Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе - Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией

• Название: Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией
• Автор: Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-86793-709-6

Книга канадского историка Дэвида Схиммельпеннинка ван дер Ойе описывает вклад имперского воображения в политику дальневосточной экспансии России в первое десятилетие правления Николая II. Опираясь на массив разнородных источников — травелоги, дневники, мемуаристику, дипломатическую корреспонденцию, — автор показывает, как символическая география, геополитические представления и культурные мифы о Китае, Японии, Корее влияли на принятие конкретных решений, усиливавших присутствие России на Тихоокеанском побережье. Русское «восточничество» и страх «желтой опасности», «конквистадорский» империализм и проект «мирного проникновения» — эти столь различные образы и прогнозы российской судьбы в Восточной Азии анализируются и сквозь призму сознания неординарных политиков, ученых и публицистов, и в контексте массовых настроений и эмоций той эпохи.

---

Знаменитое упоминание о скифах у Александра Блока отсылает к воинственному кочевому племени, пришедшему из Внутренней Азии и населявшему причерноморские степи двадцать пять веков назад. Русские обычно утверждают, что они произошли от более мирных и более западных славян. Напоминая миру о том, что «скифы — мы! Да, азиаты — мы!», поэма Александра Блока являла собой дерзкий ответ на немецкое представление о русских как об азиатских варварах. Блок насмехался над важным элементом пропаганды Вильгельма во время войны. Подобно тому как Великобритания называла своего врага гунном, намекая, что тевтоны были диким восточным племенем, разорившим цивилизованный Запад, немцы осыпали азиатскими эпитетами врага на своей восточной границе.

Провозглашая свое азиатское происхождение, Александр Блок был среди русских в явном меньшинстве. После принятия христианства более десяти веков назад большинство людей стало бы неистово отрицать свою принадлежность к Востоку. Во время частых военных столкновений с кочевыми азиатскими племенами до, во время и после монгольского нашествия XIII в. русский человек в Средние века считал себя истинным защитником Креста. Начиная с XVIII в., когда Петр Великий и его наследники начали насаждать западный образ жизни в своей империи, образованные русские скорее согласились бы с утверждением советского лидера Михаила Горбачева о том, что «мы — европейцы»{160}. Даже славянофилы середины XIX в., которые подчеркивали обособленность России от Запада, никогда не считали себя азиатами{161}.

Но в 1890-х гг., когда в русской дипломатии и интеллектуальной жизни наметился явный поворот к Востоку, появились люди, которые перестали считать эпитет «азиатский» оскорблением. Когда Александр III принял решение построить железную дорогу, чтобы связать Петербург с далекими тихоокеанскими территориями, им стало казаться, что будущее империи лежит в Азии. В их глазах Россия по своей сути была скорее восточной страной, чем западной. Тех, кто примкнул к этому обособленному ответвлению славянофильства, стали называть восточниками. По их мнению, Россия своими корнями уходила в восточный мир. Восточники считали, что царь должен выполнить свою священную миссию — «воссоединить» Россию и Китай, как какой-нибудь новейший хан, а Петербург должен стать новым Ксанаду[20]. Восточничество оказало серьезное влияние на внешнюю политику царя, и при этом оно отражало глубокое чувство неуверенности России по отношению к восприятию себя и своего места в мире. Литераторы петербургского Серебряного века, в чьих писаниях отражался пессимизм fin de siècle, часто размышляли о связях России с Азией{162}.

Восточники были категорически не согласны с Пржевальским по поводу континентальной принадлежности России. Сторонники «конквистадорского империализма», такие как Пржевальский, однозначно идентифицировали Россию как европейскую державу, когда призывали к завоеванию Азии. Они считали Восток слабым, отсталым и малоразвитым. Вооруженное нападение полностью оправдывалось исконным превосходством Запада. Восточники, наоборот, с большим уважением относились к восточной цивилизации и вовсе не считали ее менее значимой, чем западная. Более того, Россия сама была крепко связана с Востоком родственными узами. Восточники настаивали на большем присутствии на Востоке, но они резко возражали против завоевания, которое в любом случае было абсолютно не нужно. Их идейный вдохновитель учил: [Россия на Востоке] «ничего не завоевывает, так как весь этот втягивающийся в нас инородческий люд — нам брат по крови, по традициям, по взглядам. Мы только теснее скрепляемся и роднимся с тем, что всегда было наше»{163}.

Эти слова написал публицист и поэт князь Эспер Эсперович Ухтомский. Страстный любитель восточного искусства с большими связями в высшем свете, он получил назначение сопровождать цесаревича в качестве наставника во время его Большого путешествия в Азию. Совместное плавание сделало Эспера Эсперовича и наследника друзьями, что позволило князю оказывать значительное влияние на Николая в первые годы его царствования. Как и многие журналисты, князь Ухтомский был плодовитым автором, и большую часть своей публицистики он посвящал делу восточничества. Самой значительной его работой является чрезвычайно подробное трехтомное описание путешествия великого князя «Путешествие на Восток Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича». Написанная в форме традиционной книги о путешествиях, эта работа стала манифестом Ухтомского, выражающим восточнические идеи.

