Иван Супек - Еретик

• Название: Еретик
• Автор: Иван Супек
• Издательство: Радуга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Книга посвящена известному хорватскому ученому-просветителю XVI–XVII вв., архиепископу Далмации Марку Антонию Доминису, вступившему в борьбу с католическим Римом во имя торжества разума и справедливости.

Автор взволнованно повествует о научном подвиге человека, стойко защищавшего право своего народа на свободу и независимость. Марк Антоний Доминис принадлежит и плеяде замечательных европейских ученых, павших жертвой инквизиции и церковной реакции.

---

Возбужденный после вечерней проповеди, Марк Антоний шел по темному Перистилю. Длинная его аркада и величественный вестибюль жилища Диоклетиана преградили ему путь. Тысячелетние плиты глухо звучали под ногами, он попирал их, подобно императору, но если престарелый повелитель мира искал на этом берегу покоя и примирения со смертью, то он, примас Далмации и Хорватии, гордо вступал в раскрывавшийся перед ним мир. Все силы свои отдавал он этому тесному и набожному городку… Монашество стало для него невыносимой обузой. Влажные взгляды благочестивых слушательниц лишали его покоя, когда он стоял на каменной кафедре. Робкий вздох страсти трепетал на податливых губах. Последуй он до конца, они примут его… Но нет! Опасность мерцала в глубине расширенных зрачков, сверкавших отражениями алтарных свечей. Он выгнал бы их из храма, выскажи они самое сокровенное! Лишь освоившись в этой крепости, он протянет к ним руку. А сейчас не пора сватовства! Нужно преодолеть недоверие рыцарей папы и императора, членов святых братств, благочестивых девиц и пожилых матрон, свято чтящих символ непорочного зачатия. А потом, потом… Взволнованный своими раздумьями, не высказанными в проповеди, он спешил мимо прекрасной колоннады, мимо скрытых мраком домов, мимо колокольни собора. Только бы выбраться из этого забытого богом и людьми городка! Ввысь, в поднебесье! В то время как изобильная Италия щедро предлагала ему себя, эти бедняги в своих древних развалинах строго выдерживали покаянные обеты.

– Они смотрят на тебя, высокопреосвященный, – смеялся каноник Петр, – как на фреску на стене.

Оскопить себя, что ли? Или ворваться в женский монастырь, следуя примеру яростного Фокони… Беда! Римскими вечерами он почти позабыл о том, что долгое время был лишен общества красавиц. Выйдя из ордена иезуитов, он впервые почувствовал себя мужчиной. И освобождение от пут закончилось скандалом, который привел его в эту глухую дыру, на турецкую границу. Теперь он вынужден соблюдать пост, чтоб не привести в соблазн сие священное предмостье христианства…

Монахиня внесла в библиотеку зажженный светильник и молча встала у двери. Шесть ласковых огоньков весело плясали вокруг изящного серебряного стержня, словно дружелюбно приветствуя своего хозяина. Доминису почудилось, будто пламя что-то шепнуло ему, а старый светильник вдруг показался верным добрым другом, которому глухой ночью он поверял сокровенные думы. Прежде всего, однако, нужно услать монашку, стоящую у входа. Уже несколько недель прислуживала ему эта девица, постепенно привлекая его внимание, и за неимением иного общества он стал даже заговаривать с ней. Молодая боснийка поразила его разумностью своих суждений, живостью и общительностью, которые даже суровый монастырский бытие смог подавить.

– Тяжко тебе в монастыре, послушница?

– Временами бывает невыносимо… Но мне помогает тогда отец Игнаций.

– Иезуит? Каким же образом?

– Он мой исповедник.

– Он уводит тебя к себе в келью…

– Не кощунствуй! Он – святой. Он рассказывает мне о жизни святых. И я хочу принести себя в жертву.

– Принести себя в жертву… а во имя чего?

– Во имя церкви, во имя спасения.

– Ты создана женщиной и должна ею быть.

– А что ожидает женщину в нашей глуши? В этих дымных темных норах? На козьих тропах, в постоянной нужде и сварах… Отец Игнаций открыл мне иной мир, далекий, тот, что существует возле святого престола.

– Ты хочешь попасть в Рим?

– Пока я недостойна. Но я могу заслужить это. Я просила отца Игнация назначить мне тяжкое испытание…

– И он отправил тебя ко мне на службу? – спросил архиепископ, и страшное подозрение зародилось у него в душе.

– Нет, мать-настоятельница.

– Маленькая моя послушница! Такие красавицы, как ты, которых провинциальные исповедники посылают в Рим, обыкновенно кончают любовницами кардиналов, причем это в лучшем случае… Меня ты не бойся! Я пришел из того мира, который раем небесным изображал тебе твой исповедник. Однако людям нашего племени там ничего не суждено добиться, кроме разве жалкой службы в наемных отрядах, дворцовых подачек и собачьей смерти под забором.

– И ты там тоже, высокопреосвященный, оскользнулся?

– Ты уже слыхала? Разумеется! В этом сплитском болоте громче всего звучит злословие. Римские фарисеи ополчились на меня. И отправили в самую дальнюю епархию. А чтоб я отсюда вовеки не выбрался, посадили на цепь. Пятьсот дукатов в год должен я им выплачивать! Проклятые мошенники! Страху и ненависти их не было меры. Развратники!

– Тебя возненавидели в Риме? И боялись… а почему?

– Потому что они глупы, наглы, коварны. Но пусть! Вместе с этим посохом нищего мне достался высокий титул.

– Примас Далмации и Хорватии!

