Игорь Лебедев - Шут и Иов

• Название: Шут и Иов
• Автор: Игорь Лебедев
• Издательство: Нестор-История
• Жанр: Культурология
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-98187-846-6

Книга «Шут и Иов» — это попытка синтеза гипотез, предположений и фактов в рамках теории параллельной истории. Тайнопись Пушкина, секреты Дома Романовых и европейских династий, дуэль Лермонтова и смерть Гоголя, молчание Христа — записки сумасшедшего или истина в последней инстанции?

---

Великий князь Михаил Павлович, брат царя, второе лицо в государстве с Лермонтовым был строг как с офицером, но эта строгость не отличалась от строгости к другим. Зато Лермонтов эпатировал, как мог. Однажды он явился на развод в присутствии великого князя с маленькой, чуть не детской, игрушечной саблей. Лермонтова, естественно, отец отправил на гауптвахту, но вот саблю тут же отдал играть маленьким великим княжатам

Николаю и Михаилу Николаевичам, детям царя[87]. После Лермонтов завел себе саблю, наоборот, больших размеров, которая при его малом росте казалась еще громаднее и, стуча о панель, производила ужасный шум.

Его связь с великим князем даже не была секретом сверхузкого придворного круга. Характерна здесь история с журналом «Отечественные записки» А. А. Краевского. Официально это звучит так: «Краевский разгадал дарование Лермонтова одним из первых, понимая, насколько имя Лермонтова упрочит журнал. Большая часть произведений Лермонтова, написанных при жизни, была опубликована в „Отечественных записках“. Краевский стал „литературным душеприказчиком“ Лермонтова, он владеет большей частью рукописного наследия поэта». А вот что пишет современник, помощник редактора «Библиотеки для чтения» В. А. Солоницын в письме от 20 мая 1841 г. к Е. Ф. Коршу: «Город беспрестанно твердит, что „Отечественные записки“ прекратятся от денежной несостоятельности, но журнал выходит очень исправно… Краевский при своих личных средствах и незначительности представляет изданием „Отечественных записок“ такую загадку, которую никто не в состоянии разрешить». А Краевский разрешил, прекрасно зная, откуда ждать поддержки[88].

Не был загадкой для многих и персонаж романа Соллогуба «Большой свет» — Мишель Леонин (т. е. лев — символ знакомый), написанного по прямому заданию Двора. Лермонтов не хотел «принимать правила игры», романом ему давалось понять, что нельзя так ломиться в высшее общество. И для этого существовали все основания. Лермонтов не являлся обычным незаконнорожденным, он был законным сыном брата царя. Отношение Лермонтова к нему крайне сложное, великий князь не был обычным мерзавцем, соблазнившим девушку и бросившим ее. Они любили друг друга, и, уезжая на войну в начале 1814 г. во Францию (вот она, Вильна Пушкина), они обвенчались, а через 9 месяцев родился названный в честь деда по матери и отца Михаил. Лермонтов бросает упрек в «Боярине Орше» церковным законам, в «Вадиме» всей системе, но есть у него злость и на Михаила Павловича конкретно.

Автор глазам своим не поверил, когда не у кого иного, как у Ираклия Андронникова прочитал фразу, брошенную как бы мимолетом: мать поэта умерла от сухотки спинного мозга. Это, ничто иное, как сифилис! И все встает окончательно на свои места. В прекрасной Франции не один юный великий князь сошел с ума от «ночного Парижа», а болезнь была тогда крайне распространенной. Вернувшись из дальних стран, влюблённые, конечно, встретились. Скоро болезнь у Марии открылась, вот здесь уже положение стало безнадежным. Немного времени, и это будет известно всем — выход один. В год смерти Марии в 1817 г. уезжает за границу в сопровождении известного ученого и Михаил «для повышения образования»[89]. Символично, но, возможно, и случайно, «Калашников» опубликован в № 18 за 1838 г. «Литературного приложения» к «Русскому инвалиду»). Средств для излечения у царской семьи хватало. Драма раскрылась в полной мере, мать отравилась, отец-капитан спился, «свет» закрыт. Великий князь отцом не может быть вдвойне (он даже не незаконнорожденный, а от «венца отрок»). Это уже было государственной тайной[90]. О великом князе-двоеженце и писал в политической сатире Пушкин, а его гений уже придал этой жемчужине русской литературы то очарование, которое он оставляет читателей уже полтора века, несмотря ни на странные завязки, ни на игрушечные концы повести.

Кстати, о жемчужине. Герой повести — Бурмин[91] появляется в повести дважды (по шкале исторического, а не повествовательного времени) когда уезжает, фактически на войну, и когда возвращается с нее — и «игрушечный конец» глубоко трагичен. Счастливая сказка пушкинского конца как бы подчеркивает реальность происшедшего. Так что эпатаж «света» у Лермонтова имел двойственный характер: и как вызов тактике гостиных («где встать, где сеть, где поклониться»), он по рождению был выше этого, и это знали, но, естественно, не признавали.

