Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви

• Название: Не страшись урагана любви
• Автор: Джеймс Джонс
• Издательство: Локид
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-87952-038-2

Герой романа — драматург Рон Грант, находящийся в зените славы, — оказался запутанным в сложный любовный треугольник. И он пытается бежать от всех жизненных проблем в таинственный и опасный подводный мир. Суровым испытаниям подвергается и пламенная любовь к Лаки, девушке сколь красивой, столь и неординарной. Честность, мужественность, любовь, чувственность, дружба — все оказывается не таким простым, как казалось вначале. Любовь спасена, но теперь к ней примешивается и чувство неизбывной горечи.

---

— Когда-нибудь я наставлю тебе рога.

Это вовсе не прозвучало обычным заявлением, пророчеством, на которые она была так щедра и за которые не отвечала. Он понял, что она почему-то злится за то, что он отнял ее «свободу», но не знал, что ответить. Молчание все длилось и не было заметно, чтобы Лаки собиралась его нарушить.

— Тогда я просто наставлю рога тебе, — хрипло сказал он.

— Нет-нет. Нет, тебе нельзя, — сказала она с закрытыми глазами. — Мне было бы слишком больно.

Грант не ответил. Неожиданно он вспомнил о том дне, когда она голой танцевала в воде в Монтего-Бей. Кажется, все больше и больше он задыхался.

— Ну, тогда, если ты мне наставишь рога, то должна разрешить мне видеть это, — сказал он еще более хрипло.

В ответ Лаки открыла глаза и улыбнулась. Она ничего не сказала. Ни слова. Просто лежала и улыбалась ему. Через секунду Грант встал и взял трусы.

— Пошли спустимся и поужинаем, — грубовато сказал он.

Он неожиданно и опасно рассердился. Она должна была хоть что-то сказать. О том, что она знает, что это неправда. На лестнице он наклонился, грубо схватил ее за плечо и грубо сказал:

— Только помни, что фантазия — это не реальность.

Снова она взглянула на него через плечо и молча улыбнулась. Что он хотел сделать, так это ударить ее. Потом она снова пошла вниз и взяла его за руку самым прелестным жестом, какой когда-либо видел Грант. Он оттолкнул ее руки. Никогда и никому нельзя говорить такое. Особенно, если ты вовсе не это имеешь в виду. Если бы перед ним был Жак Эдгар, или Фербер Морган, или даже Бадди Ландсбаум, он дал бы по роже любому из них, а то и всем сразу.

И кого же он должен был увидеть перед собой, когда они обогнули лестничную площадку и вышли в узкое фойе? Бредфорда Хита! Стоявшего у папайи в кадке! К счастью, из-за поворота Хит не видел его резкого жеста.

— Мои поздравления, Грант, — сказал выпускающий редактор с настороженной и тошнотворной улыбкой. — Мадам, примите мои наилучшие пожелания! — Он пожал им руки. — Я издали все видел. О, э… могу я вас на секундочку, Грант? — добавил он, когда они уже проходили мимо.

— Нет, — грубо ответил Грант и рванулся, но Хит держал его за руку. Лаки уже отошла.

— Я просто хотел вам сказать, что отослал свое сообщение, — говорил он, пока Грант пытался освободить руку.

— Да я хотел положить на то, что вы делаете, Хит, — грубо сказал Грант. — Делайте все, что хотите и идите на к черту!

— Ну-ну-ну! Не сердитесь! — улыбнулся Хит.

— Я не сержусь, Хит, — сказал Грант и двинулся.

— И я просто хотел сказать, — проговорил ему в спину Хит, — что только что узнал, что миссис Эбернати отдыхает у графини де Блистейн в Ганадо Бей.

Грант остановился и развернулся.

— На тот случай, если вы не знали, — улыбался Хит.

— Ну и?

— Естественно, меня удивило, почему вы не пригласили ее с мужем на свадьбу? — мягко, все еще улыбаясь, сказал редактор.

— Сообразите, — сказал Грант. — Вы же такой умный, сами, мать вашу так, сообразите. А теперь, ради Господа Бога, оставьте меня в покое! — Он отвернулся.

Дерьмо они, думал он, следуя за восхитительно покачивающимся задом и длинной прямой спиной Лаки в освещенный свечами бар, где все встали из-за сдвинутых обеденных столов, чтобы поаплодировать новобрачным, к черту их всех. До единого.

Когда через три дня позвонили из Ганадо-Бей, он не удивился и как будто предвидел звонок. А когда через день в дверном проеме появился Дуг, он точно понял, зачем тот приехал. Он был рад, что Лючия Анжелина Елена Виденди Грант все знала о телефонном звонке.

Потом, когда он шел по холлу поздороваться с Дугом, то увидел большую мешковатую медведеобразную фигуру Эла Бонхэма, который что-то обсуждал с водителем такси в нескольких футах от Дуга.

24

Из-за острого угла, под которым она сидела с новыми друзьями, опершись спиной о стену, Лаки не увидела на улице Эла Бонхэма и тогда, когда замахала рукой, улыбнулась и что-то крикнула Дугу. Она всегда была рада видеть Дуга, почему, она и сама точно не понимала, но помнила, что всегда была точно так же рада, когда он уходил. С Бонхэмом все было по-другому. Когда над верандой появилась его огромная голова, а за ней последовало медведеобразное тело, как у Коджака (только так она могла его описать), она подумала: «О нет!» — и периодически возникавшее в течение всего дня свадьбы чувство полуотчаяния вернулось еще более сильным. Ну, теперь повсюду будет болтаться эта дубина, пропивать деньги Рона, все время пытаясь что-нибудь продать ему, забирая его на плавание или на подобную чертовщину, типа этой мерзкой яхты, демонстрируя свое открытое неприятие ее, оплаченное, впрочем, той же монетой. У нее с Роном теперь будет мало времени, как уже было раньше.

Грант, отметила она, пожал Бонхэму руку с таким же удовольствием и счастьем, как и Дугу.

Лаки не могла сказать, что вызывало у нее это чувство отчаяния и уныния. Обычно причины не было, как сейчас, когда чувство возникло из-за Бонхэма. Оно просто овладевало ею, иногда на лодке, иногда за ужином, в бассейне, везде, в любое время, и хотя она продолжала смеяться и делать то же, что и делала до этого, какая-то ее часть открыто сомневалась, не было ли все это страшной, огромной иронией, ужасной шуткой? Два месяца? Шесть недель? Что она могла узнать за такое время, узнать о нем? Или он о ней? Все это превращалось в острую печаль, длившуюся очень долго, и где бы она ни была, она быстро его отыскивала и брала за руку или просто прикасалась к нему, чтобы снова вернулось чувство Ханселя и Гретель, потерявшихся в лесу детей. Печаль, как эхо, откликалась и здесь.

И все это, конечно, имело отношение к тому, верно ли она полюбила. Отдав ему всю любовь. И откуда ей знать, так ли это? Только тогда, когда она читала и перечитывала его работы. Но он с тех пор, как они встретились, ничего не написал. И не заметно было, что собирается писать. Может, ей нужно подождать, черт подери.

Главным образом из-за этого чувства ужасной раздвоенности она вела себя по-идиотски, как истеричка, весь этот день. Уже одиннадцать часов — одиннадцать? Двенадцать часов! — как она неожиданно обнаружила, что не хочет выходить замуж, вообще выходить замуж. И если бы это был любой, кроме Рона, она, господи, и не вышла бы. И все же вышла. И хотела. Негодная девчонка съела милого. И когда Лиза, вовлекшая ее в бунт, в детскую игру, и убедившая ее, что она вовсе не была счастлива все эти годы, заразила ее смехом и хихиканьем, она не могла остановиться, ничего не могла поделать, хотя и сознавала, что она делает. И именно поэтому она так полюбила серьезную, напыщенную, бойскаутскую лекцию.

И странная штука, они обсуждали ее — и до этого и после: они, поженившись, одурачивали мир. Потому что брак не мог легализовать их сексуальную жизнь. Она будет и останется такой же грязной и хорошей, как и прежде. Точно так же брак не добавлял им социальной ответственности. Они притворялись во всем этом, когда нарочито застенчиво появились у консула США, да и почему бы нет? Если бы об этом узнали, их вполне могли бы оштрафовать и посадить в тюрьму. И они много смеялись над своим обманом. Но в то же время она ужасалась и негодовала из-за замужества за любым проклятым мужчиной. Конечно, она не теленок в свои двадцать семь, почти двадцать восемь лет, и она обязана об этом помнить.

И точно так же, как во время брачной церемонии, возникло то же неуместное чувство, когда она сказала, что когда-нибудь наставит ему рога. Она сердилась на него за то, что он так легко позволил выйти за него. Правильно, когда мужчины не хотят жениться, а женщины хотят выйти замуж, такова уж жизнь, женщины строят гнезда, а мужчины бродяжничают, и Рон не хотел жениться, но он, черт его подери, не очень протестовал. После церемонии ее испугала огромность, безвозвратность содеянного. Отдать себя навсегда в руки мужчины, под его власть. И лежа в постели с закрытыми глазами, но осознавая, что он наклонился над ней после того, как они занимались любовью, после их первой супружеской любви, и думая о предстоящей долгой череде лет, десять лет, двадцать лет, тридцать лет, хрустальная свадьба, серебряная, золотая свадьба, как может кто-либо оставаться верным все эти годы, этого она не понимала. Так что это просто ускользало. И в ту минуту, когда она говорила, она знала, что не следовало бы. И она даже не имела этого в виду. Но она так сердилась.

Неожиданность его ответов заинтересовала и позабавила ее. Она понимала, что он не имеет этого в виду, что это фантазия. Она знала кое-что о фантазиях, она сама раньше играла в фантастические игры, и будет — уже играет — с Роном: холодная принцесса приказывает рабу лечь на нее, рабыне приказывают лечь на принца, социальные игры. Ничего плохого в фантазиях нет. Плохо, когда и впрямь стараешься им потворствовать, реализуешь их, осуществляешь их в жизни. Но когда они спускались по лестнице, он действовал, как будто думал, что она этого не понимает. Бедняжечка неожиданно рассердился из-за того, что устыдился им же сказанного. Именно тогда она взяла его за руку. И неожиданно перестала сердиться.