Дмитрий Биленкин - Посол Земли

• Название: Посол Земли
• Автор: Дмитрий Биленкин
• Издательство: Знание
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1987

На далёкой-далёкой планете вся жизнь строго регламентирована, втиснута в узкие рамки, полна удушливого этикета, фальшивой любезности, обмана и нежелания сотрудничать. И люди никогда бы не заключили договор с Владыками, если бы не ночь Семилунья, когда любой может сказать любому в лицу всю правду, выплеснуть наболевшее и уйти с чистой совестью.

© Jozef Nerino

Первая публикация — журнал «Знание — сила», № 4, 1986.

---

Дмитрий Александрович Биленкин Посол Земли

Каждый, пусть и неверно, представляет, каким должен быть дипломат; никто, включая самого Посла, не мог знать, какие качества необходимы представителю Земли там, где еще недавно о ней не имели понятия. Выбор, само собой, был тщательно продуман, и все-таки Яков Гундарев часто спрашивал себя, тот ли он человек, который более всего подходит для переговоров.

Эти сомнения никак не отражались на его поведении: чему-чему, а уж владению собой многолетняя работа в ООН Гундарева научила. Внешне он вполне отвечал расхожим представлениям о подлинном дипломате, ибо держался с неизменным достоинством, быстро проникал в суть проблем, умело полемизировал, а его непроницаемости мог позавидовать сфинкс. Ничто, казалось, не могло пробить броню его хладнокровия, и тем не менее — редкое достоинство! — ни перед кем он не представал истуканом: всякий человек видел в нем благорасположенного собеседника, а не политика, расчетливо выверяющего каждый свой взгляд, движение, слово. Вопреки этому — а может, благодаря этому — мало кто умел так отстаивать интересы своей стороны, как Гундарев, быть столь гибким на переговорах и одновременно упорным в достижении цели.

Если кто был о Гундареве, другого мнения, так это он сам. Во-первых, полагал себя не дипломатом, а ученым, и, кстати, был им. Блестящая карьера в ООН, где он внес немалый вклад в разработку Всемирной экологической программы и иных важных соглашений, ему самому казалась случайностью, хотя, если вдуматься, ничего случайного в этом не было: начиная со второй половины двадцатого века все настоятельней требовались дипломаты такого склада, люди, удачно сочетающие в себе качества исследователя и политика. Во-вторых, — и это, пожалуй, главное, что питало тайное изумление Гундарева, — решая, вот как сейчас, судьбы мира, он порой чувствовал себя самозванцем. Марк-твеновским нищим, нечаянно оказавшимся на престоле. Он заместитель Генерального секретаря Организации Объединенных Наций?! Он полномочный Посол Земли?! Быть того не могло! Никак не могло, это наваждение, сон, он же знает себя, он совсем не такой, не Генеральный, не Чрезвычайный, он просто Яша, Яков, наиобыкновеннейший человек, который в детстве часто хворал, которого баюкала мама, который в юности чурался публичности и более всего любил уединение с книгой, — какой из него вершитель судеб! Непостижимо! Неужто никто не замечает несоответствия?

Исход переговоров меж тем был неясен, и безупречная любезность хозяев не вводила Гундарева в заблуждение. Лишь олух проявит враждебность, когда с разверзшихся небес на тебя сваливается кто-то непонятный, но явно могучий. А ридляне дураками не были. До выхода в космос им было еще далеко, но философским скудомыслием они не страдали, и первая встреча с землянами, судя по всему, не повергла ридлян в шок, — они давно предполагали, что где-то во Вселенной возможны иные цивилизации, иные разумные существа. Это было всеобщим, а не только научно-философским убеждением. История ридлян не знала ничего похожего на трагедию Джордано Бруно; устойчивая патриархальность сочеталась здесь с громоздкой, но тонко отлаженной культурой мысли и нравов. Словом, первый контакт прошел вроде бы гладко. Теперь надлежало завязать постоянные отношения, для чего и был отправлен Посол. Соответственно, — так по крайней мере думали на Земле нужен был Договор.

А вот о чем — неясно. О мире и дружбе? Для покончившей с военными распрями Земли нелепостью была сама мысль о возможности каких-нибудь «звездных войн». Мало того, само упоминание о мире могло, чего доброго, навести ридлян на предположение, что земляне допускают вероятность каких-то иных, немирных отношений. Дружба? Гм… Дружба предполагает не одно лишь изъявление чувств. Это еще и обмен, и помощь, и… Но в данной ситуации одаривающей стороной могла быть только Земля с ее сказочными для ридлян научно-техническими достижениями. А это уже походило на благотворительность и влекло за собой активное вмешательство в ход инопланетной истории. И совсем уж бессмысленным был бы договор о торговле, поскольку никакой ридлянский товар не мог окупить расходов на перевозку. Короче говоря, разум людей впервые столкнулся с ситуацией, когда договор вроде бы нужен и вместе с тем непонятно, каким должно быть его содержание.

