Татьяна Корсакова - Музы дождливого парка

• Название: Музы дождливого парка
• Автор: Татьяна Корсакова
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-57139-0

Когда над старым парком восходит луна и ее обманчивый свет скользит по статуям, стоящим в павильоне, кажется, что они оживают. Так и чувствуешь на себе взгляды давно уже умерших женщин — тех, которых скульптор называл своими музами и изваял с таким искусством, что кажется, вот-вот и уловишь биение сердца в мраморной груди. Некоторые обитатели поместья уверены, что музы живут своей странной и страшной жизнью и, подчиняясь гению и злобе своего хозяина, мстят живым, насылая бесчисленные несчастья. Марте предстоит узнать их тайну… или умереть.

---

— Ну, как тебе тут? — Арсений потрепал Грима по загривку, бросил взгляд на футляр с флейтой. Может, и не пригодится, но пусть находится под рукой на всякий пожарный. — Ничего странного?

Пес снова потянул носом пахнущий грозой воздух, громко чихнул и замотал головой — понимай как знаешь.

— Должно быть. Надо только поискать. Девчонка непростая. Видел, как они к ней потянулись на кладбище?

Да, девчонка была непростая, на ней чувствовался отпечаток того, что Арсений про себя называл меткой. В его собственной классификации каждая из меток имела свое уникальное цветовое выражение. Страшнее и ярче всех были метки скорой смерти, они обвивали свои жертвы черными, словно из дыма сотканными змеями. Первое время, еще в самом начале пути, Арсений пробовал с ними работать.

Дымные змеи сопротивлялись, захлестывали запястья, оставляя энергетические ожоги, шипели и извивались, не желая покидать своего носителя. Он был молодым и самонадеянным, он многого не знал о себе и о метках, оттого едва не умер сам, сражаясь за чужую жизнь с неизбежным и непобедимым…

…В тот раз кома длилась недолго — всего сутки. Арсений очнулся в уже знакомой палате, и снова первым человеком, встречавшим его в мире живых, была Селена.

— Это уже становится недоброй традицией. Может, нам стоит зарезервировать для тебя отдельную реанимационную палату? — Селена улыбалась, но в ее разноцветных глазах читалась тревога.

— Эта меня вполне устраивает. — Арсений вытянул перед собой руки, удовлетворенно кивнул — черные дыры ожогов уже почти затянулись. — Долго я на сей раз?

— Двадцать три часа с того момента, как твой друг привез тебя в центр. — Селена заправила за ухо платиновую прядь, достала из кармана халата фонендоскоп, сказала буднично: — Тогда они были совсем черными, до локтей. Я сделала что могла. Но ты же знаешь, в последнее время мой потенциал почти на нуле, дальше тебе придется самому. Давай-ка я тебя послушаю.

— Подожди. — Арсений перехватил ее пальцы, и непонятная мерзость с его кисти потянулась к запястью Селены. Она болезненно поморщилась, но руку не отняла. Клятва Гиппократа и все такое. Сама помирай, а пациента исцели… — Прости. — Он выпустил ее, наблюдая, как рвутся черные нити, уже соединившие их с Селеной.

— Ничего, — она пожала плечами и смахнула выступившие на лбу бисеринки пота. — Не обращай внимания.

— Я что-то тебе должен? — он виновато улыбнулся и скрестил руки поверх хрусткой больничной простыни.

— На сей раз одной плиткой шоколада не откупишься.

— Я куплю тебе ящик, когда выберусь отсюда. — Арсений огляделся в поисках своих очков. Наверное, можно было обойтись и без них, но это ведь больница, пусть и элитная. В элитных больницах тоже умирают люди, а ему сейчас никак нельзя отвлекаться, ему нужно разобраться. В первый раз в первый класс… Когда же он научится понимать, как управляться с тем, что ему подбросила судьба то ли в качестве подарка, то ли в качестве проклятья?!

— Ни секунды в этом не сомневаюсь. — Селена кивнула, и с такой тщательностью заправленная за ухо прядь снова занавесила ей пол-лица. — Но давай сначала я тебя осмотрю…

…Ему с ней повезло, с этой девочкой с разноцветными глазами. О том, что она необычная, Арсений начал догадываться почти сразу, как вышел из той своей самой первой, самой долгой комы…

Тогда, как и сейчас, она сидела у его больничной койки. Совсем молоденькая, с изможденным лицом и глазами почти одинаково блекло-серого цвета. Тогда он еще не знал, что ее глаза — это индикатор. Если внутренние батарейки заряжены по максимуму, глаза яркие и лучистые — один зеленый, второй синий. Если энергия в батарейках на нуле — вот такие, грязно-серые. Не знал он и того, что она доктор, и несколько дней называл сестричкой, а она не поправляла, только вежливо улыбалась в ответ на его неуклюжие заигрывания. Между делом она сообщила Арсению, что он провел в коме почти два месяца после тяжелейшей черепно-мозговой травмы.

Он практически ничего не помнил из того, что случилось с ним до. А то, что помнил, казалось жутким и иррациональным. Из реального и более-менее правдоподобного в памяти остались лишь обрывки. Оттягивающий плечо набитый учебниками рюкзак, темнота декабрьского вечера, снежинки в свете одинокого фонаря, хрусткий ледок под ногами, заиндевевшие стекла очков и острое ощущение того, что жизнь проходит мимо, а он, студент четвертого курса физмата Арсений Гуляев, так и останется стоять на ее обочине. Откуда родом это чувство, Арсений не понимал, но твердо верил, что так оно и было в его прежней, докоматозной, жизни и что все случившееся потом — это лишь лишнее подтверждение того, что он типичный лузер. Он даже из комы выкарабкался не победителем, а столетней развалюхой. Врачи называли это чудом, казуистикой, говорили, что кровоизлияние в мозг — это еще очень скромная плата за такую тяжелую, несовместимую с жизнью травму.

Скромная плата! В неполных двадцать два остаться парализованным инвалидом, неспособным не то что ходить, ложку держать. Бабушка Арсения умерла от инсульта, он знал, как это бывает: перекошенное лицо, струйка слюны из уголка рта, скрюченная рука, непослушная нога. А теперь он на собственной шкуре почувствовал, каково это — сделаться беспомощным и никчемным, потерять веру в себя.

Мысли были убийственными, Арсений засыпал и просыпался с ними. Это если удавалось заснуть, потому что одним из последствий черепно-мозговой травмы стала головная боль. Жесточайшая, не убиваемая ни таблетками, ни уколами, сводящая с ума и лишающая сил, но притом удивительным образом расцвечивающая окружающий мир яркими мазками и сполохами. Ему становилось легче лишь в присутствии доктора с разноцветными глазами и странным именем Селена.

Арсений хорошо помнил, как это было в первый раз. Он уже почти потерял человеческий облик от боли, когда на лоб легла прохладная ладонь. Кончики пальцев светились нежно-голубым, он не видел этого, но знал наверняка, как и то, что прохладное нежно-голубое с Селениных пальцев проникает сквозь кости черепа, успокаивает, убаюкивает, забирает боль. Когда врач отняла руку, боль почти прошла, нежно-голубое сделалось вдруг тревожно-фиолетовым, а разноцветные глаза стали цвета давно не стиранных больничных простыней.

— Одну секундочку. — Селена пыталась улыбаться, но улыбка получалась кривой, почти такой же кривой, как послеинсультная улыбка самого Арсения, и руки у нее дрожали, а на лбу и подбородке выступили капельки пота. — Мне нужно… — Из кармана халата она достала шоколадку, развернула торопливо и неловко, не ломая плитку, откусила сразу большой кусок. — Сахар в крови упал, — пробормотала, запивая шоколадку водой из его больничного стакана. — Скоро все пройдет, ты не волнуйся.

Все прошло, не так быстро, как она обещала, но прошло: глаза сделались яркими и вызывающе разноцветными, порозовели губы, перестали дрожать руки, а тревожно-фиолетовый снова превратился в успокаивающе-голубой.

Арсений тогда толком ничего не понял, кажется, он уснул раньше, чем Селена покинула палату, кажется, он даже не успел сказать ей спасибо. Единственное, что он запомнил ярко и четко, — это взаимосвязь между окружающим Селену светом и исчезновением боли. Утром следующего дня он встречал ее с шоколадкой. Просто так, на тот случай, если она снова решит забрать его боль.

— Это мне? — Она посмотрела на шоколадку задумчиво, и в задумчивости этой Арсению почудилась тревога. — Нежно-голубое свечение вокруг Селены полыхнуло ультрамарином. Может, полыхнуло, а может, Арсению просто показалось из-за набирающей силу боли.

— Чтобы сахар не падал. — Он попытался улыбнуться, левый угол рта беспомощно дернулся, превращая улыбку в уродливую гримасу.

— Он падает не «до», а «после». — Селена присела на край больничной койки, по-ученически сложила ладони на коленках. — Как самочувствие?

— После вчерашнего, — Арсений запнулся, — после того, что ты сделала, мне стало легче.

— Это странно. — Она заправила за ухо длинную челку и посмотрела на Арсения сияющими глазами. — Я думала, это прошло и больше не вернется. Я вчера даже не надеялась… просто хотела помочь.

— Ты помогла. Таблетки не помогли, а ты помогла. — Арсений замолчал, не решаясь попросить о главном, о том, ради чего выложил на тумбочку шоколадку.

— Если хочешь, я могу попробовать еще раз.

— Попробуй, пожалуйста.

…Бесконечная череда дней. Потерявшие счет шоколадки. Бледно-голубое, перетекающее в фиолетовое. Первые по-детски неуклюжие шаги. Улыбка, все еще кривоватая, но уже похожая на человеческую. И разговоры, долгие, потаенные, про то, что не рассказать даже лучшему другу Лысому, про разноцветные ауры и дымно-серые тени, про утраченную и вновь обретенную Селеной способность к целительству, про их общие маленькие тайны и победы.