Никита Кузнецов - Под флагом России

• Название: Под флагом России
• Автор: Никита Кузнецов
• Издательство: Вече
• Жанр: Публицистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4444-0485-0

С середины 60-х годов XIX века на просторах Тихого океана развернулась настоящая война между «хищниками» — иностранными браконьерами и русскими моряками. Эти события, когда-то вдохновлявшие Р. Киплинга и Д. Лондона, сейчас практически забыты в России. В книгу вошли произведения разных жанров, написанные в конце XIX—XX веков, переизданные впервые за более чем вековой период, и современные исторические исследования, написанные на основе архивных документов. В центре большинства из них — трагическая судьба шхуны «Крейсерок», погибшей в 1889 году в Охотском море на защите морских богатств России.

Книга адресована всем любителям истории Российского флота.

---

Проработав целый день, мы едва кончили к 12 часам ночи перевозку грузов на Тюлений остров, — и принуждены были немедленно сняться с якоря и уйти в море. Начиналось уже легкое волнение, которое к ночи все усиливалось и грозило перейти в сильный шторм. Приходилось спешить и, поэтому с последним мешком, брошенным в отваливавшую на остров шлюпку, был тотчас же поднят якорь, и наш транспорт отправился дальше, через группу Курильских островов, к берегам Камчатки.

Камчатка

8 июня после длинного, утомительного плавания, сопровождавшегося ужасными ветрами и туманами, во время которых «Якут» едва не разбился у Курильских островов, мы, наконец, рано утром подходили к далеким неизвестным берегам таинственной Камчатки.

Коварное солнышко, все время прятавшееся от нас, теперь весело светило и под его горячими лучами море успокоилось и заиграло легкими, причудливыми красками. Все офицеры и команда толпились на верхней палубе и с жадным любопытством рассматривали открывавшуюся панораму.

Самого города Петропавловска еще пока не было видно — он скрывался за горой, и на зеленом высоком берегу виднелся лишь, точно сторож, белый маяк, указывавший на вход в Авачинскую бухту.

Высокие горы самых причудливых очертаний теснились и величественно вырисовывались на лазурном небе; вдали на горизонте виднелись камчатские вулканы, и их белоснежные вершины ослепительно блестели, представляя на зеленом фоне лесистых гор дивную, непередаваемой красоты, картину.

Пройдя маяк — маленькую башенку, мимо трех утесов, одиноко вылезших из воды и носящих здесь название «Трех братьев», мы повернули и вошли в самую Авачинскую бухту, где вскоре встали на якорь вблизи угольной пристани. Перед нами теперь развернулся весь город, и вид его, протянувшегося по берегу моря узкой полосой на расстоянии каких-нибудь 200—300 сажен, с безобразной кучей деревянных домов, на первых порах сразу как-то поразил нас своею мизерностью и убожеством: чувствовалось что-то жалкое и совершенно несовместимое с понятием города, а между тем это была столица Камчатки, административный центр области, по величине не уступающий размерам Германской империи!..

Вскоре к нам на корабль явилось все население Петропавловска. Приход военного судна составляет для этого забытого уголка важное событие в жизни: ведь он привозит петропавловцам припасы, почту и сведения о внешнем мире, который для них, благодаря отсутствию почти всяких сообщений, представляется чем-то отвлеченным, таинственным и страшно далеким! Только в последние годы стали появляться на Петропавловском рейде пароходы, раньше же заходил всего один раз в год доброволец[81] «Хабаровск», с уходом которого порывалась почти всякая связь с внешним миром: после него почта направлялась через Якутск на собаках, и вся Камчатка на 6—8 месяцев погружалась в долгую, ужасную, чисто животную спячку...

Вид петропавловских обывателей был далеко не интеллигентный и напоминал скорей мужичков какого-нибудь нашего русского села, чем горожан, — но держались они свободно, с большим сознанием собственного достоинства: видимо, бурная кровь отважных покорителей Камчатки и славных защитников петропавловской обороны еще не совсем угасла в их жилах и не давала наложить на лица камчадалов жалкого, забитого вида. Вскоре у нас завязались с ними самые дружественные отношения, которые не прерывались во все время нашей стоянки в Петропавловске...

Отдохнув немного после тяжелого, утомительного перехода, мы отправились на берег осматривать город, где нам приходилось прожить несколько месяцев.

Идя по берегу вдоль высокой, живописной Никольской горы, мы после колеблющейся под ногами палубы корабля с наслаждением чувствовали под собой твердую землю; солнышко ярко светило и его веселые лучи красиво переливались в зеленой синеве Авачинской бухты; попадавшиеся нам навстречу рыбаки добродушно здоровались и приветствовали нас. Вся картина после шума волн, разбивавшихся о корабль, и свиста ужасного ветра, гудевшего в снастях, приятно поражала своим мирным и счастливым покоем.

