах хорватского примаса. Да, Сеньория ловко использовала сан и влияние архиепископа, повсеместно чтимого теолога, в своем конфликте с папистами и мгновенно отреклась от Доминиса, едва он стал представлять собой угрозу венецианской политике компромиссов. Мужи Сеньории предали его в конфликте с ускоками, обманули, когда зашла речь о восстановлении диоцеза, покинули в споре со Священной канцелярией, отреклись от осуществления идеи веротерпимости; и после этой цепи предательств они вновь апеллируют к его верности – льстивые, когда нужно кого-либо использовать в своих целях, и мгновенно обо всем забывающие, когда дело сделано.

– Вы помните, сударь, – печально продолжал сплитский беглец, – на площади Святого Марка я предупреждал вас, что последовательность в осуществлении определенных принципов есть самая успешная политика и на длительный срок.

– Помилуйте, – венецианский вельможа оскорбленно выпрямился, – я всегда служил интересам Светлейшей Республики!

– А я разным хозяевам?! – теперь был оскорблен Доминис.

Контарини промолчал, сделав вид, что наблюдает за королем и лукавым испанским графом, и это умолчание, прикрытое веером учтивости, было достаточно красноречивым. Едва затянувшиеся раны Доминиса открылись. Кровь предков закипела от нанесенной обиды. Ох, эти спесивые слуги, у которых неизменный хозяин! Ведь то, в чем верные вассалы одного государя, одной державы, одной церкви усматривают склонность к служению многим хозяевам, на деле является свидетельством самой твердой последовательности!

– С тех пор как я стал думать собственной головой, сударь, во всех своих путешествиях и при всех дворах я служил лишь одной идее…

– А мы все служили осуществлению этой вашей идеи, не так ли?

Находчивость дипломата мгновенно обратила в прах неприступную крепость аргументов Доминиса. Его идея, смотри-ка. Ха, ха, ха… Это было всего лишь облако, в которое он прятал голову. Проповедовать истину представителям держав, самовлюбленным аристократам, лицемерным епископам, впавшему в детство коронованному старцу! Да ведь это равнялось попытке криком остановить ураган, налетевший на землю. По-королевски принятый в Уайтхолле, он обманывал себя надеждой, будто сможет вложить свою идею достижения мира в уста теократического государя, однако, охваченный экстазом преобразователя, вдруг увидел, что сажал-то он на месте, где ведьмы правили свой шабаш. Пытаться подсунуть, протащить мыслишку во время охоты или трапезы его величества было равносильно предательству любой мысли вообще, хуже того, это было предательством тех многих безымянных людей, которых его теории избавляли от неминуемой Голгофы.

Испанский посол вручил королю миниатюрное изображение инфанты и пустился в разглагольствования о живописи, умело пряча в клубах витиеватых речений свой подлинный умысел.

– Истинно мадридская школа! Ничуть не уступает брабантским живописцам. Правда, мы ждем своего мастера, равного Рубенсу. И он грядет. Я видел «Поклонение волхвов» некоего юноши по имени Веласкес, уверяю вас, Ваше Величество, в один прекрасный день он станет первой кистью Европы.

– Ваша инфанта, – прервал его Георг Эббот, – может вступить в брак лишь с разрешения святого отца в Риме.

Очевидное нежелание архиепископа Кеятерберийского взглянуть на подарок и особенно ирония, с какой он произнес слова «святой отец», вызвали одобрение у хмурых пресвитерианцев, однако они слишком боялись короля, чтобы это обнаружить. Тем не менее очаровательное личико Марии Анны, видимо, заинтересовало Карла, и Эббот поспешил отобрать у него портрет.

– Его Величество не желает оказаться в нелепом положении папского вассала.

