Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви

• Название: Не страшись урагана любви
• Автор: Джеймс Джонс
• Издательство: Локид
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-87952-038-2

Герой романа — драматург Рон Грант, находящийся в зените славы, — оказался запутанным в сложный любовный треугольник. И он пытается бежать от всех жизненных проблем в таинственный и опасный подводный мир. Суровым испытаниям подвергается и пламенная любовь к Лаки, девушке сколь красивой, столь и неординарной. Честность, мужественность, любовь, чувственность, дружба — все оказывается не таким простым, как казалось вначале. Любовь спасена, но теперь к ней примешивается и чувство неизбывной горечи.

---

К тому времени, когда под крылом показался остров Гранд-Бэнк, и маленький гидросамолет сел на сверкающую под солнцем воду и поплыл к доку отеля, они изрядно нарезались. Уильяма это не очень заботило, поскольку он не собирался нырять во второй половине дня. А они собирались. Как говорил Бонхэм.

Остров Гранд-Бэнк по прямой был примерно в 365 английских милях от Ганадо-Бей. Но по соображениям безопасности и из-за запрета полетов над Кубой пилот летел через мыс Девы Марии и Кэп-а-Фу на Гаити. Это добавило лишнюю сотню миль, зато они все время были неподалеку от земли. Летя со скоростью 90 миль в час, и учитывая снос воздушными течениями, они потратили на путешествие пять с половиной часов.

Обычно маленький самолет управлялся только капитаном-пилотом. Но на этот раз он взял своего друга, профессионального ныряльщика из Кингстона, которого Бонхэм знал; тот тоже управлял самолетом и летел сейчас поохотиться в водах Гранд-Бэнк. Пилот-южноамериканец, который руководил этой гидросамолетной линией, принадлежавшей большой венесуэльской авиакомпании, ожидал назначения на реактивный самолет и сам был страстным подводным охотником; оба они захватили с собой маски, ласты и ружья, чтобы остаться на острове на все четыре-пять дней и поохотиться, а не жечь зря бензин на полет в Кингстон и обратно.

Когда они летели, «второй пилот» вышел посидеть с ними. Это был коренастый маленький американец с волосами песчаного цвета и белыми ресницами, его звали Джим Гройнтон. Ясно, что любви между ним и Бонхэмом не было. Конкуренты. Но оба тщательно сдерживали взаимный антагонизм в строго ограниченных, цивилизованных границах, как будто между ними раньше было достигнуто соглашение о вооруженном нейтралитете, и каждый четко определил для себя не соревноваться в рассказе все лучших и лучших историй о плавании. Как раз наоборот, оба состязались в скромности.

Когда Бонхэм пошел к пилоту Раулю, который обещал дать поуправлять самолетом, Грант разговорился с Гройнтоном.

Джим Гройнтон — как он постепенно узнавал у самого Гройнтона и у Уильяма (узнавал, будто тянул у Гройнтона зубы, более энергично восхвалял его Уильям) — был почти так же знаменит в своем деле, как Виллалонги, делла Балле или братья Пиндар. В Кингстоне у него было собственное судно, которое он сам сконструировал и построил, нечто типа гладкого длинного катамарана (усиленный двумя огромными выносными поплавками), который он мог обратить в платформу для ныряния с огромным съемным стеклом. Он специализировался в плавании без акваланга и вообще редко им пользовался, хотя держал их для клиентов, а сам мог погружаться без акваланга на сто, сто десять или сто двадцать футов.

— Просто удерживает дыхание! — без всякой необходимости добавил Уильям. — Подумайте только, что это значит! Сто двадцать футов под волнами! Вы знаете, как это глубоко? Без акваланга и без ничего!

Гройнтон застенчиво улыбнулся, но застенчивость его была показной. Он явно был героем Уильяма, Дела в Кингстоне у него шли хорошо, у него была большая клиентура, год за годом возвращавшаяся к нему, и он был доволен своим положением.

— Но приедается, знаете, довольно быстро, — улыбнулся он Гранту. У него, с его бледными глазами и светлыми ресницами, была странная улыбка, сосредоточенная на себе, равнодушная, самопоглощенная, но со странной таинственностью куда-то зовущая. В нем было что-то от ирландского «фараона». — Большинство моих клиентов предпочитает болтаться у мелких рифов и убивать нескольких рыб-попугаев. Есть два-три затонувших судна, чтобы исследовать их с аквалангом. Через некоторое время я начинаю чувствовать себя водителем автобуса, день за днем возящим людей по одному и тому же маршруту… Но я ведь не из-за этого пошел в это дело в самом начале, — он помолчал. — И именно поэтому я сейчас лечу с вами.

— Почему же вы этим занялись? — спросил Грант.

— О, приключение. Волнение. Опасность. Случай. Таких мест мало. Карибы и, может, Тихий, единственные оставшиеся места, которые позволяют чувствовать, что ты жив. — Гройнтон поднял бледные брови. — Как это было на войне. Вы когда-нибудь чувствовали себя именно живым, как это было тогда?

— Нет, думаю, нет, — сказал Грант.

— Вот видите. Конечно, я счастливчик, мне кажется. Потому что у меня, кажется, врожденный талант ныряльщика. Которого я по-настоящему не заслужил.

— Кем вы были во время войны? — спросил Грант.

— Торговое судно, а потом береговая охрана. Пару раз сплавал в Мурманск, — он ухмыльнулся. — Конечно, если бы ныряние было таким же опасным, как война, я бы им не занялся. Не добровольно.

— Люди все же погибают.

— Не очень много.

— Я был бы рад случаю посмотреть на одно из ваших глубоких погружений, — сказал Грант. Но на самом деле ему было плевать; он ощущал странную обиду.

Гройнтон улыбнулся своей странной бледной улыбкой и покачал головой.

— Нет. Вы, вероятно, даже не увидите нас с Раулем. Здесь большой этический вопрос, и это довольно щекотливая ситуация. Вы клиент Бонхэма, и он собирается повидаться с другими клиентами. Я ничего не могу сделать такого, что будет воспринято, как будто я пытаюсь переманить их, — неожиданно он пожал плечами, и под чистой белой рубашкой вздулись мышцы плеч. Снова он улыбнулся. — Так что вы нас вряд ли увидите. Мне вообще не следовало бы лететь. Но когда Рауль меня попросил, я не мог отказаться. Я нырял у Гранд-Бэнк и рифа Мушуар. Там есть неплохие штуковины, если знаешь места.

— Что вы имеете в виду? — спросил Грант.

— О, скаты. Акулы. Большие морские окуни (еврейская рыба).

— Насколько большие?

— Окуни? О, четыре-пять сотен фунтов, — снова улыбнулся Гройнтон.

По неясной причине Грант четко ощутил неуютность. Маленький «ирландец» хвастался не хвастаясь. Грант взялся за бутылку.

— Как насчет джина?

— Не могу. На «работе», — улыбнулся Гройнтон. — Но если вы когда-нибудь будете в Кингстоне и захотите выйти, рад буду взять вас. Вы когда-нибудь ныряли без акваланга?

— Нет. Я и с аквалангом не нырял, пока не связался с Бонхэмом.

Гройнтон кивнул и оценивающе-задумчиво осмотрел его.

— Грудь у вас подходит. — Потом он ухмыльнулся, открытая честно циничная ухмылка очень отличалась от улыбки. Гранту он снова понравился. — Поймите, я не стараюсь украсть клиента у Бонхэма.

— О'кей, — сказал Грант. — Я понимаю. Вы уверены, что не выпьете немного?

— Извините. Правда, не могу, пока лечу.

Гранту это показалось самодовольным. Но он знал, что это правда.

Какими бы ни были его угрызения совести, он сам сделал себя другим и довольно вызывающе, Он удивлялся, о чем же еще он может поговорить с этим странно ограниченным и все же неограниченным человеком.

— Знаете, я читал все ваши пьесы, — сказал Гройнтон. — Я думаю, это потрясающе. Они по-настоящему великие. Вы рассказали о ВМФ и военном моряке времен войны, как никто другой.

— Ну, спасибо. — Он смутился. Точно так же, как во время позирования со скатом членам Яхт-клуба.

— Это там ваша мать? — неожиданно спросил Гройнтон.

Грант глянул из-за бутылки, из которой как раз пил. Боже мой, неужели она и в самом деле выглядит такой старой?

— Приемная мать, — ответил он.

— Что ее съедает? — грубо спросил Гройнтон.

— О, она просто не в настроении, — сказал Гройнтон, отвернулся и сменил бутылку джина на тоник.

— Ну, думаю, мне пора возвращаться, — сказал Гройнтон странным голосом. Когда Грант вновь глянул на него, то увидел дружелюбную улыбку. — Надо немного проверить курс и маршруты, — пояснил он самым теплым, как чувствовал Грант, тоном.

Но может, это и не так. Он смотрел, как удалялась слишком коренастая, но очень мускулистая спина. Как большинство средних атлетов, не добившихся выдающихся результатов ни в чем, он всегда втайне восхищался более сильными атлетами, но в то же время и не любил их, может быть, потому, что завидовал.

— Ну, они разные, — ответил Уильям. — Понимаете? Старик Гройнтон — один из лучших в стране ныряльщиков без акваланга и охотников. Это спорт. Понимаете? Но Эл Бонхэм вообще один из лучших в мире работающих ныряльщиков. Подводные спасательные; работы, прокладка труб, обрезка и сварка, уничтожение и взрывы — он все знает в совершенстве. Просто разные. Не можна говорить, какой лучше.

В разговоре выяснилось, что именно Бонхэм уговорил Уильяма продать маленький магазинчик в Майами и переехать на Ямайку. Бонхэм обещал, что деньги они будут грести лопатой. Пока все впустую. Но была еще; надежда. Уильям не мог по-настоящему объяснить. С женой и четырьмя маленькими детьми он жил здесь на вдвое меньшие деньги, чем в Майами. В Майами они не могли позволить себе обойтись без прислуги! Уильям, как оказалось, совсем не нырял, а маску лишь один раз надел в бассейне, да и то без акваланга. Это опасно, и такие люди, как Бонхэм и Гройнтон — сумасшедшие, а Уильям не мог позволить себе умереть под водой. Чего он хотел, так это сорвать здесь большой куш на боксах, как обещал ему Бонхэм. И если Бонхэм все же сорвет эту шхуну с карусели, так и будет.