Павел Кодочигов - Все радости жизни

• Название: Все радости жизни
• Автор: Павел Кодочигов
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1981

Это повесть о реально существующем человеке — адвокате Александре Максимовиче Камаеве, чья необыкновенная, трагическая, но в то же время прекрасная судьба является примером мужества, силы духа, любви к делу, к людям, к жизни.

Адресуется юношеству.

---

— Саша, ты еще о Капустиной расскажи и о Бородиной, — попросила Раиса Петровна.

— Могу для просвещения Александра Даниловича, — охотно согласился он, — Александра Семеновна Бородина совершенно слепая, а сама огород полет, картошку окучивает да еще и корову держит. В доме у нее такой порядок, что Рая все мечтает там экскурсии для зрячих женщин устраивать, чтобы поучились. А Евдокия Васильевна Капустина! В возрасте была, когда грамотой овладела (Симонова ее и научила), и с тех пор дня без книжки не живет. На машинке шьет!

Сосед почесал затылок:

— Да… А как же она машинку заправляет, нитку вдевает?

— Темный ты человек, Александр Данилович, — расхохотался Камаев, — Тащи нитку и иголку. При тебе вдену.

— Век живи, век учись… Другой бы кто рассказал, не поверил… Спасибо за беседу! Побежал обедать, чтобы снова кепку козырьком назад не крутить.

— И я пойду готовить, — спохватилась Раиса Петровна.

2.

Пообедали быстро.

— Хорошо покормила, питательно! — похвалил Александр Максимович жену и примостился на диване.

Через минуту в домике раздалось тихое посапывание. Раиса Петровна усмехнулась, быстро вымыла посуду и присела к мужу:

— Камаев, ты спать сюда приехал? Вставай-ка давай!

— Неужели заснул? — тут же вскочил он.

— Ты в этом сомневаешься? Чем займешься?

— Пойду печку разбирать.

— А я посмотрю, что под полом делается. Пошли, Камаев, хватит вылеживаться. Вот тебе рубашка, платок на голову, а то потом волосы не промоешь.

Александр Максимович пошел в баню, нащупал печь, трубу, похвалил про себя сына — самые верхние кирпичи были им сняты, громоздиться наверх не надо. Взялся за первый, расшевелил, вытащил. За вторым потянулся и не заметил, как несколько часов пролетело. От работы оторвал бодрый голос соседа:

— Максимыч! Рабочий день закончился. Шабашить пора!

— Я в отпуске, на меня трудовое законодательство не распространяется. Что, уже пять?

— Половина шестого. Ты куришь ли? — поинтересовался Александр Данилович.

— Бросил.

— Вон как! А долго ли курил?

— Да двадцать семь лет.

— Ого! Здоровье пошатнулось или газет начитался?

— Слово дал, что «завяжу» к рождению внука. Пришлось сдержать.

— А что, Александр Максимович, — задал сосед очередной прощупывающий вопрос, едва Раиса Петровна ушла в дом, — ты, поди, и водку не пьешь?

— Пью, Александр Данилович, по праздникам, как без нее обойдешься, если друзья нагрянут…

— Это не то, — вздохнул сосед-пенсионер, — я хотел сообразить с тобой… В нашей части улицы и стопку положить на лоб не с кем. Ну ладно, бывай, коли так. Пойду хозяйством заниматься.

— И я потружусь, «пока видно», — пообещал Александр Максимович.

Александр Данилович хотел было возразить; зачем ему свет, если не видит, но вовремя понял шутку и только хмыкнул.

Отношения с соседями сложились хорошие. Увидели они в новеньких не дачников, которым лишь бы выпить да закусить, на солнышке среди бела дня пожариться, а под стать им тружеников. Сельский житель таких уважает. Возьми при нем лопату, топор ли или просто из колодца ведро воды добудь, он тут же поймет, на что ты способен, и характеристику на тебя нарисует.

Александр Максимович продолжал разбирать печь. Дело привычное. Давно уже, когда сын не старше внука был, задумал он по примеру Полухина (тот его и подбил) строить дом, просторный, под круглой крышей, и чтобы помимо всего прочего были в нем комната для Юры и кабинет для самого. Родственники — а тогда еще все многочисленные братья и сестры отца были живы — вначале посмеивались:

— Куда тебе! Рабочих найдешь, и мы поможем, но ведь, хозяйский глаз все равно нужен. Живи пока, а когда-нибудь и квартиру с теплой уборной получишь.

Но он загорелся:

— Буду строить! Жена — «за», ее слово для меня закон, а законы я привык уважать. У нее, кстати, и глаза есть… Если что не по уму сделаете, «бюро» собирать будем, наказывать.