Несмотря на свою немногочисленность, восточники имели большое влияние. Как выразился один историк, их идеология превратилась в «политику, которая при Николае II получила министерское и императорское одобрение»{164}. Царские авантюры на Востоке, кульминацией которых стала катастрофическая война с Японией в 1904 г., частично были следствием этого увлечения Востоком.

* * *

Эспер Эсперович Ухтомский родился в 1861 г. неподалеку от летней императорской резиденции Ораниенбаум в пригороде Петербурга{165}. «30-го колена от Рюрика, ветви Мономаховичей» — князь гордился своей родословной, он мог похвастать довольно известной во времена Московской Руси боярской фамилией{166}. Более близкие предки Ухтомского служили на флоте. Эспер Алексеевич, его отец, был офицером русского флота в Севастополе во время Крымской войны, а затем помогал организовать торговое пароходство, связавшее Петербург с Индией и Китаем. Его мать происходила из шотландского рода Грейгов, известного своими адмиралами. Еще один Ухтомский, Павел Петрович, был вице-адмиралом Тихоокеанской эскадры во время Русско-японской войны.

Как и многие представители своего сословия, Ухтомский провел детство в домашней обстановке в окружении гувернеров и часто ездил с родителями в Европу. Получив затем более формальное среднее образование в гимназии, Эспер Эсперович изучал философию и литературу в Петербургском университете, который он окончил в 1884 г. с серебряной медалью за магистерскую диссертацию «Исторический и критический обзор учений о свободе воли». В студенческие годы он начал баловаться поэзией. Ухтомский еще учился, когда его раннее произведение было опубликовано в панславистской газете Ивана Аксакова «Русь». На протяжении всей своей карьеры Ухтомский продолжал писать стихи, которые появлялись на страницах таких периодических изданий, как «Вестник Европы», «Русская мысль», «Нива», «Север» и «Гражданин»{167}.

Эспер Эсперович Ухтомский 

Возможно, под впечатлением путешествий на Восток своего отца Ухтомский увлекся экзотическими народностями России. По окончании университета он смог более свободно предаться этим интересам. Он получил место в Министерстве внутренних дел, в Департаменте духовных дел иностранных исповеданий (ДДДИИ), который занимался неправославными конфессиями империи{168}. Первые годы службы не были отмечены особыми успехами, но у князя была возможность много путешествовать по Восточной Сибири, где он изучал бурят. Буряты, насчитывавшие, согласно переписи 1897 г., 300 тыс. человек, были крупнейшим нерусским народом в Сибири{169}. Будучи изначально монгольским народом, они переселились на Север незадолго до того, как Россия в XVII в. распространила свою власть до побережья Тихого океана. Когда буряты впервые заселили байкальские степи, их религией был шаманизм. В течение XVIII в. ламаистские миссионеры обратили многих из них в буддизм секты Гелугпа, или «желтошапочников», верных тибетскому далай-ламе.

Как из государственных соображений (поскольку власть Петербурга над восточными землями все еще не была прочной), так и из-за терпимого отношения к другим вероисповеданиям в то время царские чиновники в XVIII в. не стали активно препятствовать новой религии. В 1741 г. — эта дата до сих пор считается годовщиной принятия буддизма в России — императрица Елизавета официально признала иерархию лам и их право проповедовать{170}. Просвещенный генерал-губернатор Сибири 1820-х гг. Михаил Сперанский подтвердил особый статус бурят в «Уставе для управления инородцев» 1822 г., который законодательно устанавливал минимальное вмешательство в их духовные дела{171}. Первоначально мягкое отношение династии к бурятам и их конфессии помогло привлечь их на свою сторону. До конца XIX в. многие даже верили, что Романовы — это «белые цари» из монгольской легенды, о которой писал Пржевальский{172}.

Князь Ухтомский питал симпатию и к калмыкам — еще одной ламаистской народности, которая проживала в Европейской России{173}. Дальние этнические родственники бурят калмыцкие кочевники около 1630 г. переселились с родины своих предков в Джунгарии в степи в низовьях Волги, к северу от Астрахани. В течение последующего столетия их отношения с правителями России были гораздо более сложными, чем у их единоверцев в Сибири. Но к началу XIX в. калмыки довольно хорошо интегрировались в империю и получили полупривилегированный статус, подобный статусу казаков. Во время Гражданской войны 1918—1922 гг. большая часть калмыков примкнула к антибольшевистским силам генерала Антона Деникина{174}.