Уилл Селф - Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории

• Название: Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории
• Автор: Уилл Селф
• Издательство: Флюид ФриФлай
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-98358-254-5

С каждым прикосновением к прозе У. Селфа убеждаешься, что он еще более не прост, чем кажется с первого взгляда. Действие развивается то как форменная история психической болезни, то как реалистический, динамичный, но полный символизма рассказ об относительности понятий «правый — неправый», «слабый — сильный», «свой — чужой» в мире современных городских джунглей, где царят жестокие животные законы. Но стоит внести толику человеческого сочувствия и сопереживания — и выход найдется: ведь даже «волки» убоятся «овцу», которая умна, а потому чрезвычайно опасна. Селф неподражаем в этаких нечаянных — «к слову» — описаниях повседневной рутины, остроумных и язвительных до слез. Его фантастические конструкции, символические параллели и метафизические заключения произрастают из почвы повседневности, как цветы лотоса из болотной тины, с особенной отчетливостью выделяясь на ее фоне. Автор заставляет нас поверить в полную реальность происходящего, которая то и дело подтверждается десятками и сотнями конкретных деталей, заставляя удивляться и сопереживать, восхищаться и утирать слезы от смеха.

---

Тут Шива Мукти прервал свои разоблачения, обнаружив, что сам разоблачен. Он заметил, как Баснер отвернулся от группы людей, с которыми только что беседовал, — лысый мужчина в костюме с мехом, женщина-кадавр с гепатитной кожей, еще одна особа неправдоподобно высокого роста с дирижаблями грудей, — и поманил Шиву составить им компанию; на его жабьих губах играла размашистая улыбка, манера Баснера была напыщенной, наигранной в квадрате, как у актера, исполняющего роль актера. Шива отступил на несколько метров и столкнулся с мерзким обронзовевшим Алканом, великим отцом-основателем «Имплицитного метода в психоанализе». Тот взвизгнул, повернулся на каблуках и выбежал из комнаты.

«А это Шива Мукти, — обратился Баснер к своим прихлебателям, — игривый, как жеребенок. Разумеется, я уже некоторое время наблюдаю за ним». И четверо его собеседников понимающее захихикали.

Зак Баснер был озадачен, вернее, находился в совершенном замешательстве. Ему не было видно, как этой молодой особе, сидевшей перед ним, с белой, будто бумага, кожей на открытых участках и пепельно-черной в местах, скрытых под пепельно-черной одеждой, удавалось сохранять вертикальное положение. Снаружи комнаты, в разгаре озаренного солнечным светом утра, во дворе психиатрического отделения «Хис-Хоспитэл» три немолодые пациентки, которые непонятным образом навсегда приютились в щелях отделения, как свернувшиеся сухие листья поздней осенью, что-то бормотали и кудахтали сами с собой, растягивая деревянные четки, насколько позволяли кожаные нити.

Баснер устроил больше, чем просто поверхностный осмотр… он заглянул в записи… Лиз Гуд, попросив медсестру присутствовать при этом. Осторожность никогда не бывает излишней, если имеешь дело с истериками, и Баснер знал по себе, чем сие может обернуться. Возможно, Лакан рассматривал женскую истерику как культурную икону, но, по представлениям Зака Баснера, в худшем случае это было опасной неприятностью, в лучшем — хорошим шилом в заднице.

Когда Лиз Гуд сняла с себя пепельно-черную облегающую одежду, ее задница больше всего напоминала общипанную гузку цыпленка. Мягкая плоть, вся в цыпках, была разрезана пополам идиотскими и совершенно непривлекательными сатиновыми с виду стрингами; кусок одежды, по мнению Баснера, имевший такое же отношение к нижнему белью, как сноска к основному тексту, но у него не было ни сил, ни желания попросить ее снять этот предмет туалета. Стринги смотрелись как наружный скелет, нелепый тазобедренный пояс, натянутый на внешнюю сторону субтильного тела. Она радостно и простодушно заявила, что понятия не имеет, что с ней такое, призналась только, что длительное время пребывала в летаргии и изнеможении, что и привело ее в отделение экстренной медицинской помощи.

Баснер заново ознакомил Лиз Гуд с теми фактами, обсуждая которые дежурный врач и сестры успели хорошенько перемыть ее тощие кости:

— Уровень гемоглобина у вас в крови — шесть, мисс Гуд, понимаете, шесть! Уровень здоровья — где-то от двенадцати до четырнадцати. Неудивительно, что вы ощущали сильную усталость и упали в обморок сегодня утром: по всем признакам вам полагается уже давно быть в гробу! Вы меня понимаете: в гробу!

Запихивая свои бледные конечности обратно в черные, пахнущие пачулями одежды, словно змея, влезающая в сброшенную кожу, Лиз Гуд остановилась и наградила Баснера изнуренной улыбкой, отягощенной любопытной смесью презрения и самоосуждения. Баснер был в замешательстве.

Он опять зашуршал бумагами, но не нашел там ничего, кроме результатов анализов и нескольких замечаний. В ответ на стандартные вопросы Лиз Гуд в любом случае не сообщала ничего информативного. Она отрицала наличие постоянного места жительства, лечащего врача или близких родственников. У нее не было ни профессии, ни истории болезни, ни религии. Она назвала свой возраст — двадцать восемь — и пол, но, судя по манере общения с Баснером, эти сведения удалось из нее вытрясти под страхом тюрьмы.