Сруб был почти закончен, плотники наседали, чтобы ямы под фундамент быстрее готовил, а никто за эту тяжелую работу не брался, да и без нее порядком в долги влезли, и решил он сам копать траншею. Попросил, правда, сделать разметку и натянуть по бокам проволоку. И выкопал длинными весенними вечерами любопытным на удивление и себе в удовольствие и ликовал как маленький, что успел к сроку и что похвалили его за качественную работу плотники. Его возможности они оценили быстро, и потом только и слышалось: «Хозяин, тащи доски сюда!», «Пока мы тут, ты рамы, рамы давай в дом вноси!», «Мох достал, хозяин? Волоки к этой вот стене — конопатить будем. Да пошевеливайся туды твою…» Чего он тогда не переделал, какие тяжести не перетаскал, но больше всего замаялся с печью. Никак не шла — дымила, а не грела строптивая иностранная голландка. Три раза перекладывал ее печник, а «хозяин» столько же раз разбирал, очищал кирпичи от засохшего уже раствора, аккуратно, под руку мастеру, складывал, готовил и таскал, под руку же, новый раствор да угощал папиросами. Все работы прошел. Банная печурка — это что! Александр Максимович быстро добрался до проржавевшего котла, поднатужился, вытащил его во двор, чтобы не запнуться ненароком.

Вернулся в баню — кирпич к кирпичу продолжала расти стопка.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1.

Кирпич к кирпичу… Так и жизнь наша. Укладываем мы свои кирпичики едва ли не со дня рождения один к одному — то массивные, то почти крохотные, то хотя и большие, но легковесные, как крымский туф-камень, а порой и вовсе никуда не годные — за что позднее до самой смерти стыдно бывает. Какого материала больше пойдет, такова и крепость возводимого дома окажется, но это чаще всего к старости узнается, когда уже ни переделать, ни укрепить.

Камаев самый нужный кирпич заложил в военном сорок третьем году. Сначала этот кирпич выпирал, казался чужеродным, потом Александр Максимович, тогда еще Саша, сумел его и заподлицо подогнать, чтобы фасад не портил.

Университетский гардеробщик давно приметил светловолосого, с крутым говорком парня. Был парень слепой, одет бедно, по-деревенски. Лицо всегда озабочено. Говорили, что тоже сдает экзамены. (?!) В день зачисления парень спускался по лестнице совсем другим.

— Неужто сдал? — не удержался гардеробщик.

— Не верите? А это что? — Саша с удовольствием достал из кармана пиджака студенческий билет..

— Надо же! Поздравляю!.. — опешил гардеробщик.

— Спасибо! — поблагодарил Саша, еле сдерживаясь от рвущейся изнутри радости.

Он зачислен! За-чис-лен! В это плохо верилось и ему самому, однако все волнения лета — сдаст, не сдаст? — бессонные ночи последних недель, иссушающая душу зубрежка — все позади! Он студент! Через пять лет закончит университет, станет преподавателем истории… Попросится в Шадринск, в свою школу (как только Раю уговорить? Ну, обойдется, поди, время еще есть…) и уж постарается, чтобы его ученики тоже пошли в вузы. Он убедит, докажет, что слепые могут не только валенки катать и делать щетки. Надо лишь захотеть, поверить в себя!

Саша пересек улицу Вайнера, ступил на брусчатку площади 1905 года, вышел к плотинке и постоял там, приходя в себя и слушая город. За спиной грохотали трамваи, проносились машины, шуршали шаги прохожих. С пруда доносились удары весел и голоса ребятишек. Где-то вдали, на ВИЗе наверное, что-то тяжело ухало. Мощный репродуктор доносил голос Левитана.

Саша двинулся дальше, вышел к почтамту. Еще квартал прямо — и поворот на улицу Карла Либкнехта. В середине ее, напротив библиотеки, общежитие. Он поднимется на второй этаж, пройдет коридор и… дома.

Саша жил в небольшой и потому считавшейся привилегированной комнате. Кроме него и Пети Борискова в ней обитали Паша Бубнов, высокий и тощий парнишечка; Наум Дукельский, самый старший из всех, лет тридцати, он учился на филологическом и на том же факультете преподавал латынь; Юрий Абызов, аккуратный и очень усидчивый демобилизованный сержант. Рядом с койкой Бубнова и напротив Дукельского спал Сергей Лапин, удивительно мягкий и душевный человек. Саша узнавал его по поскрипыванию корсета. Лапин был ранен в позвоночник на Ленинградском фронте, перенес первую блокадную зиму и все еще, сколько бы ни ел, чувствовал голод. Впрочем, голодными были все, но Лапин особенно, и потому на приглашения к общему столу неизменно отвечал: «Спасибо, я сыт».

Поселился Саша в этой комнате благодаря Борискову. До этого в ней жил студент Рыбаков. Денег у Рыбакова почему-то было много, продуктов тоже. Готовил на плитке неторопливо, ел подолгу и часто — хоть из комнаты убегай. Надоело Борискову глотать голодную слюну, и он объявил:

— Приехал слепой парень. Поселим его у нас, а Рыбакова я выдворю.

При всеобщем одобрении Борисков перетащил койку Рыбакова в большую комнату, добыл у коменданта другую, привел Сашу и сказал: