Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви

• Название: Не страшись урагана любви
• Автор: Джеймс Джонс
• Издательство: Локид
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-87952-038-2

Герой романа — драматург Рон Грант, находящийся в зените славы, — оказался запутанным в сложный любовный треугольник. И он пытается бежать от всех жизненных проблем в таинственный и опасный подводный мир. Суровым испытаниям подвергается и пламенная любовь к Лаки, девушке сколь красивой, столь и неординарной. Честность, мужественность, любовь, чувственность, дружба — все оказывается не таким простым, как казалось вначале. Любовь спасена, но теперь к ней примешивается и чувство неизбывной горечи.

---

— Это близко? — спросил Грант, слегка нервно, подумала она.

— Чуть ниже по улице.

— Тогда прекрасно. Мы будем рядом. — Голос у него был до любопытного виноватым, подумала Лаки. — А они не спят?

— Не-а. Черт, нет. Так рано они не ложатся.

Лаки смотрела, как они уходили. Когда эти двое ушли, то атмосфера заговора, которую она ощущала, исчезла. Женщины отошли от ревущего проигрывателя и перенесли пиво на стол. Орлоффски открыл ей еще одну банку и бодро сказал своим грубым голосом:

— Они вернутся через несколько минут.

Она заметила, что когда он садится, то на его безволосом торсе обнаруживается значительное брюшко.

— Так вы из Нью-Йорка? — спросила Ванда Лу Орлоффски. — Я и Мо бывали в Нью-Йорке, несколько раз, когда жили в Джерси.

— Да, но мы не видали тово Нью-Йорка, какой Лаки знает, я думаю, — ухмыльнулся Орлоффски и отрыгнул.

Лаки улыбнулась. Клянусь твоей милой задницей, не видел, бэби, подумала она.

Летта Бонхэм, ни разу не уезжавшая с Ямайки, смотрела, переводя сияющий, детский и чисто женский любопытный взгляд с одного на другого, и почти ничего не говорила. Она, пожалуй, единственная из всех них, решила Лаки, которая могла бы ей понравиться.

Им было невероятно трудно наладить разговор до возвращения мужчин.

И Лаки ощутила, что ее отвращение ко всему этому еще более увеличивается. Она сообразила, что эти трое изо всех сил стараются, чтобы она чувствовала себя непринужденно, как дома, но у них это не очень-то получалось. Что-то в ней — она не любила употреблять это слово, но другого не было, а может быть, она не так уж и любила его — что-то в ней, в ее «классе» выводило их из себя и заставляло нервничать. Она не могла заставить их чувствовать себя непринужденно. Она уже активно ненавидела Орлоффски и «его» Ванду Лу. И что-то в ней было — особенно по отношению к мужчине, — что держало их на дистанции, ничего с этим не поделаешь. Что, господи, мог Рон делать с такими людьми? Когда столь долго не бываешь с нечувствительными представителями низших классов, то можешь забыть, насколько грубы, жестки и нечувствительны они и их жизнь.

Она почувствовала колоссальное облегчение, когда после охоты за комнатой вернулись мужчины. Бонхэм захлопнул за собой дверь с любопытной решимостью. И в комнате снова возник заговор.

— Ну, все в порядке! — бодро сказал Грант. — Мы можем, если захотим, снять комнату на неделю.

— На неделю! — не удержалась от возгласа Лаки.

— Ну, столько мы, конечно, не пробудем, — сказал он. — Я хотел сказать, что мы можем снимать ее сколь угодно долго. — Неожиданно он рассмеялся. — Ха-ха-ха! Нам все-таки пришлось выдернуть их из постели! Я так и думал. — Лицо у него пылало, и Лаки показалось, что он принял пару стаканчиков там, наверное, и голос у него был такой, будто ему нравилось будить людей. Две банки пива изгнали у нее остатки похмелья.

— Ну! Теперь все улажено, что вы скажете, если мы здесь свернемся и заглянем в добрый старый бар «Нептун» принять на грудь?

— Ха! Потрясающе! — закричал почти столь же мощный Орлоффски.

— Не знаю, смогу ли я, — сказала Лаки. — У нас был трудный день. Я просто разбита. — Она глянула на Гранта. — Но Рон может идти, если хочет.

— Нет-нет! Нет-нет! — торопливо ответил он. — Она права, — сказал он Бонхэму. — У нас был тяжелый день. Нам нужно поспать. — Однако, подумала она, вид у него разочарованный.

— О'кей! — сказал Бонхэм. — Ну, вам только и надо проехать несколько метров. Три дома. И въезжайте прямо во двор. — Он снова сел за стол. Явно было видно, что раз Грант не едет, то никто не поедет. Из-за счета, вне сомнений, холодно подумала Лаки.

В маленьком домишке, почти копии дома Бонхэма, не было ни огонька, когда Рон завел во двор большую машину. Ни тротуаров, ни канавок на голом грязном дворике. Над головами тихо шелестели пальмы и несколько цветущих кустов распространяли тропический аромат в теплой, влажной тропической ночи. Все было странно покойным. Рону дали ключ, он показывал ей дорогу, нес ее сумку и по дороге дотошно и аккуратно выключал за собой свет.

Комнатка была жуткой. Полуторная кровать (ну, против этого она не возражала), уродливое облупившееся зеркало, две дешевых гипсовых статуэтки, шаткий торшер, неплотно закрывающиеся двери, неудобный современный стул — вот и все. Местечко для медового месяца. Когда она ложилась в постель, то услышала, как кто-то раздраженно перевернулся в кровати прямо за тонкой стенкой. Они инстинктивно разговаривали шепотом.

— Сними эту чепуховину, черт подери!

— Не могу, Рон. Не здесь. Ты не слышал?

— Все равно сними. Ну, — она сняла.

— Ради господа Бога, Рон, что у тебя общего с такими людьми?

— Это люди, с которыми я должен быть, чтобы изучить то, что хочу изучить. Не я их подбирал, Я тебе говорил, что будет нелегко. Наверное, не надо было привозить тебя сюда, моя первая мысль оставить тебя в Нью-Йорке, наверно, была правильной. Но я так скучал по тебе. И я испугался. Я испугался, что могу быть лживым по отношению к тебе. Этого ты бы не хотела, а? Так быстро? Слушай, я знаю, что здесь ужасно. Но это единственное место для сна. Долго мы здесь не пробудем. Всего несколько дней.

— Дней!

— Я хотел бы немного понырять с Бонхэмом до отъезда. Он по-настоящему хорош. Просто поверь мне. И я хочу дождаться возвращения Дуга. Слушай, я должен сказать моей «приемной матери», идиотке, что мы улетаем в Кингстон. И я хочу, чтобы со мной был Дуг. Старая дрянь поднимет жуткий хай. Она думает, что все молодые женщины охотятся за моими, умереть от смеха, деньгами. Если со мной будет Дуг, она не устроит сцены.

— Ты ее боишься?

— Нет, не боюсь.

— Ш-ш-ш.

— Ты же знаешь, как у тебя с матерью.

— Я ушла.

— Ну, а я сейчас ухожу. Но хочу сделать это как можно приличнее, понимаешь?

— Ладно.

— Ты не понимаешь?

— Ладно.

— Наверное, не надо было тебя привозить сюда. Но я… просто… ничего… не мог… поделать.

Она свернулась в калачик, ее левая нога легла на его левую ногу, и он касался ее левой груди полураскрытой левой подмышкой. Его поцелуй сейчас был глубоким, как здравый смысл. Может быть, глубже, думала она, когда он переворачивал ее и ложился сверху.

После занятия любовью (господи, она любила трахаться, любила это так сильно, что готова была заниматься этим едва ли не большую часть времени: вес тела прижимает тебя, делает беспомощной, держит ноги широко раскрытыми, эта большая красная сердитая штуковина заполняет тебя и движется в тебе; все кажутся большими, когда только проникают в тебя, если только не сильно деформированы, сначала медленно, потом ритм нарастает, напряжение растет, красное лицо, полураскрытый рот, помутившиеся глаза, когда они входят, входят в тебя, тогда ты ими владеешь, в этот момент они тебе принадлежат) — после занятия любовью она долго лежала, не спала и думала.

О чем могут договариваться Рон и Бонхэм? А что это за щекотливые, застенчивые дела с арендой дешевой комнаты? Она знавала получше, чем это. И вдруг ее охватил ледяной озноб.

А что, если Рон все же не откровенен с нею? Что, если он что-то утаивает от нее все это время, как многие другие, как все остальные?

Где-то прячется тайная жена? Алименты жене и детям, так что он не может снова жениться? Любовница, о которой он не говорил и которую не хочет бросать? Или его жизнью руководит эта приемная мать и она не позволяет?

Иисусе, одинокая женщина так уязвима.

Как будто снова возвращался дурной сон. Сколько здесь возможных ситуаций? В свое время она прошла через очень многое. Он действует не так, как мужчина, над которым доминирует мать, приемная мать. Такого она тоже видела. Его мать, его приемная мать имеет на него такое влияние?

Могла ли быть еще какая-нибудь причина?

Полузаснув, Лаки холодно пересматривала весь длинный, длинный список всех их в ее жизни, и вдруг едва не задохнулась от страха, вздрогнула и снова проснулась. Этот список тянулся к двадцати двум годам, когда она впервые приехала в Нью-Йорк, к красивому светскому гинекологу, который даже не помог ей сделать первый аборт. Не один из них, но из тех, кто ей лгал.

Даже Рауль, который сказал, что там у него есть жена, который пытался получить развод, не говорил ей о подлинной опасности своей революционной деятельности. Он рассказывал, как они часами держали его голым на льду, как они подсоединяли к деснам электрические провода, но он смеялся над всем этим. И даже при всех ее расспросах он никогда не признавал, что все может зайти так далеко, и его действительно убьют. Господи! И все они. Все остальные.

Нет. Не может быть. Просто не может быть. Не после того, каким он был с ней, какими они были друг с другом все время в Нью-Йорке. Это должно быть настоящим. За этим не может быть лжи, под этим. Она должна верить в него. Просто должна.