Разумеется, человеческий ум нашел выход из положения. Приведенный Гундаревым проект первого в истории Межпланетного договора являл собой скорей декларацию о дружеских намерениях и, помимо общих слов, содержал лишь одно конкретное положение. Правда, немаловажное для дальнейшего, ибо речь шла об обмене исследовательскими экспедициями.

Проект как будто не вызвал у ридлян особых возражений. Однако приемы следовали за приемами, а дело не двигалось, чему весьма способствовала изощренная церемонность ридлянского этикета. Землянам ничего не предписывалось, от них не требовали соблюдения правил, однако стоило Гундареву не с той ноги шагнуть к столу переговоров, не так шевельнуть рукой, как разговор сворачивался и переносился: мол, досточтимый Посол внес новый нюанс в существо дела, надо-де разобраться, обдумать заново, лучше понять и то и се. Люди не сразу постигли эту механику, а когда постигли, то возникло предположение, что такая церемонность не более чем уловка, способ потянуть время, а может быть, измотать партнера. Однако экспертная группа во главе с Рамиресом вскоре пересмотрела свою первоначальную гипотезу. Нет, изощренный ритуал приемов был не просто уловкой, ведь будничное поведение ридлян тоже детально регулировалось тонкими установлениями и традициями. Когда эта истина дошла до Рамиреса, он воскликнул в сердцах: «Кто нам сейчас нужен, так это церемониймейстер! Специалист по дворцовому этикету китайских богдыханов! На худой случай сгодится матерый, законченный бюрократ…»

Гундарев только вздохнул. Деваться некуда, надо было осваивать науку ридлянского этикета. Взаимопонимание невозможно, если для собеседника твои слова значат одно, а жесты и взгляды — совсем другое (так улыбающийся на похоронах китаец неприятно поражает всякого европейца, хотя смысл этой традиционной улыбки прямо противоположен кощунству). Отныне большая часть сил и времени Гундарева уходила на овладение этикетом, и он ностальгически вспоминал казуистику земных канцелярий, официозность дипломатических встреч и приемов, все, что раньше его раздражало, а теперь виделось верхом демократизма и простоты.

Разумеется, Гундарев понимал, что дело, с которым он прибыл, вязнет не только из-за этикетной неопытности землян. Но не торопил события, не нажимал, ибо чувствовал себя сапером, ощупывающим мину неизвестной конструкции. В конце концов таков удел дипломатов. Давно ли от их благоразумия весьма зависело, уцелеет ли Земля или сгорит в атомном пламени? Тут все же ответственность поменьше.

И обижаться нелепо. Почему ридляне должны быть откровенны с теми, кого совершенно не знают? Кто, быть может, пугает их своим могуществом? Никто не распахивает душу перед первым встречным, каким бы дружелюбием ни светилось его лицо. Да что говорить! Гундарев прекрасно помнил, как лет двадцать назад в Калькутте таксист отверг протянутые ему рупии — потому лишь, что он, Гундарев, подал деньги левой, «нечистой» для бенгальца рукой… Вот так люди понимают друг друга, какие после этого могут быть претензии к ридлянам!

Воздухом этой планеты можно было дышать, как и земным, пить ее воду, однако человек чувствовал себя здесь будто в скафандре, который отъединял его от всех и всего. На приемах Гундарев порой испытывал почти удушье, а надо было улыбаться, и говорить, и вникать в ответы, и улавливать скрытый смысл, и следить за собой, за каждым движением, жестом — ежесекундно, час за часом, без отдыха и поблажки себе.

Любезнейшим из любезнейших ридлян был Твор, этот вечный сопровождающий, этот Поддерживатель Локтя досточтимого Посла, этот… Вот кого Гундарев охотно тряхнул бы, как куклу, лишь бы тот заговорил попросту, пусть самыми последними словами, но искренне, от души! Но чиновник и есть чиновник, суть одушевленный предмет, столь же необходимый на переговорах, как стал или кресло, не более. Гундарев-дипломат так и относился к Твору, просто не имел права расходовать на него столь нужную и, увы, небеспредельную энергию нервов. Сердцу тем не менее не прикажешь, этот угодливый блюститель, этот сиропный служака был ему неприятен больше других.

А Гундарев — Твору? Можно было сколько угодно ломать голову и не найти ответа. Впрочем, Посол об этом и не задумывался: непроницаемая любезность ридлянских дипломатов требовала ответной, столь же непроницаемой любезности, вот и все. И когда после очередной бесплодной встречи Поддерживатель Локтя почтительно обратился к Послу, тот, повинуясь этикету, изобразил беглое, с сохранением дистанции, тем не менее благорасположенное внимание.