Григорий Джаншиев - Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 1

• Название: Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 1
• Автор: Григорий Джаншиев
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 5-91129-049-9

Григорий Джаншиев одним из первых начал изучение истории судебной реформы и вообще преобразований шестидесятых годов. Различным сторонам этой эпохи он посвятил несколько крупных монографий и написал ряд биографических этюдов о выдающихся деятелях крестьянской и судебной реформы. Свои статьи он собрал в книге «Из эпохи великих реформ», которое было подготовлено и издано к 30-летнему юбилею Великих реформ (1891 г.) Далее в течение 16 лет книга выдержала десять изданий, что блестяще иллюстрирует ее популярность и значение.

«Эпоха Великих Реформ» вышла в 1892 г. и выдержала с тех пор ряд изданий, при жизни автора постепенно дополнявшихся. Эта книга была весьма популярна не только среди видных судей, юристов и видных русских деятелей, но и среди зарубежной общественности и среди широких масс. Издание сыграло серьезную общественно-воспитательную роль как единственная история реформ царствования Александра II. Девятое издание, вышедшее в 1905 году, являлось одним из самых дополненных и пересмотренных, к тому же оно стало первым изданием Литературного Фонда.

---

Еще больше обманул народ дрянные расчеты «его сивушества Полугарова, всех кабаков и выставок беспечального обладателя», по выражению Салтыкова, расчеты откупщиков. Кто о чем, а откупщик в этот день думал только об одном, как бы побольше народа споить своею гнусною отравою и сорвать барыши с этого редкого народного праздника. И без того большие запасы водки, делавшиеся обыкновенно для последнего дня Масленицы, были на сей раз еще более увеличены. Но, увы! – расчет оказался ошибочным: народ, как бы сговорившись, счел неуместным предаваться в такой великий день пьяному разгулу и откупщики потерпели убыток, не успев даже выручить суммы, обычной для Масленицы.

В последующие дни манифестации в Петербурге имели более правильный, но не менее грандиозный характер. Фабричные окрестностей Петербурга прислали к генерал-губернатору Игнатьеву депутацию с просьбою разрешить подать Государю адрес и хлеб-соль. Игнатьев принял их очень грубо и отказал наотрез. Тогда депутация заявила, что она обратится к министру двора Адлербергу, и Игнатьеву пришлось поневоле разрешить депутации подать хлеб-соль. Фабричные явились в числе 20 тысяч на площадь Зимнего дворца и подали Государю Императору хлеб-соль, но адрес не был принят[267].

Спустя неделю после объявления манифеста, 12 марта, тысячи крестьян, фабричные и ремесленники, отслушав литургию в Александро-Невской лавре, отправились с женами и детьми к Зимнему дворцу и, поднеся хлеб-соль, подали адрес следующего содержания:

«Всемилостивейший Государь!

Фабричное и ремесленное население столицы Твоей, проникнутое сознанием счастия, которым оно обязано Твоему великодушию, приходит ныне излить пред Тобою чувства беспредельной благодарности и преданности верноподданнической.

Единственный из Монархов! Ты соблаговолил день Твоего самодержавного воцарения соделать днем свободы народной, и мы все знаем, насколько в этом деле нашего освобождения принимало участие Твое вселюбящее сердце. Мы пришли благодарить Тебя за права гражданские, которые Ты даровал нам, за жизнь, которую Ты обновил для нас, за наше настоящее счастие, которого не знали отцы и деды наши, за будущее счастие наших детей и внуков.

Мы знаем, Государь, что, получая новые права, мы должны принять на себя новые обязанности, и обещаем Тебе соделаться достойными великого дара, ниспосланного нам Твоею державною волею.

Мы просим Бога под Твоим благотворным царствованием прославить и возвеличить любезное отечество наше, мы молим Его, Всемогущего, сохранить нам надолго драгоценные дни Твои, чтобы Ты Сам видел и вкусил плоды Твоего насаждения и, окруженный всенародною любовию, долгое время наслаждался счастием Твоего свободного народа!»

В ответе своем[268] Государь заявил, что освобождение это всегда было желанием и заботой Родителя его, который уже приступил к этому делу, и затем дал депутации добрые, отеческие наставления насчет христианского, честного и правильного образа действий, которому освобожденные крестьяне должны оставаться верными, если хотят нести в свободном состоянии своем все преимущества, какие оно может им дать[269].

