Игорь Шкляревский - Я иду !

• Название: Я иду !
• Автор: Игорь Шкляревский
• Издательство: Госиздат БССР
• Жанр: Поэзия
• Год: 1962

Юношеская жажда жизни, любовь к людям труда, нетерпимость ко всякой фальши, раздумья, сомнения, переживания молодого человека, непримиримость к «равнодушно живущим на этой прекрасной земле» — вот о чем говорит поэт в своем первом сборнике стихов.

---

Игорь Шкляревский Я иду! Стихи

Я иду и смеюсь
от безумной,
пронзительной
                   радости,
что иду по земле
и когда-нибудь
               вдруг упаду,
не дойдя до усталости,
подлости,
робости,
                  старости,
потому что иду и пою
у людей на виду!

Гроза надула паруса

«Слышишь, мартовский ветер донес»…

 Слышишь,
           мартовский ветер донес
 смутный запах оттаявших звезд.
 Где-то
           в чуткой ночной тишине
 капля,
        первая в мире,
                             срывается в снег,
 ударяется гирей
                         весне на весы
и вторая уже
                    над землею висит.
Снова
            ветер донес
запах мартовских звезд.
Слышишь, песня высот
                                над землею плывет.
Спутник
            каплей весенней
кружит во вселенной.
Капля падает гирей
на весы
           в чашу мира!
А весна
      притаилась в набухших ветвях,
в тракторах,
           в дорогих близоруких зрачках.
Скоро хлынет река.
Скоро солнце в зенит,
от земли оттолкнувшись лучами,
                                  взлетит.
А пока
      этот запах оттаявших звезд,
схожий с запахом гроз,
майских, радостных гроз,
и за окнами
           мир в напряженном сплетеньи:
ветви,
       судьбы,
             созвездья,
                     летящие тени!

Слепой

Шел он
           прямой как палка.
Палкой гремел о камни.
У будочки «Папиросы»
хватал пустоту руками.
И дальше —
           по грязным лужам,
расплескивая облака…
С гулом врывалась в небо
разлившаяся река.
Плыл по воде стеклянной
его неподвижный взгляд
туда,
     где алым
           рыбьим
                    хвостом
выплеснулся закат.
Апрельскими вечерами
он долго стоял на круче,
как бы любуясь
                      зорями
в мокрых багровых сучьях!
Он слышал охрипший голос:
— Сломаете весла,
                    черти!
Внизу хохотала юность,
спасенная им от смерти…
Когда человек улыбался,
спускаясь к воде тропой,
не верилось,
            не хотелось
верить,
      что он слепой.
Все выступы, все тропинки
изучены и послушны…
Он
только однажды
                   вздрогнул,

споткнувшись о чье-то: «Скушно»…

Рождение брата

Послевоенная осень.
Тишина.
В этой комнате скучно очень.
Я весь день торчу у окна.
Во дворе
        покрышка мелькает,
набитая рыжей листвой,
но соседки не разрешают
мальчишкам играть со мной.
Торчу у окна на койке,
будто
      я виноват,
что у меня какой-то
запущенный инфильтрат.
Бей же!
        Трещит беседка.
Мне бы вступить в игру!
Вчера шептались соседки,
что я весною умру,
что ни масло,
             ни море
мне здоровья не возвратят,
и поэтому
           очень скоро
у меня появится брат…
Я не верю,
           что я умру,
потому что
           соседки
                     врут!
Они врали, когда убили
нашу собаку Ласку
и когда во дворе срубили
мою зеленую сказку.
Поскорей бы родился брат!
Даже Колька его не тронет.
Я ему подарю самокат,
а как только
           на речке трахнет,
мы сорвемся
           с весенних круч,
я надую две камеры ртом,
мы на них намотаем луч,
загорланим

и поплывем!

Гроза

Владимиру Сафронову

Гроза
      надула
           паруса
и развернулась,
             и потом
воздушным черным кораблем
с бортов
         ударила огнем!
И поплыла,
           и покачнулась,
и, первой каплей прозвенев,
земли притихнувшей коснулась,
пробив
     навылет
               сердце мне.
Но не убила…
               Нет, убила!
Все, что когда-то притупилось,
вздыхало,
         вслух не говорило,
смирилось,
         сжилось,
                   притаилось…
Заговорило сердце
                  смело!
Сухой непримиримой болью
в нем ожили осколки смеха
и черные обломки молний.
Я слышу,
         как навстречу грому
распахивают люди окна!
Передо мной
            в соседнем доме
упали шторы,
             ставень хлопнул.
Гроза проносится по крыше,
коробится железным штормом,
но я грозы уже не слышу,
я слышу ставни,
               вижу шторы.
Я слышу,
         вижу,
            ненавижу
их, притаившихся, притихших,
слагающих о грозах оды!
Какие окна?
      Что за окна?
Ведь это же сердца…
— Спаси-и-те! —
смеюсь.
      Напротив гаснет свет.
— Все дома?
           — Все.
                 — Назад.
Сидите,—
шепнула тишина в ответ.
Гроза —
      Явление природы.
Гроза,
       бессильная гроза.
Она уйдет в громоотводы,
она надует паруса
и вымпел-молнию опустит,
всю ярость
      передав
                   громам,
чтобы уплыть
           в звериной грусти
к своим далеким берегам.
А мне
       в своем остаться мире —
суровом,
        радостном,
                 жестоком,
грозой разбитом на квартиры
закрытых
       и открытых окон.

«Идет оркестр»…

Идет оркестр…
Кого-то хоронили.
Родился кто-то.
Кто-то разлюбил.
Кого-то с пеною у рта хвалили.
Кого-то
        где-то
           кто-то оскорбил.
Над всем над этим
пролетает вечность.
И я живу,
           и я умру, конечно.
Как странно —
                  есть,
и вдруг меня не будет,
а кто-то будет,
будут песни, смех,
и лимонад
          в тени зеленых будок
веселый малый будет брать на всех.
Иду к реке.
Опять лучами солнце
толкает в спину —
                  весело шагать.
Смотрю,
       как пена кружевами вьется,
смотрю и говорю:
— Спасибо, мать!
За что?
За то, что у меня меж пальцев
вода струится…
Странная вода!
Она свиваться может,
                       разливаться,
натягивать упруго невода.
Иду!
   Трещит надутая рубашка.
Пью лимонада подслащенный лед.
А по стеклу
 куда-то вверх
                      букашка
ползет,
       срывается,
                  опять ползет.
Старушка в землю просится клюкой.
Бежит девчонка
                        с теннисной ракеткой.
И голосом охрипшим:
                               — Светка!…

Орет мальчишка за рекой.

«Над рощами вовсю зарницы плещутся»…

Над рощами вовсю зарницы плещутся,
и лупят
       капли
            крепкие
                    по кепке,
и мокрая листва, свистя, полощется,
и под подошвами
                ворочаются камни!
А руки
       почему-то стали граблями,
а ты
    хохочешь
            прямо из грозы!
А по земле
             с размаху
                   лупят градины
и вскакивают
     шишками
                     грибы!
Мы оседаем вдруг,
                   отяжелевшие,
как путники перед крыльцом ночным,
и все стучим сердцами ошалевшими,
друг в друга,
            ослабевшие,
                           стучим…
Стучим!
       Глаза, как фонари чадящие.
Стучим!
       В дыму багровые обрывы.
Июльские, прозрачные, над чащею
стоят дожди
            и остро пахнут травы…

Кружка воды