Леонид Шестаков - Всадники

• Название: Всадники
• Автор: Леонид Шестаков
• Жанр: История

---

Дедушка Илья, как обычно, прихватил железной скобой свежее, неотесанное бревно, чтобы не крутилось, и кликнул Севку:

- Помоги-ка, паря, разметить!

Вычернил Севка головешкой шнур, защемил один конец в приготовленную на торце бревна зарубку, а второй подал плотнику. Тот, прищурив глаз, туго натянул шнур, скомандовал:

- Бей!

Ущипнул Севка шнур на середине, оттянул, резко отпустил. По всему бревну пропечаталась ровная черная линия.

- Добре! - похвалил дедушка Илья и, переступив бревно, поплевал на ладони, взял топор.

Залюбовался Севка. Захотелось ему вот так же, по шнуру, тесать бревно, с придыхом кидать тяжелый топор точно на линию.

- Можно, я с другого конца? - спросил плотника.

Дедушка Илья оглянулся:

- Руки чешутся?

- Ага...

- Ну, спробуй. Только гляди не перекоси. И на линию не залезай. Я сам вчистую пройду.

Плотник тесал с комля, Севка зашел с макушки. Он так же переступил бревно, пропустив его между широко расставленными ногами, так же сделал косые надрубы и начал тесать, стараясь не залезать на отпечаток шнура, а снимать чуть поменьше, как было велено.

С макушки работать легче, тут горбыль тоньше, чем в комле. И Севка стал довольно быстро пятиться навстречу дедушке Илье, в охотку махая топором, выстилая вдоль бревна тяжелые смолистые щепки.

Руки в кистях занемели с непривычки, топорище начало жечь ладони. Но Севка не обращает внимания. Целится и с маху вонзает в древесину отточенное жало топора. Рубаха прилипла к телу, из-под картуза струится за ушами пот.

На беду, попался сучок. Топор срикошетил, и усталые Севкины руки не сдержали его.

Вскрикнул Севка, сел на бревно. Отшвырнул топор, обеими руками начал подымать раненую ногу, отваливаясь назад.

- Бож-же ж мой! - прошептал старый плотник, обернувшись. Наработали!

Подбежал к Севке, обхватил его, крикнул напарнику:

- Сюда, Терентий!

Они стащили с Севкиной ноги сапог, скинули намокшую портянку.

Кровь зашлепала по свежим щепкам. Терентий отвернулся.

- Сымай ремень, живо! - крикнул дед Илья. - Перехватывай выше колена.

Трясущимися руками Терентий наложил ремень, но никак ему не попасть концом в пряжку.

- Не копайся, закручивай как есть!

Прибежали пильщики. Прибежал Порфирий. Кое-как остановили кровь, подняли Севку, перенесли в завозчицкую.

Порфирий поставил возле нар разрубленный Севкин сапог, тронул за локоть старого Илью:

- Ремень-то надо сымать, ты как считаешь? А к ране хорошо бы приложить чистой землицы.

- Не надо земли! Не дам! - крикнул Севка.

- Это почему же? Земля - она завсегда полезная.

- А я не дам! От земли может столбняк приключиться, - вспомнил Севка неизлечимую болезнь, про которую рассказывала в госпитале Клава.

Рану перевязали чистым холщовым полотенцем, найденным в сумке запасливого деда Ильи. Сняли ремень. Сквозь полотенце проступило темное пятно.

Мужчины присели на лавку, закурили. И хоть всех ждала оставленная работа, никто не торопился уходить. Ведь не бросишь человека одного, если с ним приключилась такая беда.

- Что за сход? Может, и меня примете в компанию? - вошел в завозчицкую Егор Лукич.

Дед Илья встал, снял с лысой головы картуз.

- Дела, брат, невеселые, Лукич. Парень твой гляди-ка...

- А что с ним? - посуровел хозяин.

- То, что я, старый дурак, недоглядел! Ногу он развалил топором. На самой щиколотке.

Егор Лукич шагнул к нарам, постоял над Севкой. Поднял с пола сапог, заложил в прорубленную дыру два пальца, покачал головой, вроде бы сожалея, как сильно повреждена нога. На самом же деле он сожалел о другом, и это всем бросилось в глаза, даже Севке.

"До чего человек жаден! - удивился старый Илья. - Ногу ему не жалко чужая. А сапоги-то - своя вещь, они денег стоят".

- До свадьбы заживет, - кивнул хозяин на укутанную полотенцем Севкину ногу и бросил под нары сапог. - Отлежится, и вся недолга. А нам сидеть не с руки, каждая минута на учете.

Мужчины молчком затоптали свои цигарки, встали с лавки. А Севка отвернулся к стене.

Глава XVI

НЕВИДИМАЯ ДВЕРЬ

Глухой, неведомой тайгою,

Сибирской дальней стороной

Бежал бродяга с Сахалина

Звериной узкою тропой

Порфирий пел редко. Но уж если запоет - заслушаешься! Он выбирал грустные песни и вкладывал в них не только свой могучий голос, но и душу. Казалось, это Порфирий поет про себя, тоскует о своей неудавшейся жизни.