Так спокойно прошли в Петербурге эти незабвенные исторические дни, ожидавшиеся с тревогою и ужасом. Но если обратиться к данным о настроении общественных групп или сословий, то они окажутся очень скудными. И понятно почему. Из двух непосредственно заинтересованных классов один, дворянский, хранил затаенное злобное молчание, другой, крестьянский, и рад бы выразить воодушевлявшие его чувства, да не имел еще организованного орудия общественной мысли и слова. Купечество и духовенство оставались равнодушными, так как реформа их прямо не задевала. Общесословных же учреждений в то время почти не существовало. Вот почему особенного внимания заслуживает, как отголосок общественного мнения, адрес, поданный общесословною Петербургскою думою. Дума, между прочим, писала: «Приняв на вид, что Высочайшим манифестом 19 минувшего февраля Его Императорскому Величеству благоугодно было возвратить крестьянам их древнюю исконную свободу, каковая Монаршая милость дополнила и довершила дарованную российскому дворянству манифестом Петра III от 18 февраля 1762 г. свободу от обязательной службы Царю и Государю, с которою было тесно связано обязательное тягло крестьян[270], и уничтожила в России несвободные отношения сословий к государству; и убежденная, что цветущая жизнь городов по большей части зависит от благоустроенного положения сельских жителей, обеспечивающих существование первых и доставляющих им способы обогащения, проникнутая этим убеждением и вследствие того душевно сочувствуя дарованному ныне меньшей братии счастью, не может отказать себе в сердечной потребности испросить у Его Императорского Величества соизволения повергнуть к подножию престола излияние верноподданнической благодарности за всемилостивейшее сопричисление крестьянского сословия, на непомещичьих землях поселенного, к свободному русскому обществу», – С.-Петербургская дума приговорила: «Просить Государя Императора считать городское общество ревностнейшим и усерднейшим ценителем и сподвижником (?) величайшего преобразования, которое составит на веки веков блестящую страницу царствования Его Императорского Величества и вместе источник неугасимой славы и непоколебимого процветания России». Затем С.-Петербургская дума ходатайствовала перед Государем о принятии в дар дома Межуева для устройства в нем Александровской больницы для чернорабочих.

VII

Я помню незабвенный год…
Каким он светом осветил
Царем раскованный народ
От уз, которые носил!
О, как тогда мы ликовали,
Толпою окружив амвон.
Когда нам волю объявляли
Под праздничный веселый звон!..
И с тех пор часто вспоминаю
То детство, то тяжелы годы,
И тем лишь душу услаждаю,
Что я дождался дней свободы.

Бывш. двор. Ф. Бобков

Что же происходило в знаменательный день 5 марта в первопрестольной Москве? Не легко ответить на этот вопрос. Берешь в руки газету того времени – тишь да гладь или, по выражению Аксакова, слышно одно только молчание на всех языках! Ничто так наглядно не рисует жалкое, унизительное, рабское положение тогдашней печати, как это вынужденное, систематическое молчание ее в то время, когда к голосу ее особенно прислушивались и когда она, с большою обстоятельностью трактуя об иностранных государствах, не смела коснуться дела, всех волновавшего. Перелистывая единственную московскую газету Московские Ведомости, можно подумать, что они издавались не в Москве, а где-нибудь за границею. Целые столбцы заняты в университетской газете прениями во французском сенате о светской власти папы, об образовании итальянского королевства, отчетами об английских журналах и т. п., но ничего или почти ничего об освобождении крестьян! В течение всего февраля мы нашли в ней только одно лаконическое известие по крестьянскому вопросу, а именно следующую телеграмму (очевидно пересказ вышеупомянутой статьи Сев. Пчелы) из Петербурга от 18 февраля: «Обсуждение крестьянского вопроса оканчивается; надеются, что это событие (обсуждение?) совершится постом», и только[271]! Как раз в день появления этого известия, 19 февраля, подписывается освободительная хартия, приступают к спешному печатанию ее. В публику проникают слухи об этом великом событии, распространителей слухов наказывают в полиции розгами[272], но в печати о нем ни слова.

5 марта читают в Петербурге манифест, там же происходят народные манифестации, но в печать опять-таки ничего или почти ничего не проникает. С 4 по 6 марта Московские Ведомости не выходили. В № от у марта, за пометкою «сообщено», находим официальное сведение о чтении манифеста в московских церквах и о молебствии. Затем сообщается, что экземпляры манифеста были разосланы во все дома, а дворовым роздано было чрез полицию «Положение о дворовых». В съезжих домах и во всех конторах квартальных надзирателей поступило в продажу по рублю за экземпляр «Положения о крестьянах» – в первые дни не более одного экземпляра на одни руки[273].

Но неужели Москов. Ведом, промолчали этот единственный день и так-таки сами от себя не сказали ни слова по поводу этого важнейшего события в русской истории? При беглом обзоре номера ничего не оказывается. Но, к чести русской печати, редакция (редактором был В.Ф.Корш), не смевшая прямо говорить об этом, постаралась обойти бдительность цензуры косвенно. Где-то в глухом углу газеты, в отделе библиографии, – где говорится о книге Тройницкого «Крепостное население по ю-й ревизии», – газета поместила несколько прочувствованных строк о событии дня под замаскированным заглавием «Крепостное население в России». Вот что, между прочим, говорится в этой контрабандной, прочувствованной библиографической заметке: «Великое событие занесено в летописи России и Европы. Государственное начало, этот мощный двигатель и блюститель народных интересов, начало, спасшее Русь от раздробления, от монголов и выдвинувшее нас на прямой путь общеевропейского развития, ныне мудро разрешает вековые узы крепостных отношений между миллионами людей. Русская земля, благодаря этому двигающему началу и благороднейшему его представителю Государю Императору Александру Николаевичу отныне устраивается на новых основаниях. В ту минуту, как мы пишем эти строки, миллионы наших братьев с любовью и сердечным умилением произносят это вовеки благословенное имя. Александров день, как назвал Погодин 19 февраля, навсегда останется одним из великих дней Русской истории. Этот день, мы в том уверены, будет днем священным для всего населения необъятного русского царства. Он не может оставить по себе недовольных»[274].