Иаков поперхнулся слюной, услышав столь откровенный вызов. Дерзкий примас выразил опасения иерархии англиканской церкви, в то время как доктор Уилльямс,[64] епископ Линкольншира, мудро промолчал, готовый потакать любому королевскому капризу. Георг Эббот, как и парламент, хотел, чтобы принц Уэльский женился на одной из протестантских принцесс. Брызгая слюной на храброго обидчика, маленький и безобразный Иаков Стюарт поспешил восстановить свой авторитет:

– В моих жилах течет кровь царей Израиля. Наше родство со Спасителем не может быть отрицаемо римским епископом. Короли – наместники бога на земле и сами богоподобны…

Зная его болтливость, охотники уже начали опасаться, как бы не пришлось им удовольствоваться «домашней охотой». Травля принадлежала к числу любимых забав короля, но с еще пущей страстностью отдавался он теологическим рассуждениям. Всякий раз, открывая заседания нового парламента, он внушал собравшимся дворянам и купцам, сколь велики прерогативы его божественной власти. Несомненно, он видел себя иным и оценивал себя по-иному, чем выглядел в глазах двора и народа, привыкших к молчаливому и сдержанному величию Тюдоров. Речь короля, вещал Иаков парламенту, подобна львиному рыку. А на самом деле небольшой человечек захлебывался слюной, сопел, приподнимался на цыпочки, стараясь казаться внушительнее и выше, чем он есть. Таким был он и сейчас, распаленный спором с римским первосвященником. «Дурень, – выругался про себя Марк Антоний, – покидать своих верных союзников, чтоб обрести якобы поборника мира в Мадриде. А может быть, он, дорогой гость, ошибся? Потупив взгляды и склонив голову, приходится внимать королевским откровениям и восхищаться! Громче! Боголюбезно, изумительно, аки лев! Неужели стоило уподобляться бесстыдным и алчным стервятникам, окружающим трон?»

– Сей испанский стрекотун очаровал старичка, – вполголоса комментировал Контарини. – Ведь это по его наговору отправили на плаху сэра Уолтера Рэли.[65] Представьте себе, король даже предлаал вздернуть английского удальца на одной из площадей Мадрида, на потеху испанцам, вы понимаете, монсеньор, он абсолютно пренебрегает достоинством британцев и их интересами!

– Мне кажется, я начинаю понимать другое: сколь опасно сервировать идеи во время королевской трапезы! А ведь я хотел примирить умеренных католиков с англиканской церковью.

– Вы слышите, король здесь более божествен, чем сам папа. И равного себе он видит лишь в Филиппе Габсбурге. А боги всегда могут между собою поладить за счет простых смертных, не так ли? Берегитесь, монсеньор! Гондомар не простит вам той шутки.

Между тем архиепископ Эббот без обиняков спросил испанца: перейдет ли инфанта после свадьбы в англиканскую церковь?

– Ни в коем случае! – последовал столь же недвусмысленный ответ.

– Следовательно, вы уповаете, что принц Карл станет католиком?

Втайне Гондомар рассчитывал именно на такой поворот событий, ведь это привело бы к немедленному изменению обстановки и в Англии и на континенте, однако сейчас он изо всех сил постарался не выдать своих замыслов суровому англиканцу. Между тем в отличие от примаса доктор Уилльямс, епископ Линкольншира, полагал, что проблема будет решена, если принц и его невеста сохранят каждый свою религию. Смешанный брак? А дети? Готовы ли габсбургские принцессы рожать сыновей-протестантов? Своим нелицеприятным вопросом Эббот поставил собеседников в тяжкое положение: Препятствия возникали с обеих сторон. Однако Иаков не обращал па них внимания. С тех пор как Гондомар недвусмысленно дал попять, что сватовство Карла к испанской инфанте избавит Англию от военных осложнений и принесет королевской семье баснословное приданое, он не расставался с этой идеей. Он стремился любой ценой избежать военного вмешательства, а это было для него чуждо и абсолютно неприемлемо. Лишенный политического кругозора и опыта, он был занят только делами, происходившими в его непосредственном окружении, все остальное, даже случавшееся в предместьях Лондона, его совершенно не трогало.

И этот младенец, думал Доминис, этот изуродованный младенец сидит на троне великой империи!

Между тем изворотливый Гондомар ловко противопоставил прямолинейности архиепископа Кентерберийского очевидное пренебрежение к конфессиональным различиям и поддержал мысль Иакова о том, что можно всего добиться с помощью прямых переговоров между государями. И, начав вовлекать Сплитянина в свою игру, энергично и громогласно продолжал:

– Высокопреосвященный де Доминис может авторитетно засвидетельствовать, сколь велико влияние философии на развитие обстоятельств! Извольте! Мы говорили о том, сударь, сдвинула ли ваша книга «О церковном государстве» хоть один пограничный камень в Европе?