Джон Бойд - Опылители Эдема

• Название: Опылители Эдема
• Автор: Джон Бойд
• Издательство: Северо-Запад, Снарк
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: 5-88825-003-1

Имя американского литератора Джона Бойда до настоящего времени практически не известно в России. Назвать его романы просто «научной фантастикой» было бы в высшей степени неверно. Это философские притчи, корни которых, как признается сам автор, уходят в европейскую мифологию. Представленные в данной книге романы «Опылители Эдема» и «Последний звездолет с Земли» — чтение не самое легкое. За чисто фантастическим антуражем писатель скрывает самые земные, самые наболевшие проблемы современного человечества. Напряженная, аллегоричная проза Джона Бойда удовлетворит самого придирчивого и искушенного читателя.

---

В его памяти шепотком пронеслись строки, которые она читала ему наизусть, и он, слегка изменив, прочитал их сгущавшейся тьме:

Устои Церкви, Государства силы,

Вы сами в Тартар можете идти,

А я приду к моей любимой Хиликс,

Преграды все сметая на пути.

Глава вторая

В течение следующей учебной недели Халдейн строил на диаграммной бумаге кривые вероятностей своей встречи с девушкой, принимая в расчет только переменные, и определял область доступных учащейся молодежи мест, в которые студентов влекут лекции по искусству, концерты, сольные выступления артистов и музеи, недорогих кафе и баров Сан-Франциско. Установить, где искать, было простейшей из трех его проблем, однако исследование одной только этой области убедило его, что люди относятся к искусству слишком серьезно.

Поскольку университет Золотых Ворот был в Сан-Франциско, база, с которой должны проводиться все его операции, тоже должна находиться в этом городе. Это означает, что придется действовать, живя в родительской квартире, потому что снимать комнату на уик-энды, не обратившись за помощью к отцу, ему не по карману. Отец и сам представляет особую проблему: старик трудится в Департаменте Математики, следовательно, является государственным служащим, и его естественные, пока еще дремлющие подозрения потребуют от Халдейна такого умения не лезть за словом в карман, которое, по меньшей мере, равно его математическим талантам.

Для объяснений с отцом и его друзьями необходимо придумать весомое обоснование своей дружбы со студентами, изучающими искусство.

Посвятившие себя служению науке относятся к толпе претендующих на обладание высоким художественным вкусом со строгостью пассажиров автобуса к остающимся на остановке. Писатели любят щеголять в шотландских беретах, художники носят куртки на два-три сантиметра длиннее стандартных, а музыканты придерживаются манеры говорить, не шевеля губами. И все они помешаны на длинных мундштуках с водяным охлаждением, а когда курят, стряхивают пепел громким щелчком. Несмотря на благосклонное отношение общества к их творениям, социально они загнаны в несколько затрапезных баров и кафе на окраинах Сан-Франциско, в Южную Калифорнию и во Францию.

Ни один математик не стал бы даже мараться размышлениями над их своеобразной речевой символикой, которая и придумана-то не для общения, а для «выражения». До своих очень коротких встреч с этой публикой Халдейн никогда прежде за весь свой опыт общения с различными социальными группами не слыхал, чтобы о самой пустяковой малости говорилось так много.

Лично он готов терпеть их ровно столько, сколько они будут оставаться на своем месте. Их гладковолосые крали ходят, словно крадутся, и все они, кроме представляющей чудесное исключение Хиликс, так же узкобедры, как их парни узкоплечи.

Халдейн не любил делать обобщения относительно целых групп, но здесь обобщения напрашивались сами собой: цветные народы обычно цветисты, жители островов Фиджи меньше эскимосов едят ворвани, а математики мыслят точнее художников.

Нет, он их вовсе не осуждает. Они только подтверждают многообразие и многогранность форм жизни на планете, а то, что они именно такие, какие есть, своего рода дань великодушию Создателя.

Отец Халдейна, математик-статистик, не настолько либерален. По существу, он их терпеть не может. Он считает, что все нематематики — второсортные граждане, и категорически не приемлет интеграцию. Такое отношение забавляет Халдейна как математика-теоретика, который считает, что статистики находятся на одном уровне с подносчиками кирпича, но этот статистик — работник департамента, устный эдикт которого имеет силу закона. Его возмутит посещение сыном лекций по искусству. Возмущение станет возмущением крайней степени, если он заподозрит, что сын задумал пойти на геносмешение, да еще с женщиной из мира искусств.