"Может, и те четверо тоже с Сахалина, - думает Севка. - Поверили на слово оборотистому Демьяну Ржаных, деду хозяина. Нашли кому верить! Ясно, что это он, Демьян, и направил урядника по следу. Люди зря не скажут".

Далек-далек бродяги путь

Укрой, тайга его глухая,

Бродяга хочет отдохнуть.

Красиво сказано в песне: "Укрой, тайга!" Не укрыла вот. А люди рисковые были. Пешком через всю Сибирь! Пешком? Ну да, это еще когда железную дорогу не провели... Так чего же Севка сидит? Зажирел, что ли, в Гусаках? Он ведь не Турбай, который не смеет отойти от будки. Он человек. Всадник! В Сибирь-то ведь приехал. Ни билета в кармане, ни денег, война по всей России, а приехал. С каторги и то люди бежали, а ему всего лишь от хозяина.

Мысленно он уже в пути. Прежний Севка - жилистый, быстрый и ловкий. Летят навстречу знакомые станции, подводит с голодухи живот, ветер бьет в лицо, силится скинуть с крыши. Шалишь, Севка на поезде не новичок! А впереди Москва. "Здравствуйте! Не ждали?"

Ух, хозяин вскипит! Ну и плевать! Пусть хоть лопнет от злости. Паук! Сапоги пожалел, а Севкину ногу не жалко.

И тут услужливая память издалека принесла не раз слышанные от покойной бабки слова: "Снетковы сроду на чужое не зарились..."

Когда пустили мельницу после ремонта, встал и Севка с нар. Одну ногу обул в сапог, другую, раненую, - в опорок. Хромает возле весов, записывает в книжку пуды и фунты, разводит завозчиков, если те сцепятся из-за очереди. Только все это теперь словно бы его и не касается. Ему безразлично. Будто захлопнулась какая-то дверь, а за ней остались и мельница, и хозяин, и все Гусаки.

И вдруг эта дверь отворилась!

В субботу Севка засобирался было за продуктами. Померил на раненую ногу разрубленный сапог - нет, не надеть. Задача! На мельнице - и так ладно. Но не хромать же по деревне в такой разномастной обувке: одна нога в сапоге, другая - в опорке.

Вышел из завозчицкой, сел на ступеньку крыльца и ничего не может придумать. Разве подождать, пока стемнеет?

В это время что-то запылило на дороге. Севка сощурился от закатного солнца, бившего в глаза, пригляделся. Да это же Назарка! То шажком пройдется на своих кривых, то рысцой пробежится. Заметив Севку, наддал еще пуще.

Прибежал, и никак не отдышаться. Густые ресницы запылились, козырек картуза съехал на сторону, а за спиной - торба с продуктами. Маленький, коренастый, круглый, как колобок.

- Здравствуй, Назарка! Что это ты прибежал? Еды принес?

- Ага, еды, - кивнул Назарка, развязывая торбу. - Хлеб... сало... а это нельма! - вытащил он копченую рыбину, завернутую в тряпицу.

- Ого! Тетка Степанида положила?

- Не-е, - помотал головой Назарка. - Взял в кладовке.

- Сам? Разве ж можно?

- Там этой нельмы - завались.

- Большой ты вырос, Назар, и когда только успел? - спросил Севка, вспоминая свою первую встречу с Назаркой. - Небось скоро на мельницу заступишь... на мое место.

- Не-е! Я лучше на своем, - захлопал ресницами и насторожился Назарка, силясь понять, зачем этот разговор.

- Что это ты сегодня зеваешь? Не выспался?

- Чего-то вот тут болит.

Сдернул Севка картуз, пощупал Назаркину голову - горячая!

- Купался в Тавде?

- Не-е, не купался.

- А по воде ходил? Небось рыбу ловил?

- Ловил... Только не клюет.

- Значит, простыл, - заключил Севка. - Домой побежишь или на мельнице переночуешь?

- На мельнице...

- Ну, тогда марш на мою постель! А то стоишь босиком, а тут сыро от реки.

Среди ночи Севка проснулся. Рядом сопел Назарка, от него веяло жаром, как от печки.

- Дядя Порфирий! - тихонько позвал Севка. - Что это с ним?

- А что? - отозвался мельник, словно и не спал.

Порфирий слез, прошлепал босыми ногами к лампе, прибавил огня и вернулся к нарам.

- Да-а, брат! - дотронулся до Назаркиного лба. - Так и горит. Липовым бы отваром напоить.

Проснулись завозчики. Начали советовать каждый свое.

- Что твой отвар! - возразил один. - Влить бы ему с полстакана самогона-первача. Враз бы как рукой...

- Оно бы неплохо, - перебил второй. - Но ведь малое дитя. Его нутро, поди, не примет этой гадости.

- И то верно, - согласился первый. - Нипочем не примет.

Утром Порфирий смотался в Гусаки, привел Егора Лукича.

Назарка проснулся и сразу захныкал. За ночь он осунулся, глаза ввалились.

- Что болит? - спросил отец. - Голова?

Отвернулся Назарка, ничего не сказал.

Над ним склонился Севка, зашептал:

- Так нельзя! Ты скажи. Может, у тебя и еще что болит, не одна голова?