Уилл Селф - Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории

• Название: Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории
• Автор: Уилл Селф
• Издательство: Флюид ФриФлай
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-98358-254-5

С каждым прикосновением к прозе У. Селфа убеждаешься, что он еще более не прост, чем кажется с первого взгляда. Действие развивается то как форменная история психической болезни, то как реалистический, динамичный, но полный символизма рассказ об относительности понятий «правый — неправый», «слабый — сильный», «свой — чужой» в мире современных городских джунглей, где царят жестокие животные законы. Но стоит внести толику человеческого сочувствия и сопереживания — и выход найдется: ведь даже «волки» убоятся «овцу», которая умна, а потому чрезвычайно опасна. Селф неподражаем в этаких нечаянных — «к слову» — описаниях повседневной рутины, остроумных и язвительных до слез. Его фантастические конструкции, символические параллели и метафизические заключения произрастают из почвы повседневности, как цветы лотоса из болотной тины, с особенной отчетливостью выделяясь на ее фоне. Автор заставляет нас поверить в полную реальность происходящего, которая то и дело подтверждается десятками и сотнями конкретных деталей, заставляя удивляться и сопереживать, восхищаться и утирать слезы от смеха.

---

Они свернули за угол на Теннисон-авеню и прошли мимо дома Хиксов (престарелая мать прикована к постели, сын на игле), мимо дома Фэйкнхэмсов (он — скрытый педофил, она — подпирает колонны в местной церкви), мимо дома Гартри (ни одного ребенка, зато полно котят). Как так случилось, что он, Стивен, был изгнан из этого ядовитого Эдема, когда столько рептилий сохранило свои владения? В очередной раз — уже не в первый и даже не в тысячный — его посетила мысль инсценировать самоубийство при помощи подходящего крушения поезда, на который он не собирался садиться, или стать жертвой разрушенного офисного здания, в которое он никогда не зайдет, или просто оставить одежду на скале, в кои-то веки аккуратно ее сложив… — уйти прочь от общепринятых стандартов и норм, от детей, от боли.

Нагнувшись, чтобы отпереть калитку, он уловил острый запах мочи, исходивший от ребенка. Лучше так не оставлять — появится сыпь, и тогда маменькиного гнева не избежать. Войдя во двор, расстегнул ремни и усадил малыша на траву за мусорными ящиками. Глянул на пустые окна в доме, каждое в катаракте сетчатой занавески, но не заметил за ними никакого движения.

— Уа-а-а, — запротестовал малыш, вырываясь из комбинезона, выпрастывая наружу пухлые ножки и приводя себя в порядок после того, как удалось избавиться от абсорбирующей ваты.

Пока Стивен искал чистый подгузник в специальном отсеке внизу коляски, он услышал, как открылась входная дверь дома, и увидел свою бывшую жену: она стояла на пороге, излучая презрение. За ее худыми плечами виднелась глубь коридора, с обеих сторон которого громоздились школьные портфели, ряды ботинок, кипы спортивной одежды и стопки книг.

— Ха! — воскликнула она, скрестив руки, и Стивен, глядя на ее быстрые пальцы, сжимающие локти, и на лучащуюся из глаз ярость, тут же вспомнил, что бывает, когда она в гневе.

«У меня вши! — Те же самые руки в бешеном возбуждении. Она сидит на краю кровати. — Гребаные гниды, мать их!»

Он соскакивает с супружеского ложа, внезапно осознав, что больше туда не ляжет. Глаза рыщут по ковру в поисках объекта, за который можно было бы зацепиться в этом мире, вдруг потерявшем устойчивость и ставшем пугающим. Но он замечает только голую куклу Барби, брошенную малышом; ноги куклы прижаты к голове, обнажая розовый пластиковый лобок, этакий волнительный шарнирчик. Как подобная штука может быть игрушкой? — с таким шквалом несуразности он не мог сладить.

— Дети! — рявкнула бывшая жена Стивена куда-то в глубь дома, и еще раз, громче: — Дети!

Стивен управился с запаковыванием ребенка и вернул его обратно в двухместную коляску.

Теперь у него было так мало забот, что он старался относиться к ним с усердием, достойным лучшего применения. Живя в маленькой квартирке на другом конце города, он каждый раз заботливо мыл пластиковую миску малыша, затем сушил ее и убирал в буфет. У него больше нет особняка с многочисленными углами и комнатами, заваленными нажитым за годы семейной жизни барахлом.

Шестилетка и восьмилетка спустились по лестнице в коридор, как застигнутые врасплох конспираторы, не желающие признать, что связаны общим делом. Сняв свои куртки с вешалки в коридоре, они нацепили их с такой исполнительностью и послушанием, что Стивен поразился — до того трогательно это выглядело. Затем, когда они стали втискивать ноги в «веллингтоны»[51], ему захотелось подойти и помочь им, но он знал, что делать этого не стоило. Они спрыгнули с порога и зашлепали по тропинке к тому месту, где он стоял.

— ‘рьвет, пап! — поздоровался старший ребенок, девочка, а мальчик просто сказал: «‘рьвет». Оба кивнули малявке в коляске, как во время чего-то официального, будто им предстояло впервые познакомиться, «‘рьвет», — снова сказали они.

— Пр-трль, — промямлил малыш.

Стивен присел на корточки и подполз вперед, чтобы заключить в объятья всех троих. От них пахло черничным соусом, а от их волос — шампунем. Глядя на бледные личики детей, он в очередной раз заметил, как резкие материнские черты вытесняют его, и так слабые и невыразительные.

Бывшая жена Стивена снова показалась в коридоре, таща за руку упирающегося двухлетку.

— Не хочу! — ныл ребенок. — Я останусь тут, останусь тут…

— Он не хочет выходить? — спросил Стивен, отчасти с надеждой.

— Нет-нет, он пойдет с тобой, — ответила она, со знанием дела запихивая ребенка в куртку и затем усаживая на пол. Засовывая его ноги в «веллингтоны», она остервенело твердила, как заклинание: «Если ты думаешь, что я позволю тебе лишить меня этой несчастной пары часов в неделю, когда весь дом в моем распоряжении… единственное время, когда я могу поговорить по телефону, да хотя бы просто вымыть голову… У тебя и мысли такой не возникает, правда? У тебя вообще никаких мыслей…»

Малыш, в свою очередь, продолжал стоять на своем:

— Мне нужно кое-што показать папе, ‘тамушто… а Дэниел сказал, что я не пойду… он завзял, он… он…

— Джош хочет взять с собой свою каталку, — объяснил Дэниел.

— Я ему говорила, что она будет только мешаться, — добавила старшая, Мелисса.

— Но она мне нужна! — крикнул Джош с порога.

— На, забери свою чертову игрушку! Забери-свою-чертову-игрушку!

На слове «забери» бывшая жена Стивена взяла с полки игрушку — переднюю часть автомобиля с колесами и рычажком переключения скоростей; на слове «свою» она сунула ее в руки Джоша; на слове «чертову» — выставила его на порог; и на слове «игрушку» захлопнула дверь.

В застывшем мгновении, перед тем как Джош начал отчаянно реветь, Стивен обернулся и посмотрел назад. По противоположной стороне улицы мимо шли две монашки. Обе были в очках, на обеих — синие платки и синие плащи. Из-под плащей виднелось около пары сантиметров белого нейлона. Во всей этой амуниции, подумал Стивен, они выглядели одновременно как богомолки и как медсестры, словно шли ухаживать за Спасителем в специально оборудованное отделение для только что снятых с креста. Монашки сверкнули линзами в его сторону, и Стивену захотелось крикнуть: «Спасите этих крошек, возьмите их под свою опеку! Более нуждающихся в вашей помощи не найти…» Но вместо этого он обернулся к Джошу, все еще причитавшему: «Ууу…ууу…ууу…», малыш был на грани истерики: «Уаааа-а-а-а-ааа».

— Пойдем-пойдем, Джош, нечего плакать, мы уже идем, пошли…

Стивен поднял ревущего мальчугана, сжимающего в руках игрушку, и, продолжая бормотать что-то утешительное, понес по тропинке к тому месту, где возле коляски столпились остальные; усадил его внутрь, пристегнул ремнями, положив игрушку малышу на колени, выкатил коляску за ворота, старших расположил по обеим сторонам от нее — маленькие ручонки схватились за поручни — и вместе с потомством, вчетвером выстроившимся в ряд, пустился в обратный путь. Несудьба заняла исходное положение в арьергарде.

— Все в порядке, Джош, все хорошо. Мы здорово проведем время, вот увидишь…

Мелисса взяла дело в свои руки, и, хотя он был ей за это благодарен, на Стивена вновь накатило тошнотворное чувство неадекватности, собственного родительского бессилия, растекавшееся по нему слоем напалма, от которого нельзя было избавиться.

— Итак, дети, — произнес он с воодушевлением, — куда мы сегодня отправимся? В музей? Зоопарк? В кино? Решать вам — как скажете, так и будет!

— Мы уже ходивали в кино…

— Ходили, — Стивен поправил Дэниела; от этих нервных встрясок у шестилетнего малыша в первую очередь страдала грамматика.

— Ходили в кино вчера.

— И как?

— Ничё.

— Тогда как насчет зоопарка или музея?

— У-у, скучища, — хором ответили те, что постарше.

— Тогда куда? Для прогулок по парку немного пасмурно, нет?

Молчание было знаком несогласия.

— Может, хотите пойти к четырем качелям?

— Да, и ты нас подбросишь вверх, все выше и выше…

— Так высоко-высоко, что мы перелетим через перекладину…

— Или улетим в космос, на Луну, на Марс, на…

— В другую галактику…

— В другую вселенную, ты хотел сказать?

— Хорошо, качели так качели, но космических путешествий не обещаю.

Другая вселенная — хорошая мысль! Стивен не сомневался, что Дэниел и Мелисса хотели пойти к четырем качелям, потому что это было связано для них с тем временем, когда они еще жили все вместе. Старшие дети полюбили эту забаву: двое качелей на ближайшей площадке, еще одни в примыкающей части заброшенного парка и, наконец, последние были запрятаны на площадке муниципального микрорайона. Может, они надеялись взлететь на этих качелях как можно выше и, описав огромную дугу, попасть в прошлое?

— Плющщщ, — выдал малыш, сидевший в коляске по левому борту, и только теперь Стивен осознал, что на дворе осень: ребенок пытался воспроизвести звук шагов и колес, шуршащих листьями на тротуаре.