Рано или поздно у Халдейна появится это обоснование. Старик назойливо любопытен, любит поспорить и выказать власть. Хуже всего, что он заядлый любитель шахмат. Халдейн начал регулярно его обыгрывать еще в шестнадцатилетнем возрасте, но появившаяся у отца в результате этого психическая травма так и не позволила ему поверить, что победы сына — а он проигрывал ему в девяноста процентах случаев — не просто счастливое везение. Присутствие сына во время уик-эндов вряд ли произведет впечатление на Халдейна III; но подозрения возникнут. Халдейн проводил уик-энд дома в среднем раз в месяц, бывали месяцы, когда он забывал побывать дома. Он всегда относился к отцу с бесстрастной привязанностью, и чем нежнее он чувствовал привязанность, тем бесстрастнее держался.

А вот его встреча с девушкой — после того как он найдет ее — должна будет выглядеть случайной и легко объяснимой. Если она его заподозрит, то умчится быстрее звездолета, вошедшего в режим разгона. После того как он расположит ее к себе, потребуется комната, куда ее можно будет пригласить, как бы невзначай и настолько естественно, чтобы ей не показалось, что он намерен ее соблазнить. Движущей силой их дальнейшего времяпрепровождения станет обаяние Халдейна.

На место для свиданий его навел случай.

У родителей Малколма была в Сан-Франциско квартира. Четыре месяца назад они отправились в годичное путешествие по Новой Зеландии для обучения маорийских жрецов теологической кибернетике папских коммюнике. Халдейн знал о квартире, потому что Малколм от случая к случаю ездил ее проверить и убрать пыль с мебели. Он никогда бы не посвятил товарища по комнате в свою тайну и не попросил бы у него ключ. Главным образом потому, что он не доверял Малколму. Малколм не курил, пил очень мало и регулярно посещал церковь.

В четверг Малколм вошел в комнату, размахивая какой-то бумагой.

— Халдейн, мне не удалось срезаться. Спасибо тебе, мастер подстилать соломку.

Лежа на койке на спине, Халдейн узнал диаграмму голубоклювых длиннохвостых попугаев и сумел разглядеть на ней отметку «В+».

Это его возмутило:

— Почему оценка ниже «А»?

— Преп высоко оценил работу, но снизил отметку за неопрятность.

— Он не должен пользоваться субъективными критериями для объективной оценки.

— Он считает, что субъективность имела место; он не стал прогонять диаграмму на оценочной машине, поскольку я был орлом… Пожирая попугая, я ронял несколько перьев на скатерть.

Талант Халдейна, покрытый жеребцом его долгих размышлений, начал жеребиться на полном скаку.

— Знаешь, Малколм, если Фэрвезер I сумел выразить законы морали математическими эквивалентами и сохранить их в банке памяти, чтобы создать Папу, почему бы мне не расчленить предложение на составляющие, не назначить каждому элементу математический вес и не сконструировать машину для сканирования и оценки литературных текстов?

Малколм на мгновение задумался:

— Я считаю, что для тебя это будет нетрудной задачей, если не принимать во внимание два момента: во-первых, ты не грамматик, во-вторых, ты не Фэрвезер.

— Это верно, и я ничего не знаю о литературе, однако умею быстро читать.

— То, что ты затеваешь, находится вне пределов, где можно устанавливать сущности вещей. Если я правильно помню, а я не обладаю фотографической памятью, у Фэрвезера было 312 оценок смыслового значения одного только термина «убийство», последовательно ранжированных от убийства ради наживы до государством определяемого безболезненного вывода из жизни нежелательных пролетариев. Тебе придется заняться анализом каждого оборота речи в языке.

— Он не занимался анализом каждой оценки, — возразил Халдейн, — просто брал две крайние и вел обработку в направлении средней.

— Я не знал этого.

— Слушай, из этой идеи можно состряпать вклад в науку! — Он поднялся и зашагал по комнате, отчасти чтобы создать драматический эффект, но отчасти и в порыве неподдельного энтузиазма. — Мне уже видится титульный лист публикации. Вот он, жирным 14-пунктовым шрифтом Бодони: МАТЕМАТИЧЕСКАЯ ОЦЕНКА ЭСТЕТИЧЕСКИХ ФАКТОРОВ В ЛИТЕРАТУРЕ Халдейна IV… Нет, я возьму псевдоним Жермон.

Он повернулся к Малколму и ударил кулаком по собственной ладони:

— Подумай, что это будет значить. Отпадет надобность в оценке литературных текстов профессорами-литературоведами, их будут просто устанавливать на читающее устройство компьютера.

Малколм присел на край койки, глядя на Халдейна с искренним участием.

— Халдейн, кое-что меня путает в тебе. Твой мозг одолевают праздные мысли, и, чур меня, все это похоже на навязчивую идею. Клянусь непогрешимыми транзисторами Папы, ты близок к помешательству. О, чаю я, ты откопаешь Шекспира кости, оденешь плотью снова и пригласишь их танцевать кадриль.

Халдейна поразило произнесенное имя: