Виктор Соснора - Лист

• Название: Лист
• Автор: Виктор Соснора
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1972

Виктор Соснора. Народный поэт России.

Что в нем народного? Н и ч е г о.

Кроме судьбы. И души. А ведь это очень и очень много…

Его нельзя читать — его надо дегустировать. На вкус. На цвет. На звук. Слышите? Нет?

Если что-то отзовется — это ОН.

---

Виктор Соснора Лист

"Над Ладогой вечерний звон"…

Над Ладогой вечерний звон.
Перемещенье водных глыб.
Бездонное свеченье волн.
Космические блики рыб.

У туч прозрачный облик скал.
Под ними красная кайма.
Вне звона различимо, как
поет комар,
поет комар!

Мои уключины — аккорд
железа и весла-меча.
Плыву и слушаю: какой
вечерний звон,
вечерний час!

Озерной влаги виражи,
и музыкальная капель.
Чего жалеть?
Я жил, как жил.
Я плыл, как плыл.
Я пел, как пел.

И не приобретал синиц,
небесных журавлей не знал.
Афористичность этих птиц
смешна.
А слава не нужна.

Не нужен юг чужих держав,
когда на ветках — в форме цифр,
как слезы светлые, дрожат
слегка пернатые птенцы.

Когда над Ладогой лучи
многообразны, как Сибирь…
Когда над родиной звучит
вечерний звон моей судьбы.

"Уже не слышит ухо эха"…

Уже не слышит ухо эха
потусторонних песен птиц.
И вороны и воробьи
и улетели и уснули.
Уже большие звезды неба
иллюминировали ели.
Как новогодние игрушки
они висели на ветвях.
А маленькие звезды леса,
а светлячки за светлячками
мигали, как огни огромных
и вымышленных государств,
где
в темноте, как циферблаты,
фосфоресцировали очи
обыкновенной птицы филин,
где
гусеницы, как легенды,
распространялись по деревьям,
где
на фундаментах стояли
капитолийские деревья,
как статуи из серебра,
где
бабочки на белых крыльях
играли, как на белых арфах,
где
в молодых созвездьях ягод
ежеминутно развивались
молекулы живых существ,
где
белокаменные храмы
грибов
      стояли с куполами
из драгоценного металла,
где
так мультипликационно
шли на вечернюю молитву
малюсенькие муравьи,
где
над молитвой муравьиной
смеялся спичечный кузнечик,
но голос у него был мал,
увы,
совсем не музыкален.

"Тише, тише"…

Тише, тише,
мысли-мыши,
кот на крыше —
кыш! кыш!
Кот-мяука
ловит муху —
цокотуху,
мой малыш!

Тише, тише,
мысли-мыши…
Кто на крыше?
Кыш! кыш!
Это бесы
плачут в бедных
колыбелях,
мой малыш!

Тише, тише,
мысли-мыши,
боги слышат,
мой малыш!
Боги эти
тоже дети,
а на свете
лишь тишь..

"Ты уходишь".

Ты уходишь,
как уходят в небо звезды,
заблудившиеся
дети рассвета,
ты уходишь,
как уходят в небо
на кораблики похожие птицы.

Что вам в небе?
Наша мгла сильнее снега.
Наше солнце
навсегда слабее сердца.
А кораблик
журавля на самом деле —
небольшое
птичье перышко, не больше.

Ты уходишь.
Отпускаю, потому что
опустели
сентябри моими журавлями.
До свиданья.
До бессонных сновидении,
до рассвета,
заблудившегося в мире.

"Когда на больших бастилиях"…

Когда на больших бастилиях
подводного государства
мигают, как колебанья,
вечерние колокола,
когда потемнеет воздух,
тогда расставляет море
беспалые перепонки
тишины.

И всякая тварь — творенье
небес, океана, суши —
тогда, затаив дыханье,
опускает птенцов в гнездо.
Темнеет корабль корсара,—
он гасит огни живые,
и парус, как беглый ангел,
на перышках убегает.

Что птица? — небесное тельце.
Что рыба? — чертеж лекалом.
Что звери пустынь? — пушинки.
Корабль со своим бушпритом —
комарик с невредным жалом,
Луна — это капля в море,
ни больше ни меньше — капля
тишины.

Когда замигает бронзой
вечерний колокол моря
и восемь веселых лун
расставят свои зеркала —
обманывайся, товарищ! —
тогда накануне страха
опущенными парусами
развлекается тишина.

Осень в Михайловском

1

Где готические ели,
цепи храбрые хвои,
путешествуют по елям
дятлы в мантиях Востока.

Там живут живые шишки
в деревянных париках,
размышляет о дожде
белый гриб — Сократ.

Саблезубые собаки
бегают и лают.
Поднимаются у зайцев
царские усы.

По холмам — холодным храмам,
как монахини, вороны
механические ходят
и вздыхают…

И когда замерзла клюква,
и тогда взлетели листья.
О Летучие Голландцы,
распугали птиц!

Разворачивают парус
журавли — матросы неба,
улетают, улетают
на воздушных кораблях.

2

Улетели птицы и листья.
Небеса — водяные знаки.
По стеклянной теплице ходит
цапля в белом, как дева в белом.

Однозвучен огонь.
                           Мигают
многоглазые канделябры.
Ты один. В деревянном доме
деревянная тишина.

Улетели пчелы и утки.
В небесах — невидимки-бесы.
А вчера уползли улитки
в сердцевину земного шара.

Ты один в деревянном мире.
Черной молнией по бумаге
пробегает перо воронье,
и чернеют черновики.

Пчелы в ульях, улитки в недрах.
И у птиц опадают крылья.
Перелетные птицы, где вы?
Опустели улицы неба.

За стеклянной решеткой ходит
цапля в белых, как бал, одеждах,
чертит клювом на мглистых стеклах
водяные знаки свои.

"И древний диск луны потух"…

И древний диск луны потух.
И дискантом поет петух.

Петух — восточный барабан,
иерихонская труба.

Я знаю: медленен и нем,
рассвет маячит в тишине,
большие контуры поэм,
я знаю, —
в нем, а не во мне.

Я лишь фонарик на корме,
я — моментальный инструмент.

Но раз рассвет — не на беду
ноет космический петух.

Петух с навозом заодно
клюет жемчужное зерно.

В огромном мире, как в порту,
корабль зари — поет петух!

"Когда от грохота над морем"…

Когда от грохота над морем
бледнеют пальцы и лицо,
греби, товарищ,—
                в мире молний
необходимо быть гребцом!

Из очарованных песчинок
надежный не забрезжит мыс.
Знай: над разнузданной пучиной
надежды нет — и не молись.

Не убедить молитвой море,
не выйти из воды сухим.
Греби, товарищ,
                в мире молний
бесстрашный труженик стихий!

"В твоих очах, в твоих снегах"…

В твоих очах, в твоих снегах
я, путник бедный, замерзаю.
Нет, не напутал я, — солгал.
В твоих снегах я твой Сусанин.

В твоих отчаянных снегах
гитары белое бренчанье.
Я твой солдат, по не слуга,
слагатель светлого прощанья.

— Нас океаны зла зальют…
О, не грози мне, не грози мне!
Я твой солдат, я твой салют
очей, как небо, негасимых.

— Каких там, к дьяволу, услад!
Мы лишь мелодию сложили
про то, как молодость ушла,
которой, может быть, служили.

"Гори, звезда моя, гори!"…