— Я повторяю, мисс Гуд, существует только одна возможная причина, по которой вы попали сюда с таким низким уровнем гемоглобина, и это связано с серьезной потерей крови в течение минувшей недели или около того. Только что мы с Джорджиной тщательно вас обследовали и не обнаружили никаких признаков травм или увечий. Если вам нечего рассказать, то нам будет совсем трудно решить, как с вами поступить.

— Я не сумасшедшая, — отозвалась она тихим, но твердым голосом и стала теребить свисающие концы своей пепельно-черной шкуры.

— Я и не предполагаю, что вы сумасшедшая, — ответил он в лучших традициях публичных выступлений, но его внутренняя система адресации завопила: ТЫ ПРОСТО БОЛЬНАЯ НА ВСЮ ГОЛОВУ! — Послушайте, — продолжил он. — Я не уверен насчет курса лечения, но пока отведу вам койку в палате, чтобы вы могли восстановиться после переливания крови, которое вам необходимо. Есть еще один специалист, молодой коллега из «Сент-Мангос», знаете эту больницу? — Он решил дальше прощупать ее в надежде вызвать реакцию, чтобы попытаться определить связь пациентки с реальностью.

— Большое готическое здание около Уоррен-стрит.

— Оно самое. Так вот, этот врач, доктор Шива Мукти, мне кажется, мог бы вам помочь, я бы позвал его взглянуть на вас.

Она пожала плечами, приподняв их как пару безвольных самоубийц. Ее пальцы с обгрызанными до ужаса ногтями дернули за край ворота свитера, отчего кротовья мордочка вынырнула обратно в кабинет.

— Джорджина, отведите мисс Гуд в процедурную, — обратился Баснер к медсестре, — и разыщите, украдите или попросите нужную кровь. Думаю, переливанием стоит заняться незамедлительно.

Как только пациентка покинула кабинет и заковыляла прочь в сопровождении Джорджины, поддерживающей ее за острый с голодухи локоть, как если бы это был черепок сосуда из тонкостенного фарфора, Баснер повернулся к окну. За долгое время практики он научился не обращать внимание на мучительное мычание и лай, доносившиеся из-за двери. Когда через пятнадцать минут Джорджина вернулась и сообщила, что Лиз Гуд сбежала, он только безучастно пожал плечами. Все равно, как старик попросил бы ее сделать минет, позже подумала Джорджина, сидя в кафетерии и подцепляя языком полоски рифленых чипсов. Хотя в этом что-то есть, даже интересно.

Доктор Шива Мукти, вернувшись к многочисленным сердцам и неисчислимым объятьям своего семейства, на мгновение почувствовал ясность. Если это и не сумасшествие, то — признавал он — переживание глубокого стресса. После доклада Баснера в Королевском Обществе охраны Подёнок, он понял, что потерял сон. Было такое ощущение, что жизнь уходит из него, эмоциональный «восьмой фактор», который сторожит его чувства, прекратит страшные рыдания и остановит кровотечение. Он разбудил Моана, затем Свати. Она включила ночник, дававший шестьдесят ватт неуверенной желтизны, потом общий свет, добавивший еще добрую сотню свечей. У Шивы был срыв. Моан увидел, что его папа стоит у окна спальни и кроет матом священных мартышек, наблюдая, как те карабкаются по шпалерам на заднем дворе. «Ты спас нашего бога Раму, — кричал Шива. — Почему же ты не можешь спасти меня, черт побери?».

Свати отправила Моана спать в комнату тещи, достала из ящика стола мужа успокоительное, которое, она знала, он там хранил. Затем влетела обратно в спальню, ее пижама и халат лучились светом неземной богини, вложила в его руку стакан и, когда челюсть Шивы отвисла от изумления, кинула ему в рот таблетки. Он проглотил их, как ягненок.

На следующее утро Свати позвонила главному администратору «Сент-Мангос» и объяснила, что ее муж плохо себя чувствует. Потом она отвела Шиву к их личному врачу и просидела с ним все время, пока тот выписывал больничный. По наущению Свати, там было написано туманное «синдром хронического переутомления». Потом она привела его домой и заставила помогать ей готовить на кухне обед — вид деятельности, до сих пор ему незнакомый. В течение всего этого времени Шива был удивительно послушным и покорным. Даже когда она достала его телефонную книгу и с грохотом шлепнула ее перед ним, он все с тем же безразличным видом продолжил вынимать семена из бамии.

— Мне кажется, тебе надо с кем-то поговорить, Шива, — обратилась к нему Свати. — С каким-нибудь старым другом, желательно терапевтом, которому ты доверяешь. Надо с кем-то поговорить, так дальше нельзя. Твое поведение беспокоит Моана, он писается в постель. Его учитель сказал, что он задирает младших, что он угрюмый и замкнутый. Он тебя вообще не видит, Шива, ты не занимаешься с ним ничем, чем занимаются с детьми все отцы…

— Н… — хотел он было возразить, но она смерила его взглядом, полным такого эмоционального букета из любви, злости, жалости и отвращения, что он только кивнул в знак согласия.