Лермонтов мог позволить себе многое, эпиграммы на высших сановников империи поэт небрежно набрасывал мелом на зеленом сукне карточного стола. А уж отношение к «разврату света» у него имело глубоко личный характер. Борьба Лермонтова с «развратом света», т. е. самим собой, приобретала формы от трагических до комических. В юнкерской школе Лермонтов не давал жить безобидному Эммануилу Нарышкину, внебрачному ребенку Александра I от жены того Нарышкина, который упоминается в «пасквиле» Пушкину.

А знал тайн Двора Лермонтов немало. В период первой ссылки (1837–1838) Лермонтов пишет «Тамбовскую казначейшу», описывающую анекдотическое, почти нелепое происшествие, где местный казначей Бобковский проигрывает в карты свою жену. В 1836 г. Лермонтов был в Тамбове, поэтому действие происходит не в Калуге, Рязани или Саратове. Но сразу захудалый городок сравнивается с Санкт-Петербургом: «но скука, скука, Боже правый, гостит и там, как над Невой». То что, по сути, Лермонтов описывает столицу и ее «свет», место общее в лермонтоведении; но в описании «Тамбова» есть нюансы, раскрывающиеся по действию «Казначейши»: «Он прежде город был опальный, теперь же право, хоть куда. Там есть три улицы прямые, и фонари, и мостовые, там два трактира есть, один московский, а другой — Берлин…».

В город пребывает Уланский полк и ротмистр Горин, который рисуется Лермонтовым как разбитной малый, красавец, повеса и волокита, но, с другой стороны, он представляется как добрый, храбрый и честный офицер. Поэт даже не скрывает, что сближает образ Горина с собой: «Я вместе часто с ним бывал… по крайней мере мой портрет был схож тому назад 5 лет». Если Горин — прототип Лермонтова (каким он хотел себя видеть), то кто же — другие?

Казначей Бобковский и его жена Авдотья Николаевна, например. Император Николай бабкин и его жена Александра Федоровна, немецкая принцесса (отсюда и «Москва — Берлин» в названиях трактиров!). В этой шутейной поэме Лермонтов проигрывает свое внутреннее увлечение красавицей царицей, которую при внешней крайней заботе Николай забывал со многими[92]. Главное для нас здесь Лермонтов подчеркивает, что император, только управляющий империей, «казначей». И даже фактически называет его истинным именем. Лермонтов также в характере Бобковского выявляет новую черту, свойственную Иуде, способность встречать с восхищением предназначенную для уничтожения жертву. В отчаянной карточной игре (при Николае азартная игра преследовалась) ротмистр выигрывает жену Бобковского, который, показав свою суть, ставит, в конце концов, на кон проигравшийся казначей.

В этой поэтической шутке Лермонтов противопоставляет себя миру ложного величия, расчета (Николай подчеркивал свой аскетизм и бережливость) и ханжества. Хорошо ему была известна и судьба Наполеона. По дороге к месту дуэли Лермонтов рассказывал корнету Глебову планы двух задуманных им романов: одного из кавказской жизни, а другой — «времен смертельного боя двух великих наций» с завязкой в Петербурге (убийство Павла), действием в сердце России и под Парижем и развязкой не на острове Св. Елены, под Ватерлоо или на Эльбе или где угодно, а… в Вене!

В 20—30-е годы XIX в. стойко ходил слухи, что Бонапарт жив, даже первоначальные успехи турок в войне с Россией 1828—29 гг. приписывали его тайному командованию. На первый взгляд гротесковая сцена у Гоголя в «Мертвых душах», где после предположения, что Чичиков — Наполеон, помирает от страха судья, и базируется на этом.

Но вот только у Лермонтова тема приобретает истинную глубину. Кандидат филологических наук Всеволод Линьков обратил внимание, что в творчестве Михаила Лермонтова настойчиво проходит мотив воскрешения Наполеона. Но воскрешения необычного. В стихотворении «Воздушный корабль» поэт пишет: «Из гроба тогда император, очнувшись, является вдруг; на нем треугольная шляпа и серый походный сюртук». В другом стихотворении Лермонтов рассказывает о Наполеоне, который стоит на берегу, склонивши взор к волнам: «Он не живой. Но также не мечта».

Обратите внимание на эту строчку: хотя император восстал из могилы, поэт не решается называть его живым. В то же время это — не видение, не галлюцинация, а реальная данность. Дело здесь не в том, что он мог считать, знать о странных «появлениях» не убитого в Вене, а другого «императора». Здесь автор отказывается от своей трактовки того, о чем будет ниже сказано. Читая знаменитую пьесу Сухово-Кобылина «Смерть Тарелкина», я обратил внимание на странное слово, стоящее в цепи синонимов (в смысловой нагрузке пьесы) — «вурдалак, упырь, оборотень, мцырь». Внимательно читая комментарии к пьесе, историю ее создания, биографию самого Сухово-Кобылина, я обнаружил странные блоки фактов.