Алексей Цвелик - Жизнь в невозможном мире: Краткий курс физики для лириков

• Название: Жизнь в невозможном мире: Краткий курс физики для лириков
• Автор: Алексей Цвелик
• Издательство: Издательство Ивана Лимбаха
• Жанр: Эссе
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-89059-183-8

Доказала ли наука отсутствие Творца или, напротив, само ее существование свидетельствует о разумности устройства мироздания? Является ли наш разум случайностью или он — отражение того Разума, что правит Вселенной? Объективна ли красота? Существует ли наряду с миром явлений мир идей? Эти и многие другие вопросы обсуждает в своей книге известный физик-теоретик, работающий в Соединенных Штатах Америки.

Научно-мировоззренческие эссе перемежаются в книге с личными воспоминаниями автора.

Для широкого круга читателей.

Современная наука вплотную подошла к пределу способностей человеческого мозга, и когнитивная пропасть между миром ученого и обществом мало когда была столь широка. Книга Алексея Цвелика уверенно ведет пытливого читателя над этой пропастью. Со времени издания книг Ричарда Фейнмана научно-популярная литература не знала столь яркого, прозрачного и глубокого изложения широкой проблематики — от строго обоснованного рассуждения об уникальности мироздания до природы вакуума.

Александр Иличевский

---

Вернемся к Бронзовому Носу. В мое время там было довольно много оригинальных людей, кто-то умер, кто-то ушел, есть и те, что остались и здравствуют. Не выстраивая их по степеням оригинальности, пишу наугад.

Келарь

Без этой должности не обходится ни один колледж. Келарь (cellararius) — это fellow, ответственный за подвал, то есть за покупку вин. Работа эта очень ответственная, предполагает частые встречи с виноделами и дегустации. Устав нести сей крест, наш келарь призвал на помощь капеллана колледжа, человека с весьма утонченным вкусом, чей нос был словно вылеплен природой для вдыхания ароматов плодов виноградной лозы. Нос этот не был длинным, отнюдь, не в длине дело… Впрочем, тут мой дар описания бессилен.

Поддавать при такой работе, казалось бы, нельзя, но все равно поддавали.

И еще пару штрихов к портрету келаря. Он был женат на итальянке, и говорили, что на брачной церемонии она была обернута в итальянский флаг (на голое тело, естественно). Официальной специальностью келаря была французская литература; при мне он получил орден от французского правительства за укрепление культурных связей между Британией и Францией. Клянусь Вакхом, связи были очень крепкие!

Казначей (bursar)

Этому человеку, как я узнал на одном из заседаний управляющего совета, ничто человеческое не было чуждо. Дело было так. Обсуждался вопрос о принятии им каких-то новых обязательств, и bursar, как водится в таких случаях, покинул зал заседаний, оставив защищать свои интересы своего приятеля (сообщника?) адвоката. Из речи последнего я узнал, что казначей наш получал от колледжа не зарплату, а стипендию («the stipend of the bursar is 70 000 pounds», дело было в 1998 году), а также узнал, что за новые свои обязанности bursar, being very human хочет получать деньги. Вот мы все, не будучи так human, довольствуемся туманом и запахом тайги, a bursar имеет извинительную человеческую слабость к деньгам, которую, конечно же, надо удовлетворить.

Мудрость нашего казначея не поддавалась описанию. Он не искал славы оратора, и мертвая скука, производимая его отчетами о финансовом положении колледжа, делала анализ невозможным и тем душила всякую возможную критику в зародыше. Наши девушки говорили мне, что он масон. Не знаю, был ли он масоном, но эконом он был глубокий, на всем экономил, ни одного завтрака в колледже не пропускал.

Помимо свойственной людям слабости к деньгам, была у нашего казначея слабость к искусству кино («Важнейшим из искусств для нас является кино», — сказал некогда Владимир Ильич Ленин, и до bursar’a его слова, видимо, дошли). В Оксфорде все время что-нибудь снимали, и bursar распоряжался распределением мест и временем съемок. Не знаю, какую он за это получал стипендию, но в виде чаевых он требовал эпизодических ролей. Вот входит, допустим, инспектор Морс в какой-нибудь оксфордский паб, а там в уголке уже наш bursar с кружечкой…

Монархист

Никогда в жизни мне не доводилось встречать человека более преданного монархической идее, чем наш покойный преподаватель германской литературы Раймонд Лукас. Его познания в области генеалогии аристократических родов обрывались только на границах Кавказа, где, как известно, каждый второй — князь. Нечего и говорить, что он знал всех русских великих князей, и не только великих. Каждые каникулы Лукас устремлялся на какую-нибудь аристократическую свадьбу в Европе. Время от времени он приводил своих знакомых князей и графов в колледж на обед. Так я познакомился, например, с Николаем Толстым-Милославским.

На мои глупые шутки о преимуществах демократии он безобидно отвечал: «Алексей, ну что же делать, если монархия лучше?» Раймонд был холостяком и жил в колледже. По стенам его комнат висели фотографии и портреты разных коронованных особ прошлого, вне зависимости от того и ему, были ли они врагами Англии или нет. Оно и понятно, ведь монархия, как говорил Атос, — универсальный принцип.