– Может быть, он еще не исчез с моей митры. Я попытаюсь обновить духовную власть примаса на развалинах старой Хорватии. Это моя единственная надежда.

– Я беженка из старых краев. Поведешь ли ты, высокопреосвященный, крестоносцев, чтоб освободить мой родной город Дувно?

Юная боснийка вдруг предстала ему вестницей из областей, раздумья о которых целиком поглощали его. Долины по ту сторону горного кряжа, находившиеся под властью турок, благодаря этой девушке стали близкими. Необычайно отчетливо он представил себе судьбу христианской райи, а послушница рассказывала о том, как она бежала от турка, который скупал пятнадцатилетних девушек в гарем богатого аги. Францисканцы помогли ей перебраться в Сплит, где она тосковала по зеленым долинам. И Марк Антоний, призванный возглавить крестовый поход, принялся растолковывать боснийской девушке тайны высокой политики. Иезуиты и сторонники Габсбургов, объяснял он, интригуют на этих границах, стремясь где только можно напакостить Венецианской республике, но Рим и Мадрид уклоняются от обещаний поддержать местных жителей в их войне с султаном. И пока на севере и юге христианскую Европу раздирают свары, вряд ли удастся крестовый поход на западе и востоке. Он, архиепископ Сплитский, последний законный хранитель единства страны, будет по-прежнему назначать в Дувно и другие места по ту сторону гор своих викариев и епископов, а курии придется соглашаться, ибо в противном случае это станет рассматриваться как поддержка ею османской политики, направленной на отуречивание христиан. Однако пылкие слова прелата не проникали в сознание девушки, воспитанной в полном повиновении воинствующему ордену и подчинившей свой характер воле наставника, согласно иезуитскому принципу perinde ас si cadaver essent.[38] Холодом повеяло на ученого миротворца, когда он представил себе легионы иезуитов, исполнявших директивы генерала во мраке, накрывавшем Европу; и, надеясь вырвать эту отважную красавицу из когтей ужасного ордена, он попытался рассказать ей о своей юности, о том, как он сам взбунтовался против иезуитской дисциплины.

– Меня ведь тоже хотели сделать воином святого ордена, вооружив обетами и водрузив мне шлем на голову.

– И не вышло?

– Не смогли они справиться с моим нравом в иезуитском конвикте. Меня привлекало все недозволенное: запретные книги, тайные общества, любовь.

– Помоги мне, святая Урсула!

– Ты уж сама себе как-нибудь…

Она испугалась скорее, пожалуй, собственных тайных желаний, чем его откровенности. Взволнованная, она стала еще прекраснее, прелесть ее густых бровей и длинных ресниц оттеняло белоснежное одеяние. Ни жесткое монастырское ложе, ни суровый обет не смогли иссушить ее пышную грудь – красота ее вызревала и в холодной тени. Робкая, полная любопытства девушка молча стояла перед ним, пока наконец не нашла в себе силы высказать то, что давно уже трепетало у нее на губах:

– Ты не признаешь священные обеты, архиепископ?

– Тебя это смущает, девица?

– Очень… Кровь у меня горячая, от матери.

– Так знай же, обеты и запреты выдуманы для того, чтобы приучить вас, монахинь, к безусловному повиновению. Святой орден требует, чтобы вы стали куклами, послушными воле генерала. А это противоестественно и опасно…

– Мы клялись на Священном писании.

– Большинство этих обетов никак не опирается на евангелие. И те, кто высоко стоит в иерархии, вовсе не придают этому значения.

– Ты говоришь… путы созданы только для нас… тех, кто внизу? А можешь ли ты, высокопреосвященный, освободить меня от этих тесных одежд?

С женским лукавством она признала его своим духовным наставником, дабы позже, когда грех свершится, он оказался бы один виноват. Наставления искусителя звучали громче, чем погребальный звон колоколов над не нужной никому девственностью. Но, разбив броню сопротивления, просветитель отступил. Слишком просто было воспользоваться девицей, которую в соответствии с обычаем прислал ему монастырь.

Он отправил ее, немного разочарованную, и задумался о своих научных занятиях. Фра Паоло Сарпи, коллега, с которым у них совпадали мнения и в физике и в церковных делах, в письмах из Венеции уговаривал и торопил его продолжить исследования оптических линз. От него ожидали объяснения принципа действия телескопа, который Галилей демонстрировал по итальянским столицам. Наблюдения за орбитами спутников Юпитера доказывали основательность гелиоцентрической системы Коперника, но именно поэтому схоласты отвергали трубу как внушение дьявола. Марк Антоний, доказавший в Падуе справедливость своей теории линз и возникновения радуги, более других был призван разобраться во всем до конца. Окна его новой резиденции не пропускали достаточно света для опытов, и поэтому… И не только поэтому! Он пробьет стену восьмигранника, воздвигнутого Диоклетианом, пробьет здесь, позади главного алтаря, и расширит базилику новой пристройкой, где в качестве примаса будет председательствовать на соборе далматинских епископов, а в качестве ученого – проводить свои наблюдения. Собор святого Дуйма был забит рухлядью, обветшавшим святительским реквизитом, в нем невозможно дышать под уродливыми нагромождениями верхней галереи. И архиепископ приходил к выводу, что в его диоцезе полностью сохранился дух средневековых обскурантов с их неистовым аскетизмом, бесконечными процессиями кающихся, безумными плакальщицами, языческими суевериями, пьяными оргиями. Он сокрушит все это, он очистит захламленные галереи и переходы, дабы свет и воздух чудесного края проникли в заплесневелые развалины…