Минут через пять мы были уже в городе и с любопытством шли по его неправильной главной улице, заросшей густой зеленой травой. Не замечалось никакого шума, не было ни экипажей, ни снующего народа, для порядка даже не стояло ни одного городового; полное отсутствие магазинов, ресторанов, вывесок, — одним словом, всего того, что обыкновенно принято соединять с понятием слова «город»; на улице лениво лежали камчатские собаки, и только одни мальчишки, как везде на земном шаре, весело шумели и своими криками будили сонную тишину заснувшего города. Впрочем, самое слово город тут неуместно, и Петропавловск на самом деле представляет убогую, маленькую деревушку, состоящую всего из семидесяти домов, с четырьмястами жителей, — деревушку, очень красивую издали с моря, но безобразную вблизи. Дома тут все маленькие, деревянные, — каменных нельзя строить, так как каждый год бывают землетрясения и от близкого соседства с вулканами-сопками — Коряцкой, Ключевской, Вилючинской и др., в Петропавловск часто заносится даже пепел от извержений: легкий дымок всегда вьется на снежных вершинах этих грозных вулканов и придает этому городу-деревне какой-то странный, оригинальный вид. Улиц в Петропавловске почти нет — это скорее какие-то маленькие переулки. Главная улица протянулась через весь город к кладбищу, носящему здесь своеобразное название «поганки». Есть церковь — маленькая, деревянная, внутри обклеенная обоями — и служит в ней старый, престарелый, симпатичный священник. В ограде церкви поставлен памятник основателю города — Берингу, и железная колонна с каким-то аляповатым украшением хранит память этого знаменитого, отважного мореплавателя. Другой памятник — Лаперузу стоит на Никольской горе, знаменитой своей геройской обороной Петропавловска в 1854 году[82].

Эпоха крымской кампании была славным временем в жизни Камчатки: здесь мы победили сильного противника и заставили его с позором отступить.

Когда соединенный англо-французский флот пришел в Авачинскую бухту и приготовился брать Петропавловск, в петропавловской бухте находилось всего только три военных судна. Узнав о приближении неприятельского флота, все жители приготовились к защите. Пушки с кораблей были сняты и поставлены на низкой песчаной косе, разрезающей петропавловскую бухту. И лишь только флот союзников приблизился к городу, его встретил сильный огонь. Неприятель должен был отступить и укрылся за Никольской горой. Незначительная по количеству горсть храбрецов Петропавловска решила защищать город до последней капли крови и наскоро возвела две батареи: одну на Никольской горе посредине ее, другую на западе от Петропавловска, где большая лагуна впадает в море и где берег удобен для высадки. Первая батарея была хитро закрыта срубленными зелеными ветками и обманула внимание противника. Но лишь только он высадил здесь свой десант, зеленая маска с пушек упала и союзников встретил град картечи. Неприятель отступил и решил брать город с запада, но и здесь, когда он высадился у устья лагуны, его снова встретил страшный огонь. Видя, что с открытого места города им не взять, союзники высадились под Никольской горой и, пользуясь защитой леса, забрались на нее. Они уже вошли на вершину горы и открыли огонь по Петропавловску, но не заметили, как русские по лесу незаметно подобрались к ним. Отважные защитники Петропавловска храбро бросились на врагов, смяли их и сбросили вниз. В этой страшной стычке погибло семьсот человек союзного войска.

После такой потери английский адмирал, бывший начальником соединенного флота, отвел суда на другую сторону Авачинской бухты и, не вынесши позора поражения, застрелился; флот неприятельский ушел в море, а Петропавловск был оставлен в целости[83].

Памятью этой славной защиты города служит теперь железный памятник на песчаной косе в Авачинской бухте и братская могила у подножия Никольской горы, в ограде которой мирно почили рядом бывшие враги и союзники этой далекой военной кампании — английский и французский кресты стоят рядом с русским на могиле, вблизи часовенки, где ежегодно совершается богослужение в память годовщины славного боя...

Кроме этих трех реликвий в Петропавловске нет ничего замечательного.

Жизнь там мертва, бесцветна и лишена всякого интереса; все помыслы поглощены борьбой за существование и направлены исключительно на удовлетворение насущных потребностей: здесь рыболовство, пушной промысел составляют лишь единственные вопросы, которые тревожат ум и сердце и около которых сосредоточено все миросозерцание камчадала.

Рыба для камчадала составляет все в его жалком хозяйстве: она идет ему в пищу, служит главным предметом его торговли с Японией, ею же кормят и собак, этих незаменимых лошадей Камчатки, на которых только и возможно передвижение по ее глубоким снегам. Количество рыбы тут прямо поразительно. Мы как-то переезжали камчатскую реку в период метания икры, и воды почти не было видно, — до того она кишела рыбой! Во время нашей стоянки в Петропавловске для развлечения иногда устраивалась рыбная ловля, и наши матросы, шутя, неводом вытаскивали зараз штук до семидесяти великолепной большой рыбы. Впрочем, лучшей иллюстрацией изобилия ее может служить подсчет, какое количество требуется юкколы (вяленой рыбы) лишь для одного собачьего хозяйства. Каждой собаке, как корм, дается в день одна юккола, — следовательно, в год триста шестьдесят пять штук; собак в нарту (ездовые сани) запрягается до десяти, — таким образом, на одну только нарту требуется в год минимум три с половиной тысячи юккол; принимая во внимание, что не у всех камчадалов лишь по одной нарте, а имеются и более зажиточные хозяева, легко себе представить, сколько рыбы приходится заготовлять только для одних ездовых собак...