Философ

В лице покойного Джона Фостера я, возможно, впервые встретился с настоящим профессиональным философом-мыслителем. Джон умер несколько лет назад. Он был христианин, католик, в философском отношении последователь епископа Беркли (это тот, кого особенно не любил Владимир Ильич). Разговоры с ним были необычайно интересны, и то, что он удостоил меня своим знакомством и даже симпатией, для меня большая честь.

Его книги, так же как и книги его друга и единомышленника, другого представителя оксфордской школы классического идеализма, Ричарда Свинборна, несколько суховаты и не просты для понимания. Однако тем, кто хочет удостовериться, что философия в современном мире представлена не только постмодернистскими шарлатанами, отрицающими существование законов природы, я бы советовал эти книги хотя бы просмотреть.

Архиепископ Кентерберийский (Robert Runcie)

Покойный Роберт Ранси состоял почетным членом нашего колледжа и иногда к нам заглядывал, чаще на ланч. Меня ему представили, наверное, как диковину: ну, все-таки русский. (До меня за всю историю колледжа в нем работал лишь один наш соотечественник, остзейский барон Борис Умбегаун, прошедший во время Гражданской войны долгий путь от Петрограда до Шанхая и побывавший во время Второй мировой в Бухенвальде. Он-то и познакомил fellows с анекдотами «армянского радио».) Архиепископу наши разговоры почему-то понравились. Человек он был совершенно очаровательный. Я однажды воспользовался его присутствием, чтобы заманить в Оксфорд Яна Когана, замечательного физика, к сожалению, умершего совсем молодым (сорока пяти лет).

Дело было так. Ян тогда сидел в Принстоне, его вызвали в Оксфорд на интервью в конце ноября, в то время, когда в Америке празднуют День благодарения и деловая жизнь замирает. Ян, проявив чудеса находчивости и смекалки, каким-то образом достал разрешение на обратный въезд в Штаты и совершенно запыхавшимся явился в Оксфорд. Ко мне он сразу пристал с основным вопросом философии: «А сколько здесь платят?» Я же, вместо ответа на вопрос, повел его в свой колледж на ланч. По какому-то поводу давали вино, и наш tutor for admissions, будучи, как те интеллигенты старого времени, слегка поддат, нацедил Яну бокал со словами: «A glass of wine will do him no harm» («Бокал вина ему не повредит»), Ян несколько размяк, и основной вопрос философии перестал представляться ему таким уж важным. Окончательно он отпал после ланча, когда мы пошли в преподавательскую пить кофе и из соседней комнаты появился (выплыл) архиепископ. «А вот, Ян, и архиепископ Кентерберийский…»

Всего лишь недоразумение

В колледже были аспиранты со всего света, среди них одна очень скромная и застенчивая японка, внучка адмирала Ямамото (того, кто организовал налет на Перл-Харбор). Она изучала законодательство, и ее тьютор поделился со мной тем, что слышал собственными ушами. Она сказала, что их семья всегда была очень англофильской и что все происшедшее (то есть война) — только недоразумение.

Политики

Переходить к этой публике как-то не очень хочется, но ради полноты картины надо сказать и о них несколько слов, ведь люди эти тоже были не серые. В нашем колледже были представлены деятели всех трех крупных политических партий Британии. Несмотря на разницу политических платформ, они замечательно ладили друг с другом, мысля себя, очевидно, членами единого политического класса — номенклатуры. Невероятным лицемерным был лейборист, с виду несколько напоминавший Гиммлера; наибольшей сволочью, безусловно, — тори. Самым снобом — либерал, он, кстати, выучил нынешнего премьера Кэмерона (не хочу сказать о последнем ничего плохого, может, — кристальной души человек).

Атаман Яицкого казачьего войска

Атаман сей присутствовал в колледже только в виде надписи на пожертвовании — большом серебряном кубке с гравировкой по подставке: «Мы, Екатерина II, милостью Божьей императрица всероссийская и самодержица, даруем этот кубок атаману зимовой станицы Яицкого казачьего войска Никифору Митрясову за его верные службы в Санкт-Петербурге 29 января 1767 года». Надпись эту меня попросили перевести на английский: при словах «верные службы» раздался, конечно, общий хохот.

Алексей Цвелик Автор с учениками в институте Исаака Ньютона. Кембридж, 2000. Слева направо: Джо Басин, Алексей Цвелик, Фабиан Эсслер, Эндрю Грин, Давиде Контроцци

Глава 12 Колледж Троицы (Trinity). Кембридж

Я провел в Тринити два месяца в 2000 году, работая параллельно в математическом институте Исаака Ньютона. Мало на земле найдется мест, где совершилось столько открытий, преобразивших нашу жизнь, как колледж Троицы в Кембридже. Здесь тридцать лет жил и трудился великий Исаак Ньютон, чьи разработки в области классической механики и оптики положили начало индустриальной революции, в XIX веке здесь занимался исследовательской работой Джеймс Клерк Максвелл, показавший, что электричество и магнетизм являются проявлениями единой силы, и тем проложивший дорогу электричеству, на котором стоит вся наша цивилизация. Парадоксально, но факт: теория электромагнетизма Максвелла ничего не говорила об электроне, который был открыт в 1897 году другим fellow of Trinity — Дж. Дж. Томпсоном. Наконец в 1912-м еще один Trinity man, лорд Резерфорд, расщепил атом. В Тринити провел много лет Петр Леонидович Капица, пока его не заманили обратно в Советский Союз. Капица уехал, а его мантия осталась висеть на вешалке, где и дожидалась тридцать лет следующего его приезда.