Николай Воронов - Закон души

• Название: Закон души
• Автор: Николай Воронов
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

---

— Летел бы ты отсюда, орел. Слушать противно, — глухо сказал Чурляев.

— Не гордись, депутат. Выбрали — не гордись. — Михаил поджал под себя ноги и заревел на идущего из магазина Николая: — Чего прешься, как бульдозер: топ-топ? Поспешай!

Николай подал собутыльнику пол-литра. Михаил вперил глаза в этикетку и чмокнул губами.

— Рябина на коньяке. Эт-та прелестно!

— Если бы ты на рябине… — Кеша прочертил пальцем в воздухе прямой угол, — было бы еще прелестней.

— На рябине? Я? Если б повесился? Ах ты… остроумный парнишка какой! Волжане — мы тоже не дураки. Горький вон. А? Писатель! Силософ!

— Сам ты силософ, — возмущенно сказал Кеша.

— Верно, волжане, мы все…

Михаил налил в складной стаканчик настойки, протянул Чурляеву.

— Пей, депутат, на мировую. Государства сейчас на мировую идут. Ты не знаешь меня. Душа-человек я. Завод горного оборудования знаешь? Там я. Заместо завгара сейчас. Все меня любят. Богатырь! Заспорили — «Москвича» на попа поставил. Силы — океан. Пей, депутат, не гнушайся простыми людьми. Народ уважать надо. Народ — эт-та… Николай, ты тоже пей.

— Не тебе говорить о народе. — Чурляев поднялся, заставил Михаила под своим сурово-грустным взглядом опустить глаза, накинул на плечо суконный пиджак и пошел к дороге.

— «Не тебе?» Почему? Чего я, мазурик какой или дундук? Заелся! Депутат… От масс оторвался. Патрон в нос и луковицу чесноку. Голосуешь за них, а они… Бюрократы! Радиаторные пробки!

— Орясина! — гаркнул Кеша в ухо Михаилу и пружинистыми скачками отскочил от него.

Пассажиры, что стояли неподалеку от шофера, который заталкивал гаечным ключом камеру с красными заплатками под покрышку, тихо засмеялись, но Михаил услышал.

— Чего ржете, шайка-лейка? Проучу!

— Мы не над тобой, дядя Миша. Между собой смеемся, — проговорил парень, голый по пояс.

— Кого обманываешь? Волжанина? Врешь!

Я пошел вслед за Чурляевым. Кеша присоединился ко мне.

Догоняя Чурляева, мы долго слышали, как Михаил наседал на парня, голого по пояс, грозил избить, как тот увещевал его, испуганно, торопливо.

Из-за горизонта вымахивали желто-красные облака, скучивались, сизели, бурели, как бы пропитывались смолой. И от того, что менялись в небе краски, земля с этой молодой рожью, которая мерными волнами набегала на дорогу и откатывалась с другой ее стороны, принимала то палевый, то пепельный, то коричневый, то тревожно-темный тон.

Чурляев перевесил пиджак на другое плечо, чтобы не трепало ветром, и подмигнул мне и Кеше, когда между тучами продернулась молния.

— Ох и нахлещет нам! Ну и хорошо. Не размокнем. Так, что ли?

— Так, — весело ответил Кеша.

Чурляев пристально поглядел на него и сказал:

— Нравишься ты мне.

Навалившуюся на землю духоту словно продырявила струя ветра; над полями протянулся звук, что напоминал протяжный гул ружейного ствола. И хотя еще солнце не показывалось, узкая полоска ржи рядом с нами сверкнула, и мигом от дороги до горизонта выстелилась глянцевая полоса.

— Ах, какой позорный случай, — вздохнул Чурляев. — Этот пьяный дылда измывался… а они молчали. Я нарочно не противоборствовал, чтобы посмотреть, как они поступят. Настоящий человек не отдаст на поругание другого человека. Ему неважно: знаком он ему или нет. Тяжко… Хулиганство — это же безобидная вещь по сравнению с нейтрализмом. Маковое зерно и арбуз. Корни надо рубить, чтоб дерево рухнуло. Войну надо объявить нейтрализму. В государственном масштабе. Судить товарищеским судом невмешателей. И не только товарищеским — гражданским. Завтра же я пойду на завод горного оборудования. Думают, на всепрощенца натолкнулись. Нет!

Слушая Чурляева, я досадовал, что уважительно отнесся к его просьбе не вмешиваться и, по сути дела, напоминал своим поведением наших спутников.

Позади затарахтела машина. Я взглянул на Чурляева. Лицо его сделалось темно-грозовым.

Чтобы меньше запылило, мы перешагнули кювет и потянулись гуськом вдоль ржи.

Перед дождем всегда резче пахнет цветами и травами. Мы невольно пошли медленнее: наплыл на нас аромат клевера, что топырился вверх розовыми помпонами, козлобородника, вьюнка и ржи — она напоминала запахом смесь солода и молодой крапивы.

Машина оказалась той самой полуторкой, на которой мы доехали до совхоза. Она остановилась, и сразу же зычно забасил Михаил:

— Депутат, ребята, садитесь. Все мы пролетарии. Обиделись, и на что? На пустяковину. Да бог с ней! Патрон в нос и луковицу чесноку! — загоготал на мгновение, остроумно, мол, всобачил свое излюбленное присловье, и снова зачастил: — Торопитесь. Град навис, головы обмолотит. У нас брезент. Накрылись — поехали.

— Не виляй хвостом. Проваливайте, — сказал я.

— Не сядем. Гони давай, шофер, — поддержал меня Кеша.

— Чего взъерепенились? Садитесь, — увещевающе протянул Михаил.

— Не поедем. Сказали ведь.

В кузове загалдели, возмущаясь тем, что мы отказываемся.

Дугач трижды просигналил, и полуторка тронулась. Михаил погрозил кулачищем в сторону кабины, потом заорал, свирепо глядя на Чурляева:

— Народ ни во что не ставишь! Большую личность из себя гнешь! С такими народ не больно чикается. Понял? К нему с душой, он — с кукишем.

Едва скрылась машина за кленовую полосу, едва выткнулась из-за холма труба электростанции, черно-белая, в шахматную клетку, как на дорогу начали падать капли. «Пух, пух, пух», — взрывалось в пыли впереди нас, и дорога, белесо-свинцовая, становилась пятнистой.

— Дождик, дождик, пуще! — закричал Кеша, сорвал кепку и побежал.

Лицо Чурляева просветлело. Он тоже сдернул кепку.

В метре от того места, где был край дождевой сети, — это было заметно по мокрой вмятине, пересекавшей дорогу, — мы остановились и минуту-другую переминались с ноги на ногу, довольные тем, что совсем рядом сильный ливень, а нас не задевает, только обвеивает водяной пылью. Потом, видимо, охваченные тем же ребячьим чувством, что и Кеша, дурашливо прыгавший в толчее струй, шагнули в дождь. Он был холодный-холодный, заставил удирать к лесной полосе.

Не успели мы отдышаться в кленовом полумраке, из дождя начали выпадать градины. Сначала они были маленькие и матовые, как вареные пескариные глаза, и скатывались по кронам, потом покрупнели — волчьи картечины, да и только, и пробивали, лохматили, ссекали листья. Одна градина жиганула Кешу по уху, и в его глазах заблестели невольные слезы.

Мы с Чурляевым натянули над собой и Кешей пиджаки. Они быстро потяжелели от града и ливня, но все-таки неплохо защищали нас.

Неподалеку рвали воздух громы, и, несмотря на то, что он был наполнен месивом из града и воды, звон раскатов слышался удивительно незамутненно.

Когда град утих, мы побежали на край лесной полосы. В струях ливня лежала согнувшаяся долу, изломанная рожь. Лишь кое-где она топырилась в одиночку, вразброд, крошечными пучками.

Тени от нас троих падали наискосок на дорогу. Булькали в кюветах ручьи, тащили с бугра мусор.

Небо было синим, мокро лоснилось. Только на западе, где угольной полосой лежали над горизонтом остатки туч, оно багровело и остро озарялось молниями.

1958 г.

ЗОЛОТАЯ ОТМЕТИНА Рассказ

С гор на дно котловины, где в беспорядке жались к земле крошечные домики, сел пропахший хвоей туман. И селеньице затерялось, заглохло в промозглой вечерней мгле.

Бодрствовал только немой Коля Гомозов. Он лежал посреди полуразобранного моста и мычал, чмокал, издавал сиплые хрипы, натужно вытягивая шею. Так Коля пел, если было хорошее настроение. Сегодня ему повезло: поймал сетью ведро голавлей, мать угостила крепкой кислушкой, а дорожный мастер пообещал пачку сигарет, за что и попросил посидеть ночью на мосту.

Когда у Коли отяжелел язык и засаднило в горле, он решил, что дорожный мастер недогадлив. Вокруг много-много камней, велел бы преградить дорогу на мост, и никакая машина не проехала бы.

Коля встал, осторожной ощупью босых ног пробрался по трухлявым, качким бревнам к перилам. Сойдя с дороги, начал шарить руками по траве. Камень попался подходящий — шершавый, пудов пяти весом. Коля привалил его к животу, шагнул и заметил неподалеку два мутных, каждое с блин величиной, пятна. Приближаясь, они ширились, светлели, начали слоиться радужными кольцами. Он опустил камень и вышел на дорогу. Хотя туман был плотен, от надвигающегося света глаза застилало слезой.

Что-то гладкое и металлическое приткнулось к коленям. Коля вытер слезы, увидел легковой автомобиль и пожилого мужчину. Из кулака, который незнакомец сжимал и разжимал, торчало толстое округлое стекло. Сквозь стекло проталкивался, удлиняясь и сжимаясь, тонкий луч. Мужчина быстро зашевелил губами, заблестели желто и чисто зубы. Коля подумал, что у мужчины все время кисло во рту, потому что зубы он, наверно, сделал из медяков.